– В бочках, в бочках!..
– В каких бочках?..
– Это кто?.. – помолчав, спрашивает трубка человеческим голосом.
– Конь в пальто! – злобно отвечает капитан, от стресса у него усилился обмен веществ, он перегибается за борт и скрежещет мучительно.
– Что у вас происходит?! – орет трубка.
– Что! Что! Блюю! Ну что! – злобно отвечает капитан.
Следующие четверть часа космический телефон верещал, как свинья под ножом, и грохотал, как артподготовка. В ледяную воронку у капитана ухало и выкручивалось все между сердцем и коленями. Вздрагивая и томясь, он боролся с амнезией, он складывал загадочный пазл, стыкуя разрозненную мозаику вчерашних событий. Любящие испуганные мальчики подавали детали, и «Варягу» наступал последний парад. В центре картины тарахтел вертолет. Оттуда махали и тыкали в берег. Потом смешались в коллаже поселок, причал, луг, вертолет, бочки из вертолета катят на баржу. На переднем плане располагался магазин, бутылки и консервы.
Профессиональное поведение команды баржи при сходе в порту принципиально не отличается от действий экипажа авианосца: неукоснительно нажираются, стремясь с отходом перенести удовольствие на борт и продолжить.
Телефон – средство связи, рыба – четыре бочки на палубе, пункт назначения – президент Российской Федерации Борис Николаевич Ельцин, источник и организатор всех наших побед и имущества – администрация президента.
– Осознал наконец, мудлон?!
– Усраться и не жить, – впечатлился капитан.
Слава богу, оставалось всего полста километров. Через час с ревом примчался катер охраны, разваливая реку на две стоячие белые волны. На него перегрузили три бочки, и он осел под планширь. Перекрестились, спустили четвертую, и он тихо затонул.
Старший на катере зарыдал в голос. Отхлестали и отпоили.
К счастью, катер лег на мель, на которую баржа к несчастью села. По грудь в воде, мать твою раз-два взяли! подняли бочки. Воду откачали. Мотор высушили. И с тремя бочками пошли вниз на всей разумной скорости.
– Тихо-тихо, не спеша, едет крыша чуть шурша… – пришептывал старший, молясь матерно.
И вот только здесь начинается история собственно о рыбалке.
Осталось только назначенную местность опрыскать невыразимым парфюмом от комаров и гнуса.
Ельцин и Хасимото вылезают из вертолета. С удовольствием вдыхают таежный воздух. Смотрят вдаль фотогенично. Говорят друг другу, какие чудесные места в российской Сибири. Направляются к берегу, где для них уже держат наготове спиннинги. По дороге натыкаются на какой-то неогибаемый фуршетный столик.
– Ну, чтоб ловилась, – гудит Ельцин и начинает нагибать японца.
А на костерке уже булькает котелок. А в кустах невидимо отдается команда.
Услышав в трубку эту команду, на катере за утесом приступают. Выбивают из бочки днище и споро вываливают в реку бочку черной икры.
И смотрят тупо – осознают. Не верят – переглядываются. Течение унесло и растворило – как не было.
– Может, это рыба была такая… икряная?..
– А по дороге лопнула… и икра…
– Ну ладно… – а где же сама рыба?..
Ладонью снимают со стенок – на закуску. Старший бьется в падучей и мечет хлопья:
– Кто!!! Кто!!! Как??? Как??? Мудак!!! Мудак!!!
А из трубки:
– Пошла?
– Пошла, – отвечают, осторожно вскрывают вторую бочку и переводят дух с облегчением.
А Ельцин и Хасимото, соблюдя национальный ритуал по разгонной и по заздравной, суют ноги в рыбацкие ботфорты, по-мушкетерски взмахивают бамбуковыми хлыстами и закидывают снасти. И с непередаваемой внимательностью рыболовов, этим радостным и требовательным ожиданием чуда, – следят.
Старик и море. Два капитана. Чудо не чудо, но на лицах начинает появляться выражение.
Следить есть за чем. По реке таки да плывет рыба. Довольно быстро, в соответствии с течением. Но плывет как-то нехарактерно. Можно сказать, вызывающе плывет. Во-первых, поверху. Во-вторых, не только головой вперед, но в вольных позах: и боком, и даже задним ходом, по-рачьи хвостом вперед. В-третьих, белеет обращенными кверху брюхами, как на курорте. Отчего ее особенно хорошо заметно.
Уснула рыба. Баиньки. Сдохла. Пока в самолете, пока в вертолете, пока на барже, пока на катере, – русский экстрим крокодила доконает. Да и бочки были щедро запрессованы, придавая обитателям компактную, но трудную для жизни квадратную форму. Такого путешествия никакой Пржевальский не вынесет. И плывет теперь рыба исключительно повинуясь закону Архимеда.
