1. Малькут
Документ явно подлинный. На нем есть даже официальные реквизиты. Выглядят они так: «Председателю Совета Народных Комиссаров т. Ленину. Председателю Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем т. Дзержинскому. Докладывает спецагент Марат Зоркий».
Далее сообщается, что 2 июля 1918 года спецагент Марат Зоркий прибыл согласно заданию в город Муром, где располагался тогда штаб Восточного фронта, и вручил лично товарищу Троцкому секретный пакет от товарищей Ленина и Дзержинского. Распоряжением товарища Троцкого он был оставлен при нем как курьер для чрезвычайной связи с Москвой. В тот же день т. Троцкий в сопровождении охраны и личного штаба отбыл из г. Мурома на поезде, состоящем из двух вагонов и двух открытых платформ. На полустанке «Осиновый бор» Муромской железной дороги поезд был остановлен, убран в тупик, товарищ Троцкий пересел в личный автомобиль и в сопровождении тридцати пяти кронштадтских матросов, ехавших на грузовиках, направился в г. Осовец (Тверская губерния). На окраине г. Осовца по распоряжению т. Троцкого был выставлен пулеметный заслон в составе десяти человек против отряда белого бандита штабс-капитана Гукасова, два дня назад выдвинувшегося в этот район. В самом Осовце т. Троцкий провел трехчасовой митинг, где подробно рассказал о текущем моменте мировой социалистической революции, а после митинга приказал расстрелять председателя городского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов т. Мешкова – как бандита и мародера, дискредитировавшего советскую власть. После этого т. Троцкий провел совещание с местной общиной евреев, которое продолжалось всю ночь. Спецагент Зоркий далее отмечал, что в течение этой ночи наблюдалось странное явление в атмосфере: около полуночи над Осовцом возникло громадное багровое зарево, как если бы там начался гигантский пожар, и держалось без перерыва шесть с половиной часов, погаснув только после восхода солнца. Причин этого явления он объяснить не может: никакого пожара в г. Осовце, по его данным, не произошло. Также спецагент Зоркий докладывал, что из двадцати матросов, взятых товарищем Троцким с собой, из Осовца к заслону на окраине города вернулись лишь пять человек, судьба остальных пятнадцати неизвестна. Сам агент Зоркий согласно приказу т. Троцкого всю ночь пребывал в охранении, в пулеметной команде, никаких подробностей о действиях т. Троцкого в г. Осовце ему выяснить не удалось… «О чем вам незамедлительно сообщаю…»
Все, след грифельной подписи карандашом.
– Ну вот, – поскребя пальцем лоб, говорю я. – А восьмого июля в Муроме вспыхнет мятеж, организованный «Союзом защиты Родины и свободы». Правда, он будет быстро подавлен. А еще через пару дней командующий Восточным фронтом Михаил Муравьев, штаб которого в тот момент переместится в Казань, выступит против большевиков.
– Это имеет к нам какое-нибудь отношение? – спрашивает Ирэна.
Я пожимаю плечами:
– Пока не знаю… Муравьев – типичный авантюрист, кондотьер кровавого хаоса, каковые всегда всплывают в эпохи катаклизмов и войн. До революции он был то ли черносотенцем, то ли кадетом, после свержения Николая Второго формировал ударные «батальоны смерти», носившие череп на рукаве, затем стал начальником охраны Временного правительства, Керенский ему доверял – лично как главковерх присвоил звание подполковника; в Октябре, однако, Муравьев, видимо, почувствовав перспективы, сразу же, один из немногих военных, признал советскую власть, был назначен главнокомандующим Петроградского военного округа, остановил части того же Керенского и генерала Краснова, наступавшие на Петроград; сделал при большевиках стремительную карьеру, всего за полгода выдвинулся чуть ли не в авангард революционных вождей; по словам людей, знавших его, хотел стать «красным Наполеоном», отличался бешеным честолюбием, был чрезвычайно жесток, в Киеве и Одессе, где он одно время командовал, был известен жуткими зверствами и грабежами. Узнав о мятеже левых эсеров, вероятно, решил, что пробил его звездный час. Наполеоновский марш, однако, продолжался всего два дня. Уже одиннадцатого июля в Симбирске Муравьев был убит.
– Интересно, что было в том секретном пакете?
– Скорее всего – приказ или настоятельное пожелание немедленно вернуться в Москву. Не зря же Троцкий уехал из Мурома буквально через пару часов. Ведь уже открывается очередной съезд Советов, очень напряженный, критический – левые эсеры, которые, между прочим, входят в правительство, готовятся разорвать Брестский мир. И у них для этого все шансы есть. Их поддерживают даже многие делегаты от большевиков. Куда ж без Троцкого? Он – один из сильнейших ораторов, вождь, трибун, громадный революционный авторитет, и хотя первоначально тоже выступал против Брестского мира, но, приняв точку зрения Ленина, в дальнейшем отстаивал ее изо всех сил.
– Надо бы этого Зоркого установить… – задумчиво говорит Ирэна.
Я щелкаю пальцами:
– Вряд ли что-то получится… Фигура явно не из первого ряда, не на виду. Хотя область поисков, надо сказать, не так уж и велика. Это кто-то из окружения Ленина и Дзержинского, судя по отношениям – не из лидеров, не из крупных соратников, не из тех, кто позже взлетел, скорее всего – достаточно молодой человек, образованный, если судить по стилистике, заслуживающий доверия – ведь не всякому поручат следить за всемогущим председателем РВС. Может быть, чей-то сын, племянник, родственник из провинции… Каков псевдоним, однако… Зоркий!.. Марат!.. Эпоха революции – эпоха громких имен… В общем, если настаиваешь, конечно, попробовать можно. Вот, правда, – сколько времени это у нас займет?
