Дмитрий Красавин - Заповедь любви. Васудева кутумбакам

– Откуда мне знать: фашист он или антифашист? И потом, если по дороге что случится, как с этим антифашистом общаться?

– Настя поедет с вами. У нее немецкий слабоват, но других вариантов нет.

– Пусть кто-нибудь мне костыли сделает. Не хочу, чтобы меня немец на руках в НКВД вносил. И потом…

Лейтенант замолк, пораженный внезапно стихшим шумом дождя. Бросил взгляд на судовые часы – прошло ровно две минуты. «Засекай время». В голове замелькали вопросы, требующие незамедлительного ответа. Кто такой этот старец? Как он узнал про Николу? Про профессию, которая «обязывает сочинять»? Каким образом простой смертный с точностью до секунды предсказывает время окончания дождя? А может, он не простой смертный? Тогда кто?

– Ты что смолк? – тронул его за рукав ватника монах.

Евгений Иосифович напряг свою волю, пытаясь найти хоть какое-нибудь рациональное объяснение происходящему, – безрезультатно.

– Что с тобой? – забеспокоился старец.

– Ничего. Так, немного подумалось. Но пока все ясно.

– Да нет. Ты хотел о Курте узнать, как он попал на плот. Да и сам плот, и вся наша компания у тебя под подозрением. Разве не так?

– Мне б до дому да к врачу быстрее, – начал было бормотать Евгений Иосифович, тут же понял, насколько неуклюжи и бесполезны попытки обмануть этого прозорливца, и вдруг, неожиданно для себя, выпалил как на духу:

– Я лейтенант НКВД, Евгений Иосифович Байдер. Ищу по всему водохранилищу немецкого парашютиста, выпрыгнувшего ранним утром из горящего самолета. Это Курт?

– Если ты про тот самолет, что упал в районе Иловны4, – он самый.

– А вы, и эти женщины, и тот парень, что с Куртом на корме был, – кто вы все? Откуда взялись? Куда вас несет?

– Ишь ты, как тебя прорвало! Это хорошо. Бог помогает людям понять друг друга, если они искренни в общении. А когда один другого провести хочет, Бог отходит в сторонку – посмеяться или поплакать.

– Не уходите от ответов. Кто вы?

– Иеромонах Серапион, по воле монашествующих принявший на себя крест настоятеля Святоозерного монастыря.

– Не слышал о таком монастыре. Далеко от Рыбинска?

– Стоял в пяти верстах от Мологи, а сейчас – у тебя под ногами.

– Ваш плот – монастырь?

– Истину глаголешь. Как вода начала прибывать, мы кельи и церковь разобрали, бревна, доски, утварь, иконы, книги погрузили с молитвами на плот, сами на него взошли и вот, как Ной на ковчеге со своей семьей, устремились к новой суше. Парня, которым ты заинтересовался, зовут Равиль. По национальности татарин, мусульманского вероисповедания, мастер на все руки, живет при монастыре, молится Аллаху. Мы поддерживаем его, он – нас. А куда нас «несет» – знать для тебя лишнее, потому как по своему служебному долгу обязан будешь указать начальству это место на карте. И тогда наш монастырь постигнет судьба всех российских монастырей5. Потому, уж извини, в соблазн вводить не буду. Не будешь знать – и нас не предашь, и долгу не изменишь.

– Оставим на время монастырь. Как к вам попал Курт?

Старец не успел ответить – в кошеву вошел Равиль с двумя самодельными костылями и подал их лейтенанту:

– Примеряй, как они тебе.

Евгений Иосифович, опираясь на руки Равиля, встал, попробовал поместить костыли под мышки – они давили на мышцы, и перекладина для ладони отстояла от верха слишком далеко.

Равиль сделал мелом на костылях пометки, помог лейтенанту снова сесть, забрал костыли и пошел доделывать.

– Вы не ответили, как попал к вам Курт, – напомнил Евгений Иосифович старцу.

– Бог послал, – ответил тот и пояснил:

– Вчера днем нашим сестрам, то ли по недогляду, то ли из корысти, вместо ткани для парусов подсунули в лабазе обрезки марли, завернутые в шелк. Откладывать отъезд было невозможно по ряду обстоятельств, а марлю вместо шелка на ветер не поставишь – всю ночь молили Матерь Божью, чтобы попросила Сына даровать ковчегу паруса. Утром Равиль на своем намазе обратил взор в сторону Мекки и увидел парящий в небе парашют. Возблагодарил Аллаха за такой подарок, нас будить не стал, спустил лодку, подобрал и парашют, и парашютиста.

– Интересно у вас получается: русские молились своей Богоматери, а отрабатывал молитвы Аллах через татарина, обратившего взор в сторону Мекки!

