В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что именно Инга наладила выделение кроличьего ретикулума на биофаке МГУ, то есть как раз на ее препаратах я делал диплом у Бубрецова. Нас обоих это обстоятельство поразило. Инга тут же взяла надо мной шефство. Именно так. Следила, чтобы не перепил, не свалился с балкона и не поддался пагубному влиянию других девушек. Когда к нам на диван подсел один усатый азербайджанец и стал зазывать меня к себе на дачу (не подумайте чего лишнего; просто он хотел выудить информацию), Инга отрезала, что никуда Никишина одного не отпустит. Тогда усатый пригласил нас обоих. Инга заявила, что к незнакомым дядькам в гости не ходит. Дядька предложил взять всю компанию. Но народ уже так набрался, что предпочитал сидеть или лежать, а не тащиться неизвестно куда. Инга прошептала мне на ухо, что азиаты жутко прилипчивые и что белой женщине вообще невозможно спокойно пройти по знойным улицам Баку: «Каждый клеится, с расстегнутой ширинкой». «А ты бы предпочитала – с расстегнутым кошельком?», – глупо съехидничал я.
Дядька весь вечер крутился около меня, задавая вопросы по биолюминесценции. Инга усердно толпилась около нас и ревниво останавливала его: «Дайте же Викентию отдохнуть!». Я объяснял дядьке, что отсутствие интенсивного свечения вовсе не означает отсутствия ЭВС, поскольку клетки животных обычно не имеют функции передавать световые сигналы, но должны трансформировать ЭВС в энергию разделенных зарядов на мембранах (подобно электрическому конденсатору) или в энергию химических связей (например, в АТФ) или в тепло (для поддержания температуры тела). «А откуда же берутся ЭВС? Вот в зеленом листе, там понятно: на лист падает солнечный свет, который индуцирует ЭВС в хлорофилле. А ведь ткани животных находятся в полной темноте», – недоумевал он. «Для возникновения ЭВС не обязательно нужен свет. ЭВС могут возникать за счет разрыва или образования химических связей», – пояснял я. «Но для того, чтобы разорвать химическую связь и получить при этом энергию, надо сначала затратить энергию на разрыв», – резонно возражал усатый. «Конечно. Нужна энергия активации». – «А где ж ее взять?» – «Для этого есть такая штука как нейтрализация зарядов. Например, сливая вместе кислоту и щелочь мы получаем много энергии (возникает разогрев раствора). Ферментативные реакции в клетке идут при наличии тепловой энергии. Хотя большинство молекул имеют энергию 1 ккал/моль, но многие – 10 ккал/моль и выше. А энергия активации ферментов не превышает 10–15 ккал/моль».
Вечерами после конференции молодежь небольшими группками бродила по бакинским улочкам, рассматривая витрины. Увидев огромное шикарное блюдо с нарисованными фруктами, мы с Ингой скинулись по десятке и купили. Каждый вечер вдвоем гуляли по набережной. Каспийское море излучало в темноте тепло и негу. «А выходи-ка ты за меня замуж», – вдруг на третий день брякнул я, неожиданно для себя самого. «Тебе, умненький, головку на солнышке напекло», – иронично фыркнула она. Я стушевался: «Извини». Инга нравоучительно изрекла: «Когда мужчина предлагает женщине руку и сердце, то под „рукой“ обычно подразумевает свое волосатое тело, а под „сердцем“ – свои низменные желания». Почему красавица должна быть с колючками? А потому же, почему у розы колючий стебелек: слишком много к ней тянется рук. Но всё же «нет» красотки звучит приятней, чем «да» уродки.
Конференция закончилась. В кафе в бакинском аэропорту в ожидании самолета я развлекал Ингу своими афоризмами. По-видимому, перестарался. Когда выдал фразочку: «О, женщина! Пусть твои уста твердят „нет“, а глаза – „да“, но не наоборот», Инга съязвила: «Любая женщина понимает, что на самом деле есть лишь два вида мужчин: глупые и неумные». И многозначительно на меня посмотрела. Я почувствовал, как мои уши запылали от стыда. Решил сменить тему и стал рассказывать о рыбалке: «На Черном море в детстве я ловил с лодки ставриду и кефаль на самодур. Самодур это длинная леска со свинцовым грузилом и десятком пустых крючков, а около каждого крючка привязано селезневое перышко. В воде крючки с перышками блестят, и хищная рыба думает, что это мальки. Когда водишь спиннингом вверх-вниз, то несколько рыбин из стаи попадаются». Инга недоверчиво поморщилась: «Ага, рыбы они ведь дуры. Ловятся, как женщины, на пустое». Тут я не удержался от комментария: «Умная женщина – хорошо; глупая женщина – тоже по-своему хорошо. Умная женщина – та, которая не требует от мужчины быть на высоте ежедневно все 24 часа в сутки». Инга сверкнула сердитым взглядом, поджала губки и демонстративно отвернулась. «Прости. Это ведь просто шутка», – попытался я неуклюже пояснить неудачную фразу. «Ну да, знакомая песня: все бабы дуры!», – резко бросила Инга и отошла за соседний столик.
