– Хорошо, я подумаю, – ответил на мой монолог Пётр Иванович.
– Думать надо, – согласился я. – Но как бы на шахте № 4, спохватившись…
– Ладно, ладно, – перебил меня Пётр Иванович. – Иди отдыхай.
Утром резко ударил по нервам телефонный звонок. Голос Куватова кратко проинформировал: машина, кран, бригада монтажников – готовы.
Я кивнул насторожившемуся Виталию: всё в порядке, всё готово. Можно ехать за комбайном.
Вечером я полюбопытствовал у Виталия:
– Там не препятствовали, когда ты забирал комбайн?
– Да нет. Только сторож спросил: куда забираете? На что я ответил: на металлолом. – И, немного помолчав, добавил: – Уныло как-то там.
***
Прав был Виталий, когда заметил, что на шахте № 4 уныло. Во всяком случае, так отнеслись к технике – к его комбайну. Каков же был контраст на шахте «Капитальная-2» – здесь Виталий со своим комбайном оказались в центре постоянного внимания! Виталию приходилось отвечать на многочисленные вопросы, что его очень радовало. Он даже перестал плаксиво вспоминать о своём доме, куда ещё так недавно рвался.
Электромехаником на нашем участке был молодой специалист Юра – такой огненно-рыжий, что все шутили: «От тебя прикуривать можно!».
– В шахте курить запрещено! – отмахивался Юра.
Он, как говорится, обеими руками вцепился в этот комбайн. Лучшие монтажники шахты бережно, словно пушинку или хрустальную посудину, доставили многотонную махину на вентиляционный штрек лавы, где комбайну предстояло показать себя во всей красе своей технической мощи.
Было воскресенье, день повышенной добычи (ДПД). Такие дни очень поощрялись, поскольку стране нужно было очень много угля и шахты угольного треста или бассейна не всегда могли удовлетворить потребности промышленности, а также котельных для отопления жилых домов. Когда я, экипированный для спуска в шахту, выходил из общей нарядной, то услышал много пожеланий, большинство которых было с подначкой: «Ты смотри шахту не завали!». На что я мстительно ответил: «За шахту не бойтесь, а вот углём завалю!»
Конструктора Виталия я в шахту не взял («Зачем тебе там пылиться?). Посадил его в нарядной возле телефона: если что понадобится – я позвоню.
Куватов тоже напутствовал: «Постоянно информируй меня!».
Внутренне я был весь в напряжении, но внешне, как мне казалось, это было совсем незаметно. Всё было готово: лес для крепления, необходимый инструмент под рукой. В бригаде чувствовалось с трудом скрываемое волнение. Для разрядки кто-то спросил:
– А что, теперь нас на другие участки переведут, раз тут комбайн работать будет?
Я успокоил:
– Как бы из других участков сюда людей не пришлось брать! Тут уж бригада хором поддержала:
– Не-не-не, сюда других не надо, сами справимся!
Мы быстро спустили комбайн на «ножку» – верхнюю часть лавы. Я взял в руки пульт, приказав всем оставаться на штреке. С собой взял механика Юрия и Асанова – самого лучшего машиниста врубовой машины, который когда-то был знаком с подобным типом комбайна.
Асанов спросил:
– А ведь эта лава уступами… А для комбайна нужен прямой забой. Надо уступы было бы срубить, лаву выровнять…
– Вот этим, Асанчик, мы сейчас и займёмся с тобой, – ласково утешил я будущего машиниста комбайна.
Я спустил комбайн под первый уступ, завёл его под перекрышу. Всё это делал посредством лебёдки, которая была закреплена на вентиляционном штреке. Потом я нажал кнопку, чтобы включить мотор. Электродвигатель не включился. Я ещё сильнее утопил кнопку – тишина. Юрий всё понял, метнулся на вентиляционный штрек. «Мухой» вернулся обратно. «Фидер» был заблокирован. Я снова нажал кнопку – мотор, взвизгнув, заработал на малых оборотах. Я включил бар – тот вхолостую шумно завертелся. Включил малую «подачу» – и бар с шелестом вгрызся в угольный пласт. Я довёл подачу до «максимальной» и очень быстро снял стружку с первого уступа. Дело пошло!
Механика Юрия, вместе с его ребятами-слесарями, я за ненадобностью отправил на штрек – следить за лебёдкой и электроснабжением. С собой оставил только Асанова, который с восхищением следил за работой этого красавца-комбайна. Бригада быстро и своевременно передвигала костры, пробивала органный щит. Всё шло слаженно, как после долгих репетиций, тренировок, хотя ни того, ни другого и в помине не было, а всё было очень ново и непривычно. Не прошло и полсмены, как лава была выровнена. Асанов в восхищении сказал:
– Молотками так не выровнять!
