Кстати, Закс, невзирая на происки недругов, сохранил за собой пост министра обороны. Так же как и маркиз Урбан, который по-прежнему был главным соглядатаем королевства.
Лоренцо весело проводит время в психиатрической лечебнице имени Винсента ван Гога. Там он тайно сошелся (что строжайше запрещено!) со своим лечащим врачом доктором Элизабет Вински, которая с удовольствием приняла ухаживания милого юноши, чрезвычайно подкованного в части всяких интересных любовных вещичек.
Чтобы как-то разнообразить пресные объятия сухопарой медички, Лоренцо для занятий любовью приспособил рентгеновский аппарат, грязевую ванну и клизменный кабинет. Новые формы любовных отношений пришлись по душе стареющей одинокой женщине.
Но была у Лоренцо одна особенность, которая поначалу сильно обескуражила доктора Вински, которая находилась, как полагал Лоренцо, в плену тривиальных представлений о количестве участников любовных игр. Она полагала, что для интимных отношений двоих вполне достаточно.
Лоренцо же мыслил шире. Число три, с жаром утверждал он, это было как раз то, с чего имело смысл начинать. Лежа с доктором Вински в клизменной на покрытом желтенькой клеенкой столе, – ох, уж эти мне столы! – Лоренцо поделился с ней смелым замыслом о значительном расширении числа сексуальных партнеров: он предполагал в недалекой перспективе так поставить дело, чтобы в процесс половых ристалищ вовлекалось не менее десятка представителей обоих полов.
И чтобы размяться перед грандиозными сексуальными битвами, он рекомендовал принять за основу все-таки число три, для чего необходимо было для начала привлечь хотя бы сестру Клару, здоровенную девицу с умопомрачительной грудью и мясистыми ягодицами, которая давно уже плотоядно поглядывала на смазливого Лоренцо.
Доктор Вински сначала заупрямилась, но потом, подумав, согласилась. Сказав самой себе, что можно прожить всю жизнь, а Элизабет было уже сильно за пятьдесят, и так и не узнать многое из того, что узнать весьма и весьма любопытно.
Когда Лоренцо говорил об увеличении числа участников оргий, он и не предполагал, какой мощный отклик найдет его начинание в среде медицинского персонала психиатрической лечебницы.
Технически это медицинское учреждение было оснащено превосходно, и благодаря изобретательности и дерзновенному новаторству Лоренцо в качестве сопутствующих сексу приспособлений были использованы баллоны с сжиженным кислородом, смирительные рубашки, оголенные электрические провода (для ценителей экстремальных видов секса), декомпрессионные камеры и многое другое.
И очень скоро практически весь персонал клиники, наглотавшись бесплатных «колес», трахался с таким неистовством, что по могучим стенам десятиэтажного корпуса интенсивной психотерапии поползли опасные многометровые трещины.
А в психушке Лоренцо оказался по милости полковника Шинкля.
В тот злополучный день, когда Лоренцо, отключившись, сполз со стула на пол и едва не отдал Богу душу, полковник Шинкль от злости долго скрежетал своими лошадиными зубами, но сделать из полоумного парня дельного свидетеля обвинения, который помог бы засадить за решетку маркиза Закса, так и не смог.
Лоренцо, придя с помощью тюремного врача в сознание, – тот ведрами лил на него ледяную воду, – в ответ на все усилия полковника как-то расшевелить его, только надрывно стонал и мутными очами поводил по сторонам, и через короткое время стало ясно, что подследственный никуда не годится.
Лоренцо отвели по подземному переходу из подвала департамента полиции прямо в приемный покой приюта убогих: в Асперонии всегда всё было рядом.
Полковник же Шинкль, облачившись в мундир, направился в кабинет главного врача клиники доктора Ройтмана, где и просидел весьма продолжительное время.
Доктор Ройтман, который являлся подчиненным полковника и имел чин капитана, ручался, что традиционные способы лечения, которые издавна практикуются в клинике, поставят больного на ноги за считанные месяцы.
Лечение особо опасного преступника было поручено доктору Вински. Что из этого вышло, мы уже знаем…
Со стороны могло показаться, что тирания в Асперонии установилась какая-то странная.
Сохранялись газеты так называемого демократического направления, в которых появлялись материалы, возможные только в странах, где свобода заявлена не только в статьях конституции.
