Ознакомительная версия.
– Ладно, ладно. Не забывай.
– Рад, что ты выполняешь свои планы, – сказал Юрий Дмитриевич. – Теперь мне тебя уже не заполучить. А то, что пошёл в рядовые, так многие толковые так поступают и находят себя. На прощанье в домино сыграем?
– Пусть лучше со мной кофе попьёт, – взяла под руку Леонида Валя Аркадьева. – Совсем ведь уходит. Там за городом корпуса для них в таком темпе строят, что уедет скоро СКБ с нашей территории. Пойдём, дружочек, в мой уголок.
Пока «кадры» в СКБ оформляли приказ о зачислении, Сугробин взял рукопись об армейских приключениях и поехал навестить Костю Халаева. До города Павлова, в котором делали всесоюзно известные ПАЗики, было семьдесят километров. Костю он нашёл на машинном дворе громко разговаривающим с механиком.
– Вон он, с механиком ругается, – показал Леониду вахтёр у ворот, когда он спросил, где ему найти Халаева.
– Лейтенант Халаев! – сказал Сугробин в спину товарищу по оружию. – Прекратите склоку, когда к Вам офицер обращается.
– Лёнька, чёрт! – крикнул Халаев и полез обниматься. – Какими ветрами? Надолго?
– Пока не прогонишь.
– Ладно. Сейчас распоряжусь, и двинем на природу. Ты, Петрович, – это уже к механику, – сделай всё, что я сказал. И покомандуй тут за меня. А я с лейтенантом Сугробиным отбуду. И возьму ЗиЛ. Выпиши мне путёвку.
Халаев пригласил Сугробина в свой небольшой кабинет, снял спецовку, вынул из сейфа какой-то металлический сосуд и сказал —
– Давай Сахарову позвоним.
Через полчаса Халаев за рулём, а Сахаров и Сугробин рядом с ним в кабине ЗИЛа переезжали реку Оку по плашкоутному мосту. Узкая асфальтовая дорога повела в заокскую равнину через Тумботино, в сосновые леса. Километров через десять машина вильнула на лесную песчаную дорогу и выскочила на крутой берег длинного изогнутого озера. Среди деревьев виднелись строящиеся домики.
– Турбаза строится, – пояснил Халаев.
– Как здорово, что ты приехал, – сказал Сахаров, листая рукопись. – И книгу добротную написал. Только зачем все характеристики Речкина про замполита записал. Неудобняк.
– Да не бойся. Рукопись всего в пяти экземплярах. Размножать ваши партийно-политизированные журналы отказались. А это значит, что и ни одно издательство не возьмёт. А самиздатом я заниматься не буду. Я и так в ЦК письмо отправил о перестройке социализма.
– Письмо в ЦК!? – повторил подошедший от костра Костя. – Как ты, Сахаров, думаешь по поводу этого заявления. Не оставить ли нам его в лесу и забыть про знакомство. Его таскать начнут и про нас не забудут.
– Нет уж, – ответил Сахаров, – сначала вино выпьем и уху съедим. А после пусть таскают. Кто в такой части вместе служил, тот не забудет друзей. Как можно забыть такой день, когда к нему Нина приехала. Как она, кстати?
– Пока всё отлично.
Ребята пробыли на озере до темноты. На ночлег Леонид остановился у Халаева. Они сидели за бутылочкой и разговаривали до рассвета. Жена у Кости тоже не спала и читала повесть, отыскивая в ней следы возможных измен мужа.
В конструкторском отделе Сугробин встретил несколько шапочных знакомых, осмотрелся и встал за кульман. Согласно графика, нарисованного когда-то Степаном, ему отводилась по оси ординат только работа. Ему шёл тридцатый год. И вокруг него были молодые люди, набранные за последние годы из ВУЗов, окрестностей и привлечённые из «закрытых» городов.
– Вот тебе задание, – сказал начальник бригады Владислав Андреевич Удалов, молодой человек на два года старше Сугробина и перешедший из Арзамаса—16.2 – Успешная работа будет твоей визитной карточкой.
Сугробину предлагалось создать конструкцию устройства, падающего с большой высоты, принимающее команды с земли и сообщающее все параметры своего полёта на землю. И издающее «последний писк» при соприкосновению с поверхностью земли. Устройство должно было работать при внешнем атмосферном давлении от 5 мм ртутного столба, при температуре от минус 50 градусов до плюс 50, выдерживать перегрузки…
В лаборатории, куда отправился Леонид с заданием на разработку конструкции, его встретил Василий Васильевич Суматохин, начальник группы и ровесник Владислава Андреевича.