Я загнал комбайн под перекрышу кармана и теперь лихо прорубил всю лаву полностью. Спустили комбайн, завели его опять под перекрышу, передвинули крепления. Протянув пульт Асанову, я спросил:
– Ну что, теперь справишься сам?
– Справлюсь, справлюсь, – радостно затараторил тот, – я всё понял. Какая могучая машина!
Спустившись на откаточный штрек, я позвонил Куватову:
– Докладываю, Пётр Иванович: всё прошло даже очень удачно.!
Куватов, еле сдерживая волнение, ответил:
– Я уже и так понял, что всё идёт нормально. Свой скип на выдачу перегрузили. Теперь направили ваш уголёк на центральный скип. Ты действительно сегодня завалил углём! Остановись на сегодня. Выводи бригаду, выезжай сам.
Я поднялся по лаве. Вентиляционная струя очистила её от пыли. Лава была закреплена. Пахло свежей древесиной. Я объявил конец смены, и все – уставшие, но очень довольные – потянулись из лавы на откаточный штрек, где, весело переругиваясь, стали усаживаться в оборудованные для перевозки людей вагонетки. Чувствовалась организованная помощь главного инженера.
Как организованно поработали, так же организованно и получили премиальные, которые для нашего участка были в два, а то и в три раза больше, чем на других участках, поскольку и угля мы выдали кратно больше. Конструктор Виталий очень скоро отбыл к себе домой, но не пошёл по шпалам, а поехал в мягком вагоне, к тому же с приличной суммой денег.
***
Глава 5. Культуру – в массы!
Мне выдали из жилищного фонда ИТР ордер на квартиру. О такой роскоши я даже не мечтал! Это было двухкомнатное, малогабаритное и, что самое главное, отдельное жилище. Деньги в мои карманы лились потоком. Я купил себе телевизор «Радий», музыкальный центр «Урал», роскошный раскладной диван и многое другое, необходимое для нормального быта. Сразу же поставили телефон, который стал рвать мне нервы в любое время суток своим резким, как циркулярная пила, звонком. Комсомольское собрание выбрало меня в комитет комсомола, где мне определили сектор культурно-массовой работы. Когда я переспросил, почему не производственный, мне нагло заметили: «А ты и так им занимаешься, на работе». Николай Ветошкин, секретарь комитета комсомола шахты, был членом горкома комсомола, где одним из секретарей работал Пьянков. Скорее всего, именно последний посоветовал Ветошкину загрузить меня культурно-массовой работой. В жизни в то время я во многом шёл по стопам Пьянкова. Заочно закончил в университете отделение по художественному чтению, также заочно учился на режиссёрском отделении. Одним из требований обучения были практические занятия по профилю. Помимо работы в шахте и сна у меня ещё оставалось какое-то свободное время. Вот его я и решил использовать для режиссёрской практики. Тут как раз совпало: культурно-массовый сектор и режиссёрская практика. Нужно было только определить приложение сил: где, когда, на чём и как.
Имея теперь отдельное жильё, видео– и аудиоаппаратуру, я решил кардинально усилить самообразование. Поступил на заочные курсы по изучению немецкого языка. Взял в библиотеке каталог «Грампластинки почтой». Для этой торговой организации выделялись лимиты, и дефицитные модные грампластинки я получал по почте. Меня часто можно было видеть идущим с почты с тяжёлым ящиком в руках.
– Что несёшь? – спрашивали.
– Консервы, прямо из Москвы.
– А что, здесь нельзя купить консервы?
– Таких нет.
Дома я осторожно вскрывал ящики и доставал оттуда грампластинки – так называемые диски-гиганты, на которых были «законсервированы» оперы, симфонии, оперетты, а также хиты эстрады. Чуть менее габаритными были ящики с пластинками уроков немецкого языка. В книжном магазине меня уважали – и вскоре у меня появились собрания сочинений, альбомы репродукций с приличным офсетом. Всё это увлекало, ослабляло психологическое напряжение от опасной работы. Без бахвальства скажу, что опасался я в первую очередь не за свою жизнь или здоровье – тревога и молитва была за людей, вверенных мне по работе. Так или иначе, но на моём большом участке сильных увечий не было. Мелкие, незначительные травмы были не в счёт. Зато мне самому частенько доставалось. Бывали моменты, когда только случай помогал мне избежать трагического исхода.
Перефразируя пословицу «Бережёного Бог бережёт, получалось: я берёг людей, а Бог берёг меня».
