Дорога вновь свела Фридберта и Клеппа, и теперь вождь не отпускал от себя юношу, ища в его словах утешение для себя. Герцог обладал практичной житейской мудростью, но порой спрашивал совета у паренька, как у ровни, чем ужасно злил Зигварда. Верный друг не мог понять, что искренний, неиспорченный взгляд Берта на проблему помогал Клеппу разобраться во многих вопросах более всесторонне. Заматеревший в боях и интригах вождь нуждался в чистых помыслах юноши, как уставший путник в родниковой воде. Властный герцог, проведя большую часть жизни в походах, потерял то драгоценное время, которое мог бы посвятить своему образованию. Теперь этот пробел заполнял худенький белобрысый парень. Конечно, учиться Клепп не стал, но с удовольствием пользовался знаниями сироты. Герцог иногда обращался к юноше со своей любимой присказкой:
– А что у нас скажут «старцы»?
Это развлекало, забавляло и служило на пользу Клеппу, который был почти на двадцать лет старше своего «советника». Новая роль, которую стал играть Фридберт при дворе вождя, раздражала и некоторых воинов. Зигвард не раз пенял герцогу на правах друга:
– Зачем ты везде за собой таскаешь этого щенка? Нам приходится охранять не только тебя, но и его. Меч, который он прицепил, пугает только самого мальчишку.
– Охраняйте его, я сам о себе позабочусь, – с улыбкой отмахивался Клепп от своего помощника, а потом серьёзно добавлял: – Поверь, его светлая голова, не затуманенная хмелем, который постоянно бродит в мозгу моих воинов, может мне пригодиться. Я тебя прошу, не обижай его.
Однако Зигвард не унимался и пытался при всяком удобном случае зацепить самолюбие безответного паренька. А Берт, как назло, терпел. На обидные ухищрения заместителя герцога он часто не отвечал вовсе. Юноша лишь отходил, уперев взгляд в землю и прикусив губу. И хотя буря бушевала в его душе, внешне он был спокоен. Сирота хорошо усвоил уроки людей, нёсших свет новой веры в дикие дремучие земли. На смену разноголосице целого сонма самовлюблённых богов воздвигали они утверждение человеческого «я» в лучшей его части – той, что отличает род людской от звериного. За это Берт готов был безвинно пострадать и даже находил страдание и самоотречение приятными и приближающими его к небесам…
Накануне приезда гостей в доме барона без устали хлопотали слуги. Они украшали мрачные комнаты, ставили столы и массивные скамьи вдоль них. Для будущих пиров была приготовлена разнообразная столовая утварь, добытая во времена успешных военных кампаний хозяина земель. Лавки покрывали шкурами и коврами. Сам барон, увидев всё великолепие, был удивлён и восхищён собственным богатством, до сих пор ненужным хламом, валявшимся по углам. Только его жена не разделяла общей радости. Тенью ходила она за мужем, пытаясь отговорить его от необдуманного шага.
– Зачем ты затеял свадьбу? Куда ей торопиться? Лишь шестнадцать вёсен цвела она, и шестнадцать коротких зим пыталась я научить её искусству быть девушкой, но слишком долгое время провела она с тобой в походах. Целых десять лет ты учил её быть мужчиной! Зачем ей меч и копьё? Разве нужно было девочке бросаться в самую гущу схватки?
– Не преувеличивай. Её всегда охраняли мои люди, – барон терял терпение.
– Они не смогли уберечь её от ран. Сколько я их залечила! И теперь ты решил нанести ей последний удар. Посмотри – она страдает!
Барон тщетно пытался сосредоточиться. Бессмысленный, с его точки зрения, спор повторялся изо дня в день. Жена мешала ему готовиться к приёму будущего зятя, выводила из себя, приказы застревали у него в горле. Её голос снова и снова взывал к его разуму и милосердию, повергая в пучину ненужных колебаний. Он понимал, что пути назад нет, мосты сожжены. Щекотливое дело было обговорено и решено заранее. Оставалось поставить последнюю точку – достойно отпраздновать свадьбу дочери. Однако тихий протест супруги, словно голос совести, не давал ему покоя и отдавался в мозгу, как удары молота по наковальне. Любящий отец оправдывался перед собой, перекладывая часть вины на жену:
– Послушай, ты родила мне только дочь! Я так мечтал о сыне, но у меня нет наследника. Где он? Я не вижу! Мне некому передать власть. Клепп надёжен, как скала. Я в молодости воевал рука об руку с ним – мы были союзниками раньше. И ты знаешь об этом… Его предложение – дар богов, как ты не понимаешь? Наши земли объединятся, и мы будем сильны как никогда. Ради интересов государства я отдам за него свою девочку.