А что, когда вываливали ее из бочек в реку – не видели? Видели. Безвыходность оглушала. Ужасались и истерически хихикали. А что делать.
Лицо Ельцина искажается мучительным умственным усилием. Соображает он плохо, но видит хорошо. У него нормальная старческая дальнозоркость. И в его мозгу содрогается монтажная работа по соединению увиденного с подобающим. И неодобрительная растерянность кристаллизуется в облик крупного кровососущего зверя. Свита ссыхается, пятясь.
У Хасимото же дело обстоит как раз наоборот. Ему трудно разглядеть собственный ай-кью, но не потому что он микроцефал, а потому что минус до хрена на каждый умный глаз. Он воспринимает живописную природу сквозь толстые выпукло-вогнутые очки. По причине недостатка животных жиров в рационе японцы долго живут и плохо видят. Меньше огорчаются.
Тем временем стиль плавания рыбы никак не сказывается на ее аппетите. Дохлая не дохлая, она исправно делает то, что от нее и требуется – она клюет! Причем сильно так, бодро клюет. И не сопротивляется при вытаскивании. Эх, зеленая, сама пойдем, подернем-подернем – да ухнем! И являет во-от такой размер и умильную упитанность.
Эта оголодавшая падаль клюет всеми местами! Ельцинский карп схавал крючок спинным плавником. А хасимотовская форель подбежала и ударилась об острие животом.
Увеличенные линзами глаза Хасимото делаются как марсианские летающие блюдца.
Тонко поет одинокий неприкаянный комар…
Назревает тихий и ехидный международный конфуз. Уже проступают в небе роковые буквы – издевательские заголовки желтых газетенок.
И тут мимикрирующий под рыбака-ассистента охранник находит и осуществляет изящное решение. Перехватывая вздетую из воды рыбину и активно дрыгая под ней сачком, он легким ювелирным движением фехтовальщика смахивает этим сачком с японца очки. Тот даже почувствовать ничего не успел, только хрупкий шепот послышался – это стекла об камень брызнули.
Все раскрыли рты. Кроме японца, который наоборот, сощурил все лицо с выражением обороняющейся подслеповатости. Охранник содрал рыбу с крючка, плюхнул в ведерко, поозирался на окружающие выражения и с душераздирающими ахами стал бить себя по голове. Всем поведением он демонстрировал решимость встать на колени и сделать харакири.
В воздухе распустился розовый вздох всеобщего счастливого облегчения. Утешают японца и аж тают от сочувствия.
– Ковригин! идиот! смотреть! думать! рапорт! вон! – гремит начальник охраны, как майская декоративная гроза, а сам ручку ему жмет и глазами лижет до дыр.
– Виновный будет строжайше наказан! – вытягивается он перед Хасимото и как бы невольно кидает взгляд на рыбацкий тесак.
– Ничего, рыба крючок сама найдет!.. – уверяет старший рыбинспектор.
– Сейчас – поджарим – и – после стопки – по-русски – мимо рта – не пронесешь! – гудит Ельцин, подмигивая и похлопывая.
Что же коварный самурай? Он достает из кармана запасные очки. Детально крепит свой оптический прибор на носу и ушах. Теребит и дергает, проверяя на прочность. И машет небрежно: Япония богатая страна, очков хоть всеми местами носи.
Молодецким взмахом он со свистом посылает блесну на середину реки. В самую гущу этого пейзажа после битвы. И опять сразу по-крупному клюет. Топит и тянет.
Свита азартно вскрикивает, обеспечивая звуковую поддержку. Хасимото крутит катушку силой и откидывается, словно выбирает якорь линкора. Леска звенит опасно в натяге! Удилище рвется из рук и буксирует рыбака в воду.
Помощник, охранник и секретарь вцепляются в своего премьера, согласно национальной русской инструкции «дедка за репку, внучка за жучку». Сползают, бороздя упертыми каблуками. В эту ночь решили самураи перейти границу у реки. Перетягивание каната. И-эххх!.. Кий-яяя!!!
И н-а-к-о-н-е-ц показывается из воды…
Большое! Лоснящееся. Черное. Круглое. Длинное. Как кашалот. Лох-несское чудовище.
Оно бьется, пузыря воду!!! Огромное!!! Загадочное… Раздвоенное!!! Мощное и страшное.
Боже, что это…
Это зад аквалангиста в гидрокостюме. Двоих доставили из Москвы, чтобы они рыбу на крючки под водой нацепляли. Обычное дело, так часто делают.
А здесь мелко. По колено, можно сказать. Местные эксперты предупреждали. Приходится аквалангисту лежать на дне на брюхе и переползать по-пластунски. Сделал одно неверное движение – и выставишься.
И вот эта дрянь недорезанная, имперский реваншист, всадил ему крюк в ягодицу. Такой блесной только акулу ловить. Резина костюма прочная, толстая, а бурлак узкопленочный на радостях тащит, как тральщик!