– Для Бога не существует ни евреев, ни эллинов6, ни русских, ни немцев, ни татар, ни мусульман, ни православных, ни атеистов. Если намерения чисты, исполнены любви, Бог устраивает все наилучшим образом. А через кого – через мусульманина, германского парашютиста или лейтенанта НКВД – дело третьестепенное.

– Меня что, тоже к вам Бог послал?

– А как же? Мы приняли от Курта в подарок парашют, и встал вопрос, как его самого в НКВД переправить. Помолились – и ты на лодочке подкатил, предварительно обезоруженный и малость пообтрепанный, чтоб глупостей каких не наделал.

– Ладно, оставим басни. Кто допрашивал Курта? Что он сказал? Как вы так быстро вычислили, что он не диверсант, а антифашист?

– Для тех, у кого «все и во всем Христос», нет ничего сокрытого и не надо никого допрашивать. Курт исповедался после литургии. Господь принял его исповедь. Теперь Христос – его защита.

– Вы что, на плоту службы проводите?

– С утра была полунощница, следом – акафист, потом – часы, литургия, – старец обратил взор к часам. – Через полчаса будем вечерню начинать, за ней – утреня. Службы – главное в монастыре. Нет выше дела на земле, чем служение Господу.

– Ваш немец, коль позволили ему исповедаться, тоже православный?

– Какое имеет значение: православный, нет ли? Христос живет во всех. И в тебе тоже. Он не нудит никого ни в любви, ни в вере – каждый волен от Него отвернуться. А вот Он не отворачивается от тех, кто взывает к Нему. Если не можешь сменить ненависть на любовь, постарайся быть нейтральным к Курту. Не иди против Христа.

– Что вам немец поведал?

– Извини, время поджимает, – старец поднялся, отогнул край полога, позвал Курта и, обернувшись к лейтенанту, пояснил: – Часика через три начнет смеркаться, некогда лясы точить. Настя по дороге в Брейтово расскажет. Что неясно, спросишь через нее у Курта. Случится какая беда – молитесь. Беды Господь попускает ради очищения и возвышения нашего. Преодолевая напасти, человек познает услаждения души. Испытания становятся ступеньками ко Христу. Дай Бог, вам на них не поскользнуться!

Довольно улыбаясь и вытирая промасленные руки ветошью, немец подошел к кошеве, что-то сказал старцу. Тот в ответ дружески хлопнул его по плечу и снова обернулся к лейтенанту:

– Мотор в порядке, можно забираться в лодку. Полагаю, твоя одежда успела просохнуть. Отдай это Курту, – он тронул ладонью надетые на лейтенанте замасленный тулуп и ватные брюки, – а сам переодевайся в свое.

Евгений Иосифович украдкой взглянул на часы – прошло ровно пятьдесят минут, как старец предложил ему «засекать время».

– Батюшка, – послышался голос Насти, и тут же перед ними выросла она сама. – Можно я с собой возьму учебники?

– Как же иначе? – улыбнулся старец. – Ступай, забирай все свое. Я тоже кое-что для тебя припас.

Старец и Настя вышли из кошевы, и тут же внутрь вошел Курт, держа под мышкой костыли. Положил их на бревна, снял с труб и подал лейтенанту просохшую одежду, плащ-накидку, принес сапоги, помог переодеться. Скинул с себя форму, вытащил из карманов документы, завернул в тряпочку. Аккуратно все сложил в узелок. Тут же натянул на тело рубаху из мешковины, тулуп, ватные брюки, став похожим на обнищавшего колхозника. Вот только высокие немецкие ботинки, едва прикрываемые короткими ватными штанами, выдавали в «колхознике» иностранца.

Костыли оказались Евгению Иосифовичу впору. Правда, с непривычки на покачивающемся плоту, он чуть было не упал, когда прыгал на одной ноге по скользким намокшим бревнам к моторке, но немец помог устоять, помог перешагнуть через борт и устроиться на среднем сиденье, сам прошел на корму к мотору. Улучив момент, Евгений Иосифович провел рукой под сиденьем: бинокль, кобура, пистолет – все было на месте.

Подошла Настя, неся в руках довольно увесистый фанерный чемодан с книгами и прочим своим имуществом. Курт указал ей, чтобы садилась с багажом на носовое сиденье напротив лейтенанта. Попрощаться с Настей подошли несколько женщин, Равиль. Они что-то наперебой говорили, у некоторых на глазах блестели слезы. Настя что-то отвечала и тоже тыльной стороной ладони смахивала с ресниц выступавшие капельки слез.

– Но, но, и так кругом воды полно, – раздался голос старца.

Женщины расступились, пропуская его вперед. Он протянул Насте перевязанный бечевой и обернутый пергаментом сверток:

– Передай барину мои тетради с записками. Лично ему, а не через прислугу. Между тетрадей найдешь листовушку и Евангелие – это тебе мои подарки.