Ознакомительная версия.
И я закричала.
Дружить, значит, бегать вместе – бежим скорее! Бегонии бьют в пылающие ладони, бегонии гонят в побег. Танцуем, летим, плывем, выскакиваем на песок, карабкаемся на высокую гору, осыпая камешки вниз, водопады камней, спугнув оленя, двух горных коз. Главное, руки не отпускать, не оглядываться, не смотреть даже друг на друга – это и есть женская дружба, не знала? Уф. Тяжело все-таки подниматься так долго. Вот и камень, присядем. Навсегда застряв в этом побеге, в переменах заката-рассвета, вдвоем.
И опять ты поднимаешь веточки, срываешь листочки, что-то тихое мастеришь. Человечек в широкополой остроконечной шляпе-листе.
– Кто это, знаешь?
– Нет.
– Китаец.
– Опять, что ли, сказка?
– Да. Возможно, последняя. Надеюсь, что последняя, во всяком случае.
– Я тебя умоляю!
– Что за тон?
– Самое кошмарное слово на свете – «последний».
– Хорошо, – ты кивнула. – Просто история. Еще одна. Можно?
Подожди. Сначала я расскажу тебе. Сначала все-таки я.
Но ты же все это время только и говорила.
Значит, еще совсем немного, в последний, если уж ты так хочешь, раз.
И среди этих гор, над долиной с коровами из-под душа, озером, по которому так невероятно плыть под парусами, я рассказываю тебе свою самую заветную сказку, которую придумывала все это время и вот наконец решила тебе рассказать. Слушай!
Жила-была девочка, с косичками или без, рыжая, блондинка или шатенка.
Ее маму убил грузовик, ее папа-поэт был за рулем и пел в этот момент веселые песни. Он хорошенько выпил, и даже за рулем два раза приложился к бутылке с янтарным блеском, но тут грузовик. Выжило, двое. Папа – инвалидом еще на год, девочка трех с половиной лет, с косичками или без, на целую жизнь, царапины, сотрясение мозга. Но и всё. Из больницы – в дом для детей, у которых нет. Хотя папа-поэт некоторое время еще пролежал где-то там подвешенный кверху, гирьки, уколы, перевязки и постоянная боль. Два раза он даже звонил, говорил с ней по телефону. Хотя, может быть, три. Или один. Она не помнила сколько, только помнила, что он звонил. Услышав папин голос, она сразу заплакала, зарыдала. Где моя мама? Где? И куда подевался ты? Умоляла забрать ее поскорее. Отсюда, из этой больницы! Она думала, детский дом – это тоже такая больница. Папа говорил, что уже совсем скоро, вот-вот.
В конце концов девочка приспособилась, привыкла. Жить так, как принято там, куда забросил ее грузовик и папа. За эти годы она придумала себе десять пап и, симметрично, столько же мам, один отважней другого, одна добрей и красивей другой. Она плохо училась, эта девочка, ей как-то все было дико по барабану, и она тормозила, потому что все время придумывала каких-то людей, зверей, синичек – несуществующих, вот тех же маму и папу, но заодно и волшебниц, говорящих котов, дикобразов, в общем, так глубоко погружалась в свой придуманный зоопарк, так далеко забредала в глухие чащобы, что не успевала сделать уроки. Ее держали за неисправимую лентяйку и чуть придурковатую, но такие ведь были в их доме практически все. Так и длилось.
Но однажды их детский дом должен был переехать в другое здание – старое совсем обветшало, обвалившейся штукатуркой ранило двух мальчиков – в общем, было пора.
Летом все стали готовиться к переезду. В коробки и ящики складывали книги, документы, бумаги, и вот так совершенно случайно обнаружили в девочкином личном деле письмо. Оно просто выпало незакрепленное из ее дела, которое через мгновение должны были похоронить еще лет на двести в коробке, но директор детского дома взглянула, что это там вывалилось, что за конверт.
На конверте было написано «такой-то» – фамилия, имя этой девочки и смешное уточнение рядом: «когда она научится хорошо читать». Директор нахмурилась, припоминая что-то. И глубоко задумалась, надо ли передавать это письмо, так, кстати, и неразорванное, от давно умершего человека, не взбудоражит ли это напрасно девочку, не разволнует ли весь коллектив – в любом случае следовало его сначала прочесть. Но тут ее отвлекли, она вышла, потом она вернулась, вспомнила про письмо, но ее снова отвлекли, звонило начальство, был очень нервный разговор, директор положила конверт на стол своего секретаря в соседней комнате и снова о нем забыла. Зато старшеклассницы, которые помогали ей складываться и были здесь же, письмо заметили, прочли, что написано на конверте, и сейчас же разнесли новость всему свету. Девочке в том числе. Некуда было деваться – ей отдали это письмо с увещеваниями, предупреждениями, почти угрозой. Она взяла его совершенно спокойно, а потом, улучив минутку, незаметно вышла из детского дома. Побрела по их небольшому заросшему парку, забилась в самый дальний угол, села на какую-то мшистую корягу и стала рассматривать конверт. Это был конверт старого образца, не вытянутый, строго прямоугольный, с картинкой. На картинке были красный замок и подпись: «Тракай».