«Кто обижается на шутку, тот по уму похож на утку», – подумал я. Женщина подобна музыкальному инструменту: настроить трудно, расстроить легко. Беседовать со вспыльчивой женщиной – то же самое, что ворошить пчелиный улей. С другой стороны, хотя у пчелы ядовитое жало, но пчела дает мед (трутень не имеет жала, но и меда от него не дождешься). Инга была типичная пчелка. Я понял, что с ней нужно быть поаккуратней в словах. И захотел как-нибудь загладить свою вину. Вышел из зала аэропорта и, рискуя попасть в кутузку, сорвал у входа несколько цветочков с клумбы. Вернувшись, вручил букетик Инге. Она бросила его в мусорную корзину. Я был уничтожен. И понял, что не случайно Инга на биофаке МГУ была старостой курса и носила кличку Железный Феликс.
Женщина смахивает на птичку, когда знакомится, и на танк, когда уже знакома. Инга мне разонравилась. В самолете мы сидели молча. Она глядела в иллюминатор. Я пялился на стюардессочку, которая зачем-то долго талдычила пассажирам об аварийном запасном выходе. Глупая! Куда ж мы выйдем-то без парашютов!?
Когда прилетели в Москву, Инга вдруг приветливо заговорила со мной, как будто ничего не случилось. Оказалось, что ее никто не встречает и нужно помочь с неподъемным чемоданом. Я допер чемодан до автобуса, потом до метро, снова до автобуса, потом до дома на Ленинском проспекте, донес до квартиры, сухо распрощался и уехал, не взяв у Инги ни телефона, ни адреса. Вскоре я позабыл о ней. Но она не забыла меня.
Инга приезжает в Биогавань
Сколько бы вы ни дарили женщине цветов, ни уверяли в своих чувствах, ни прыгали с моста… ничто это не окажет никогда такого мощного эффекта как одно лишь магическое слово: «замуж». После Баку прошло две недели. И на пороге моей квартиры неожиданно появилась Инга (кстати, только неожиданные события составляют жизнь). Под мышкой у Инги было зажато огромные бакинское блюдо. «Вот, ты забыл у меня. Это твое», – заявила она, протягивая блюдо. «Да нет. Хотя мы покупали его вместе, но оставили тебе. Мне оно ни к чему». Инга упорно хотела, чтобы я взял блюдо. Я отнекивался, но понимал, что сопротивляться бесполезно. В это время подошла моя мать. Она восхитилась и блюдом, и той, которая его привезла. «Вы кто?», – спросила мать. «Человек», – с достоинством ответила Инга. «Ну, человек, заходи и давай вместе будем пить чай!», – пригласила мать. За чаем женщины разговорились и уже не обращали на меня внимания. Я вышел, оделся и незаметно ушел в Институт.
Каждая женщина в душе – актриса, причем, играет она для себя самой с не меньшим упоением, чем для окружающих. Вернувшись вечером, я с удивлением застал двух подруг – молодую и молодящуюся. Они обе по натуре были склонны к блефу. Каждая превосходно играла свою роль и обе были в восторге друг от друга. Вообще, как известно, восторженность может проистекать от молодости, от избытка чувств, от трезвого расчета.
Инга произвела на матушку самое лучшее впечатление, а та с энтузиазмом продемонстрировала ей мои детские фотки и умудрилась вспомнить, как непросто дались ей роды. Гордилась тем, что рожала после тридцати и что мучилась три дня и три ночи, и что весь цвет города принимал участие в ее судьбе. Почти каждая женщина воспринимает свои роды как чудесное событие, рассказ о котором должен всех изумлять.
Вечерело (прошу прощения за книжный штамп, но короче и лучше не скажешь). Оказалось, что Инга прибыла в Биогавань, переправившись с противоположного берега на попутной лодке, и теперь ей надо вернуться обратно к родителям, снимающим дачу в деревне на том берегу. «Куда же ты поедешь на ночь глядя, Ингочка!? Оставайся. Место есть. Мы освободим Кешину комнату», – предложила мать. Инга охотно согласилась. В итоге она осталась на целую неделю, поскольку нашелся благовидный предлог: в Биогавани началась конференция по биомембранам.
На конференции мне нужно было вывесить стенд. Времени было в обрез, и поскольку Инга обмолвилась, что хорошо рисует, я попросил ее помочь оформить стенд. Привел Ингу в лабораторию, усадил за свой письменный стол, дал лист ватмана, фломастеры, карандаши, клей и распечатанный текст, а сам ушел по делам. Вернувшись через час, я застал Ингу в сильном раздражении. Она успела нарисовать на ватмане только заголовок. «Здесь невозможно работать. Каждые пять минут кто-нибудь заходит и начинает меня отвлекать», – сердито отметила она. Как потом выяснилось, весь лабораторный контингент, причем не только женский, сгорал от любопытства (что это за красотку привел к себе Никишин?) и поэтому вереницей валил поглазеть. Каждый здоровался, спрашивал Ингу, кто она, откуда и почему здесь, и тому подобное. Инга под конец озверела и стала ехидно спрашивать входящих: «У вас тут сумасшедший дом каждый день или всегда?». Любопытствующие малость перепугались. Женщина сама выбирает, кем быть: кошкой, которую все любят, или львицей, которую все боятся. Инга по натуре была львицей. В то время я еще не знал, что смельчак, взявшийся проскакать верхом на львице, будет думать не об удовольствии от этого, а о том, как бы остаться в живых.