То же можно было сказать о телевидении, театре и литературе. С тех пор как несколько лет назад – еще до установления тирании – был ликвидирован цензурный комитет, о чем уже упоминалось выше, всякие там писатели, поэты, драматурги, режиссеры, сценаристы, художники, артисты, скульпторы и прочие, так называемые, деятели культуры, призванные историей дурить народ, совершенно обнаглели и наворочали столько несообразностей и вредоносных глупостей, что сами были этому не рады и, кажется, уже готовы были с радостью избавиться от неожиданно свалившейся на них безграничной свободы, с которой они не знали как обращаться.
В управлении страной мало что изменилось. Почти все чиновники остались на своих местах. По всему выходило, что Самсон, как всегда, пошумел, пошумел и успокоился…
Государственный аппарат после грозного указа короля о переходе к тирании и единовластию, немного покачавшись, вновь укрепился и устремился вперед к новым победам в области промышленного строительства и экономики. Что, впрочем, пока не слишком заметно отразилось на благосостоянии простых граждан… Хотя реформы идут.
И на их проведение появились деньги.
С недавних пор основной статьей государственного дохода королевства стала добыча и реализация красного золота, драгоценного металла, по своим химическим и физическим свойствам сходного с обычным золотом, что позволяло использовать его не только в электронной промышленности, но и при изготовлении ювелирных изделий, где красное золото, как известно, ценится выше обычного.
Основной эта статья стала лишь с конца прошлого года, когда американская Немезида своим карающим мечом рубанула – фигурально выражаясь – по толстой шее Адама Соловейчика, отправив его в связи с неуплатой налогов на весьма солидный срок за решетку, упростив таким образом для короля Самсона процедуру национализации всего движимого и недвижимого имущества миллиардера.
Единственное в мире месторождение красного золота, расположенное в южном районе страны, находилось до последнего времени в руках этого самого богатого человека Асперонии. А до этого – в руках его отца, Леона Соловейчика. А до Леона Соловейчика – в руках Шимона Соловейчика, а до Шимона… Короче, и Самсон Первый, и Иероним Неутомимый, и их предшественники только облизывались да локти кусали себе от зависти, поглядывая на красно-золотые миллиарды Соловейчиков, но отобрать лакомые прииски красного золота духу у королей не хватало.
Вот тут-то тирания как форма безграничной государственной власти оказалась на высоте.
Прибрать к рукам вдруг оказавшимся бесхозным богатство магната пыталась мадам Бухман, теща Адама Соловейчика, известная асперонам не только своей громокипящей общественной деятельностью на ниве уравнивания всяких гнусных тварей в правах с человеком, но еще и привычкой даже в летнюю жару щеголять в сапогах из крокодиловой кожи. Именно это ее пристрастие к ношению обуви из натуральной кожи в конце концов сослужило ей плохую службу.
Канцелярия короля под руководством графа Нисельсона за ночь состряпала закон – основой послужил проектик самой общественницы – об уголовной ответственности за ношение сапог из кожи животных, и чрезвычайный триумвират судей в составе самого графа, гофмаршала Шауница и подвернувшегося под руку шеф-повара Люкса оперативно вынес слишком бойкой старушенции смертный приговор, тут же замененный милосердным королем пожизненной ссылкой в известный нам монастырь.
Приговор был вынесен утром, а вечером того же дня закон был аннулирован. Да и как было его не отменить, если у всех порядочных людей на ногах красовались башмаки из натуральной кожи? Но к тому времени любительница сапог из аллигатора уже обживала узенькую, в одно оконце, монастырскую келью на острове Нельке.
Поскольку мадам Бухман в одночасье превратилась в уголовный элемент, она вследствие этого оказалась пораженной в правах, а, значит, и наследовать прииски красного золота никак не могла.
Таким образом, прииски отошли к государству. Остальным же родственникам Адама Соловейчика пообещали, что если они не угомонятся, им найдут работу на тех же приисках, например, в качестве шурфовщиков или возчиков тачек, чтобы они потом не жаловались, что их совсем отстранили от участия в освоении месторождения.
Американцы, обычно первыми успевающие к корыту, на этот раз оплошали. За океаном никак не ожидали от властей королевства такой шустрости и теперь гадали, к чему бы прицепиться, чтобы, не тратя деньги и время на военную операцию, отобрать у Асперонии прибыльное дельце.
