Ознакомительная версия.
Мною правили два мощных инстинкта. Поэтому главное для меня – любовь и успех.
Я познала это в какой-то степени: то и другое.
– А сейчас?
– Все то же самое. Тот же муж. Тот же успех. К успеху я привыкла. Куда бы я ни приехала, в любой стране ко мне подходят люди и выражают свою благодарность. Множественная доброжелательность заменяет одну большую любовь. А что касается главной любви, она не проходит, а перемещается в другой культурный слой. Лежит на дне души.
С возрастом приоритеты меняются. Я помню, как однажды актриса Люба Соколова мне сказала: «Любовь – мура, главное, чтобы ничего не болело».
Мне было двадцать восемь лет, я удивилась и не согласилась. Мне казалось: ничего нет важнее любви. А сейчас я ее понимаю. Какое счастье, когда ничего не болит, можно сесть за стол и спокойно работать. Моя дискета все еще фурычит.
– Вы себя считаете сельским человеком?
– Я живу как городской человек, но в условиях идиллических, на свежем воздухе, среди деревьев. И собака моя так живет, и кот тоже. Я кота не кастрировала. Мой Кузя вряд ли понимает, что он – домашнее животное. Настоящий дикий зверь. Маленький тигр. Дерется с соседними котами, одному выпустил кишки, другому снял скальп. Но и сам возвращается с перебитой лапой, с кровавыми ранами. Оприходовал всех соседских кошек. У него куча детей, он их навещает, а я, как добропорядочная свекровь, плачу алименты в виде рыбы.
Однажды я видела, как Кузя дерется. Это было так: сошлись два кота и с диким, душераздирающим воплем сшиблись грудью, предварительно подпрыгнув вверх на полтора метра. Они сшиблись уже на высоте, устрашая друг друга яростью и боевым кличем. Вот это жизнь! А когда котов кастрируют и они целыми днями сидят в квартире в отсутствие хозяев, писают в лоток и не видят неба… И главное, не знают, что есть другая, настоящая жизнь.
Кузя – красавец, но весь в шрамах, как уголовник.
Моя собака Фома обожает прогулки: море запахов, другие собаки, можно познакомиться, остановиться и побеседовать.
Фома никогда не был бабником, но был драчуном. Сейчас – не то. Возраст, артроз. Однако иногда хочет показать мне, что он еще ого-го! В состоянии защитить свою хозяйку. И начинает задираться со встречными собаками. Молодые породистые собаки с презрением оглядывают вонючего кудлатого старика и идут своим ходом. А Фома смотрит на меня с видом победителя. Я одобрительно киваю головой: «Молодец, Фома, герой кверху дырой».
– То есть вы считаете, что у животных есть душа? Люди расходятся во мнениях.
– А как же? Конечно, есть, да еще какая чистая и прекрасная. Смысл их жизни – преданность и любовь. Что может быть выше?
– Для собак главное – пожрать…
– А для людей не главное? Еда – это не только калории, это еще информация. Когда мы едим помидоры, например, мы получаем информацию солнца и земли. А ягоды… Какие запахи… Одна земляника чего стоит… Это тоже информация солнца и земли. Информация космоса.
– Вы любите готовить?
– Дело в том, что я по утрам работаю. Я та курица, которая несет золотые яйца. Зачем же я буду это драгоценное время тратить на то, чтобы чистить картошку и морковку? Но если я захочу что-то приготовить, это будет вкусно. Все, что я делаю, я делаю хорошо. Когда я училась в музыкальной школе по классу фортепиано, я хорошо играла и меня даже записывали на радио.
– Вы пользуетесь компьютером?
– Нет. Возможно, я ошибаюсь, но когда человек творит, у него открываются каналы на космос. Он связан с космосом и очень часто считывает оттуда информацию. А когда работаешь на компьютере, то между тобой и космосом кусок железяки.
– А эти каналы – они всегда открыты?
– У меня они открываются с утра до двух часов дня. А дальше рука останавливается. Я больше не пишу. У меня не идет. Я, конечно, могу писать и дальше, но это будет мусор.
Современные писатели могут писать весь день по двадцать страниц и даже больше, но читать это невозможно. Мне невозможно. А другим – не знаю.
– Вы работаете каждый день?
– Иногда не работаю по полгода.
– А почему?
– Просто живу. Творчество выжирает жизнь. Ничего вокруг себя не видишь. Не видишь, как твои дети растут, как цветы распускаются, как листья облетают. Становишься чеховским Тригориным: «Видишь на небе облако, похожее на рояль, и думаешь: надо запомнить».