– Между нашими землями ещё два княжества! А с ними как? К тому же у него есть сын. Ты слышал об этом? И после женитьбы не ты, а герцог станет сильнее. Ты загнал свои дела в угол, а выбираться будешь, продавая дочь? Архелия даже не видела, кого ты ей прочишь! Ты подумал, что сделал её заложницей собственной глупости?
– Не зли меня, – он еле сдерживался, но всегда покорную супругу понесло, как необъезженную лошадь.
– Как он будет относиться к ней? Архи – необычная девушка. Если бы ты не вырастил из неё воина, то, может быть, она бы и смирилась. Женская доля – терпение, она научилась бы быть счастливой и в браке поневоле, как когда-то я… Ты воспитал в ней гордость и непокорность – такие качества будут мешать ей всю жизнь, которую ты же ей и уготовил!
Баронесса быстрыми, лёгкими шажками обогнала мужа и преградила ему путь, решительно глядя в глаза. Она прижала руки к груди, чтобы унять сильно бьющееся сердце.
– Дай ей время! Отсрочь на два года, всего два… Не бери девочку в походы – я попробую изменить её. Научу всему, что знаю, ты до поры не вмешивайся. Верни мне дочь. Она не может и дальше оставаться твоим сыном. А сейчас отложи свадьбу…
В глубине души барон чувствовал свою вину, но, как и все упрямцы, был неумолим. Он всегда втайне мечтал, чтобы его наследница правила единовластно, но понимал, что это невозможно. Обычай не позволял передать земли женщине. Обязательно рядом с ней должен был возникнуть из ниоткуда муж, присвоить принадлежавшие роду барона богатства, и в конце концов он мог избавиться от надоевшей супруги. Чужой будет владеть всем? Эти мысли пугали барона, он отвергал претендентов на руку дочери одного за другим, видя подвох в их лицемерных речах. Но сложилось безвыходное положение: голод и разорение грозили предстоящей зимой нерадивому хозяину. Старый воин старался спасти остатки своей гордости, уступив право собственности на Архелию безусловно неординарному политику и удачливому воину. Клепп был тем единственным из влиятельных вождей, с кем барону не удалось поссориться. Только он мог умерить пыл алчных соседей, готовых, подобно голодным волкам, растащить земли барона по кусочкам.
– Она моя дочь! А ты пока моя жена! Вы обе – женщины и должны подчиниться моей воле! Я глава в своём доме! Всё будет как я решил!
– Нет уж! Она, – мать выразительно показала в ту сторону, где находилась невольная виновница ссоры, – она – твой сын, а сыновья замуж не выходят!
Глаза матери гневно сверкали, щёки алели пламенем, а непокорные каштановые пряди выбились из-под дорогого покрова на голове, прихваченного серебряным обручем с каменьями. Барон невольно залюбовался собственной женой, страстно отстаивающей свободу дочери. Он всегда любил её, и сейчас тёплое чувство внутри мешало резко прекратить ненужные препирательства. Чтобы остудить пыл супруги, «чёрствый» отец прорычал:
– Я ничего не буду менять! И если ты ещё раз скажешь мне сегодня хоть слово, я ушлю тебя обратно в твою родную деревню.
Спор был окончен. Жена действительно не могла похвастаться своими корнями. А без роду без племени не смела ничего и требовать. Она надеялась, что муж прислушается к её словам, но побоялась навлечь на себя настоящий гнев проявившего к ней некогда милость господина и отступила. Барон, довольный, что супруга замолчала, вышел. Женщина стояла, опустив голову, из её глаз текли слёзы. Бессмысленный, с её точки зрения, брак отложить не удалось. Следовало сохранить лицо перед подданными и окружением. Баронесса взяла себя в руки и оглянулась. Вокруг, на счастье, никого не было. Медленно, словно на плаху, пошла она к небольшому домику в глубине двора, где скрывалась от посторонних глаз дочь, неся дурную весть.
Архелия без сил распласталась на узкой лавке в небольшой комнатушке и ждала возвращения матери. Девушка втайне надеялась, что отец всё же не предаст её. Милость или строгий приговор? Несколько последних дней она провела в своём скромном укрытии, не в силах есть, думать, двигаться… Тело, мысли и чувства одеревенели, они сковали цепями отчаяния всегда деятельную натуру. Девушка не знала страха, так научил отец. Архи быстро принимала решения и редко ошибалась. Она росла среди непроходимых лесов, участвуя в охотах или боях. Воины любили и берегли отважную девчушку. Да, они обычно помогали ей, но сейчас принимали сторону отца, также полагая, что другой участи юной ратнице не уготовано. Своей внешностью дочь барона более напоминала парня: крепко сложенная фигура, цепкий твёрдый взгляд из-под мрачно сдвинутых бровей, отчаянно смелый характер.