Внутри лежала новогодняя открытка. Самая обыкновенная – с цветными шарами на елочных ветках, в розоватых отблесках белой витой свечи. Открытка была двойной и была исписана изнутри мелкими печатными буквами на двух сторонах. Видно было, что тот, кто это писал, ужасно старался. Старался все уместить и чтобы было понятно.
Девочка оглянулась последний раз вокруг, подержала взгляд на листьях лип, тополей, каштанов – все деревья здесь она знала наизусть, и нырнула.
Дорогая дочка.
Рад, что ты уже умеешь читать. Молодец! Пишет тебе твой папа. Из больницы. Мы попали в аварию, мама погибла, что бы тебе ни говорили. Я хочу, чтобы ты это знала. Но ты жива. И читаешь это. Значит, все будет хорошо.
Дочка, я хочу открыть тебе три секрета. Только храни их в тайне, договорились?
Секрет № 1.
Есть чудный мир, мир воображения, творчества, мир твоей полной свободы. Туда всегда можно спрятаться. От любой беды. Когда тебе будет трудно, можно переждать бурю там. Но нужно уметь возвращаться, очень важно возвращаться назад. И жить дальше. Сам я всю жизнь сочиняю стихи, их не печатают, но это не страшно – именно они не раз помогали мне выжить. На самом деле, наверное, тысячу раз.
Секрет № 2.
Судя по тем чудесам, которые ты нам с мамой рассказывала, у тебя дар. Он не должен пропасть. Расти его, поливай трудом. Ты – очень талантливая девочка, запомни. Учись, старайся, рой землю. Читай побольше, слышишь? Читай. И будь лучше всех! В том, что ты выберешь, будь лучше всех!
Секрет № 3.
Не знаю, как пойдет дело дальше со мной, моими переломами и головой. Надежд немного. Поэтому тебе нужно найти родных. Не кровных, а тех, кто придется по сердцу. Маму, папу, сестру, тетю, любимого человека – все равно. Важно, чтобы рядом были родные люди. Ищи! Повсюду, всегда. И ты их обязательно встретишь. Ты их узнаешь, увидишь сердцем.
Целую тебя крепко-крепко. Запомни: я очень тебя люблю. С Новым годом. Твой Дед Мороз.
Девочку нашли уже к вечеру. Она так и сидела на той коряге и была точно не в себе. Не отвечала на вопросы, только прижимала к груди письмо. Она сильно заболела тогда. Директор себя проклинала. И заодно всех, кто все разболтал. Но постепенно девочка поправилась. Когда она выздоровела, как раз начался новый учебный год. И девочка начала учиться! Стараться изо всех сил, читать, читать книжки – вскоре она сделалась надеждой и гордостью их детского дома, их школы. Пережидать беды в своем волшебном мире она умела уже давно, зато теперь она научилась и возвращаться, жить здесь. Так она исполнила оба папиных завета.
Вот только родных она никак не могла найти. Долго! Кому-то из кандидатов было не до нее, кто-то не нравился ей. Пока не появилась ты. Ты появилась ужасно поздно. Но все-таки ты пришла. Девочка тебя сразу узнала. И полюбила тебя, как умела, а она совсем не умела. Не знала, как любят мам, сестер, подружек. Папа про это не написал. И она не знала, как это бывает у нормальных людей. Полюбила так, как смогла. Ты была добра к ней, но сдержанно добра. Сначала ей очень хотелось пробиться сквозь эту прохладу, стать твоей самой любимой. Но ты упрямо любила всех. Светку, Алену, Настю, всех, кто приходил к тебе на кружок, – и девочку. Тогда девочка покорилась. Она стала просто любоваться тобой, такой, какая ты есть. Бывший биолог, а потом вдруг учитель труда, а потом мама тем, кто этого пожелает. Вышедшая на свою финишную прямую.
«Суровое благородство», прочитала девочка в одной книжке. У Достоевского, у кого ж еще. Суровое благородство, благородная бедность, благородный взгляд, кисти рук, осанка. Каждый твой жест был окутан им, благородством, но только суровым. И все-таки лучше было так, чем никак. Но сейчас кончается даже эта сказка. Потому что девочка оканчивает школу. И должна будет покинуть детский дом, кровать, обустроенный угол с тумбочкой, с наклеенными плакатами, фотографией кудрявого Фродо из фильма, поделками, тоже прицепленными к стене. И покинуть тебя, потому что исчезает та прозрачная комната формы, которая позволяла вам встречаться и быть друг другу понятно кем.
Ознакомительная версия.