– Вот, смотри, – показал он на настольный макет прибора. – Всё работает, но в термокамере не стоит. Здесь генератор (показал Василий на закрытый алюминиевый кубик) сам как печка. Всё надо охлаждать. Но вентилятор не поставишь. Внутри прибора должно быть нормальное давление, иначе при высоком напряжении всё сгорит. Уже пытались внедрить всё это в корпус. Не получилось. И ещё, – договорил Василий, – СВЧ часть сделана набело. От неё танцуем и остальную схему компануй по условиям, чтобы общий объём не превышал заданного. В схеме впервые в нашей конторе применены интегральные микросхемы3 и ты будешь первым, который поставит их на печатную плату в нашем институте. В общем, аналогов нет, списывать не с чего.
Жизнерадостный и улыбающийся, с выпирающим чувством юмора, Суматохин импонировал Сугробину. Ему долго помнилась его быстрая реакция на МВК4 по прибору. В схеме стоял диод с «фамилией» и назывался он «Кентавр». «А что такое «Кентавр»? – спросил член комиссии из столицы. «Кентавр, это полуконь, получеловек», – мгновенно отреагировал Васильевич. «Это я знаю», – смущённо произнёс комиссионер и вопросов больше не задавал.
– Мы с твоим руководителем вместе учились. Только он подался в Арзамас, а я остался. И вот через десять лет снова сошлись, – знакомил Леонида с обстановкой Василий. – И весь коллектив моей группы молодой. Вот эти двое пришли нынче из университета, эти двое из политеха. И две девушки симпатюшки тоже нынче пришли. Смешливые и незамужние. Ещё ничего не понимают, во всё приходиться влезать самому. И их обучать. Сейчас для новой системы мы предварительные ТЗ получили. Начинаем прорабатывать. Работа интересная и связана с…, – Василий показал пальцем в потолок, что означало сверхвысокое небо. – Так что давай, сделаем этот прибор на мировом уровне, и он будет нам трамплином. Владислав Андреевич сказал, что отдал его в разработку самому опытному. И я чувствую, что он прав. Потому что ты первый из конструкторов, который пришёл разбираться в принципах работы электрической схемы. Вызывай меня в любое время и по любому вопросу. Василий Васильевич протянул руку, и они разошлись, довольные друг другом.
Сугробин решил вопрос с теплом, отведя его от генератора на корпус через изобретённый им контактный пружинящий теплоотвод во всю плоскость генератора. Пружинность теплотвода позволяла компенсировать всю цепочку допусков сопряганмых деталей. А корпуса мощных транзисторов выставил наружу корпуса прибора. Обеспечение герметичности выполнилось десятком оригинальных уплотнительных замков. Конструкция была обсуждена у зам. главного конструктора и принята к исполнению. Владислав Андреевич передал в распоряжение Сугробина всю группу, и через два месяца документация была готова. Необходимость в приборе была велика, и первые образцы начали изготовлять по белкам.5
Так в трудовой напряжёнке пролетело лето и половина осени. Леонид не смог вырваться в Ростов и Нина не настаивала, соглашаясь с его причинами. «Я всегда буду тебе рада», – говорила она при нечастых телефонных свиданиях.
В конце октября сумела собраться и разлетевшаяся компания.
– Давай, Лёня, рассказывай. А то пельмени стынут, – дёрнул Леонида Зверев.
Сугробин поднялся.
– Сегодня у нас особый день, – начал он. – И что говорить о себе. Вы и так всё знаете. Как ещё в школе биографии рассказывали. «Родился, учился, сейчас не учусь». Так и я. Учился, женился, сейчас не женат. Я себя сегодня оцениваю по-другому, чем оценивал несколько лет назад. Тогда я был чистый романтик. Сегодня я циник – романтик сорок девятого размера.
– Какого ещё сорок девятого размера? Не бывает, – засмеялся Сургутин.
– Не бывает, но сорок восьмой я перерос, а до пятидесятого не дотянул. Шил костюм у портного, – пришлось пояснять Сугробину. – И нам всем по тридцать лет. Самые правильные из нас Зверев и Сургутин. Они родили детей и построили дома. Им осталось по завету ещё деревья посадить и вырастить. И их обязанности на земле будут завершены. Останется одно наслаждение. Ширяев ребёнка родил, а об остальном в его семейной жизни сплошная темнота. А я ничем не порадовал ни родителей, ни страну. Семья распалась, работать начал с нуля. И мне известна древняя притча, в которой чётко сказано, что «в тридцать лет жены нет, и не будет».6
– Не думай о жене и не прибедняйся с работой, – встрял Зверев. – Я слышал, когда был у главного, как докладывал Георгий Емельянович, начальник отдела, о приборе, сделанном Леонидом. При положительных испытаниях его на премию Ленинского комсомола7 представлять будут.
Ознакомительная версия.