Творчество – конечно, счастье. Но и плата за него немаленькая. Твоя жизнь.
– А вы хотели бы поменять свою судьбу на обычную, не творческую?
– Нет. Потому что жизнь груба и скучна. В творчество можно спрятаться, как в норку, и не замечать ход времени.
Творчество – это наркотик, зависимость. Но этот наркотик не убивает, а, наоборот, очищает и исповедует.
– У вас есть хобби?
– Есть. Строить. Если бы у меня было много денег, я строила бы дома. Я в этом понимаю. Я с удовольствием бы работала в строительном бизнесе, но меня не возьмут.
– Почему?
– Надо быть молодой и здоровой и менее азартной. Я увлекаюсь. Меня бы посадили. Или подставили.
– Скажите, а сценарии вы сейчас пишете?
– Нет. Я отдаю права на экранизацию. И после этого забываю. Когда выходят фильмы по моим повестям – не смотрю. Берегу себя. Не хочу расстраиваться.
– А вот фильм «Террор любовью» очень интересный…
– Да. Там просверкнула Ирина Розанова. Показала высокий класс. Я ее поблагодарила по телефону. А она – меня. Сказала: «Спасибо за материал». Но в основном я просто отдаю свои повести. Пусть делают что хотят.
– Но ведь у вас были очень интересные оригинальные сценарии. «Джентльмены удачи», например. А вы не хотите написать продолжение?
– Мне многие предлагали. Однажды позвонили из Киевской киностудии и пообещали миллион долларов.
Я поперхнулась. Сказала: «Я у Данелии спрошу». Позвонила Данелии.
– Я сейчас в Испании. Дорогу перехожу, – отозвался он.
– Киевская студия предлагает вторую серию «Джентльменов». Дают миллион.
– Врут. Проверь.
– А как я проверю?
– Ну ты же знаешь…
– Откуда я знаю? – удивилась я.
– Я сегодня прилечу в Москву, позвоню.
Он позвонил. Мы долго говорили и пришли к выводу: из «Джентльменов удачи» больше ничего нельзя вытащить. Сюжет завершен. Жулики исправились. Можно только придумать другую историю с этими же героями. Но… Все умерли: Леонов, Вицин, Крамаров и даже Василий Алибабаевич.
Более того, умерла страна, больше нет такой тюрьмы и такого детского сада. И авторы тоже другие. Мы, конечно, не умерли, но Данелия в тридцать шесть лет и в восемьдесят четыре года – разные люди. О себе я не говорю. Я – вечная весна!
– Тогда, может быть, вы напишете новый оригинальный сценарий?
– Этим стоит заниматься, когда у тебя есть хороший режиссер. Вместе садишься и придумываешь. Счастливое времяпрепровождение. А если нет хорошего режиссера, то нечего и время тратить.
– Вы говорите о Данелии?
– Да, я говорю о Георгии Николаевиче Данелии.
– Он был хороший парень?
– О гениальных людях так не говорят. Шукшин, например, Тарковский, Герман… В обычном, повседневном смысле они были плохие парни: алкоголики, шизофреники, эгоисты. Но это были гении, которые помогали осмыслить жизнь вокруг себя. Гениальные люди – это самое интересное. То, что они говорят, запоминаешь потом на всю жизнь.
– Я знаю, что вы общались с Федерико Феллини. Каким он вам запомнился?
– Как человек, который слышит шаги Командора. Он шел, шаркая, и словно прислушивался. Он умер через полгода, от инсульта. Когда он лежал в больнице, к нему пожелал приехать глава государства. Это была большая честь. Но Федерико спросил: «Пер ке?» (Зачем?)
Зачем ему, умирающему, лицезреть немолодую физиономию чужого человека с гримасой фальшивого сочувствия?
Феллини – очень крупная фигура для своего времени. Но даже его гениальные фильмы слегка устарели, потому что ничто не стареет так быстро, как кино и женщина.
– Вы следите за современным кинематографом?
– Естественно.
– Вы верите, что наше кино поднимется?
– Оно и сейчас не в плохом состоянии. Звягинцев, например. Фильм «Елена» – незабываем.
– Вы смотрите передачи с вашим участием?
– Не всегда. Стараюсь избегать.
– Почему?
– Вдруг я увижу себя глупой или косорылой? Расстроюсь.
– Ради чего вы пишете, в чем смысл?
– Я так живу. Смысл жизни – в самой жизни. И то же самое – творчество. Я не люблю слово «творчество», оно мне кажется пафосным и нескромным, но не могу придумать замены.
Ознакомительная версия.