– А что это за «багровое зарево», о котором он пишет?
– Откуда мне знать?.. Может быть, и пожары – кому их тогда было тушить? Только, наверное, не в самом Осовце, а где-нибудь чуть подальше, например в ближайшем селе… Летом восемнадцатого года в центральной России вообще стояла исключительная жара. Температура держалась около тридцати – сушь, ни капли дождя. Горят посевы, горят леса… Об этом, кстати, пишет Юрий Готье, который помимо Москвы пребывал в это время где-то в тех же местах. Правда, если бы был сильный пожар, то был бы и дым. А наш спецагент ни о каком задымлении не упоминает. С другой стороны, нельзя требовать от свидетеля слишком многого: он же не знал, что именно нас будет интересовать.
Я произношу ничего не значащие слова, а сам думаю, какой все-таки молодец Борис. В письме, присланном одновременно со сканом, он говорит, что давно держал в памяти этот малоизвестный архив и вот, попав ныне в Гарвард, решил его посмотреть. Ты ведь, кажется, интересуешься товарищем Троцким? Вот тебе на данную тему очень любопытные письмена. Приложены были, разумеется, номер секции, регистр, опись, шифр. Прямо хоть сейчас на них ссылку давай. Жаль только, что скан: нельзя подержать сам документ в руках, пощупать бумагу, понюхать, посмотреть на выцветшие, бурые тени чернил. Я,конечно, не архивист, который сразу же впитывает детали разных эпох, но тоже – просто немного покрутив документ, считав лексику, глянув его на просвет, могу установить период написания с точностью до двадцати – двадцати пяти лет. Органолептика при всей ее примитивности – великая вещь, и чутье, которое дается годами, десятилетиями труда, работает зачастую лучше всех технических экспертиз. Ладно, будем пока полагаться на нюх Бориса. Если он утверждает, что документ подлинный, значит, скорее всего, так и есть. Об этом, между прочим, свидетельствует и контекст: «Бумаги Эммерса» (так неофициально обозначен архив – по имени сдавшего его капитана) были вывезены, согласно рескрипту, американцами в 1945 году – из замка Вевельсбург, между прочим, где находилась небезызвестная школа по подготовке офицеров СС, а в Вевельсбург он попал, скорее всего, из Орла.
Это тоже, в общем, известный историкам факт. Где‑то в начале 1930‑х годов Сталин, уже обретя в стране абсолютную власть, распорядился перевести часть документов НКВД с Лубянки в провинциальный Орел, где для них был сформирован Специальный отдел. Видимо, полагал, что так будет спокойнее. Подальше, подальше от любопытных московских глаз. Архивы еще не разобраны, кто знает, какую бомбу там можно найти. Тем более что Орловский централ, созданный аж в 1840 году, считался одной из крупнейших и надежнейших тюрем России. Стены вот такой толщины. Где еще хранить государственные секреты, если не здесь? Однако немцы осенью 1941 года продвигались стремительно. Оборона разваливалась, Орел был взят ими уже 3 октября. Архивы, включая и Спецотдел, почему-то вывезти не удалось. Вполне возможно, что в панической суматохе тех дней о них просто забыли. Зато успели расстрелять практически всех заключенных Орловской тюрьмы, в том числе – знаменитую (в прошлом) Марию Александровну Спиридонову. В Большой советской энциклопедии (я сам это читал) скромненько сообщалось, что после мятежа левых эсеров она отошла от политической деятельности, подразумевалось, что просто где-то тихо живет, в действительности была тогда арестована, ненадолго освобождена, пыталась бежать за границу, опять была арестована, четырнадцать лет провела в ссылке – в Ташкенте, в Самарканде, в Уфе, вновь была арестована в 1937 году по обвинению в контрреволюционной и террористической деятельности. Интересно, почему ее не вытащили на московские процессы 1937–1938 годов? Потому, вероятно, что сломать «мученицу революции» так и не удалось. Это не Зиновьев с Каменевым, превратившиеся в тряпичные куклы. Все равно последовал неизбежный финал. Сталин лихорадочно убирал тогда последних свидетелей, тех, кто, как он считал, мог быть ему опасен в случае военного поражения. Тем более что еще помнились легендарные революционные имена. Эхо подлинного Октября, хоть слабо, хоть смутно, хоть искаженно, но все-таки продолжало звучать. Тогда же расстреляли Христиана Раковского, Ольгу Каменеву (жену Л. Каменева, сестру Л. Троцкого), доктора Плетнева (лечил Ленина, Крупскую), жен Гамарника, Егорова, Уборевича, Корка – всех, кто мог слишком многое о Сталине знать. А немцы в упоении первых грандиозных побед бумаги, вероятно, вовсе не разбирали, свалили, скорее всего, в зáмковые подвалы, двери заперли, забыли на много лет. Американцы ими тоже не заинтересовались. У них как раз завершалась работа по сверхсекретному «Манхэттенскому проекту». Создавалось атомное супероружие, способное резко изменить баланс сил на земле. Вот – власть над миром, могущество, не имеющее границ! Развернулась по всей Европе охота за учеными-ядерщиками. Что там какие-то старые каракули большевиков?
