Ознакомительная версия.
Непонятно, как у нее хватало сил, – сидеть рядом все часы занятий, возить внука на бесконечные уроки и одновременно заведовать аптекой, вести дом, готовить еду. Правда, при ЦМШ всегда существовал круг преданных и безумных мамаш, готовых посвятить жизнь своим гениальным отпрыскам, организовали даже дежурство мам в каникулы и на праздники, но они были моложе, в большинстве своем не работали, имели прислугу. Разве Лева задумывался! Кто из детей задумывается?
Занятия часто проходили в квартире учителя, а не в школе, было привычно и уютно ждать в полутемной комнате, разглядывать бесконечные шкафы с книгами, рисунки в толстых рамах. Илья Абрамович никогда не смотрел на время, мог час работать над одной сложной фразой, всегда показывая на скрипке ученика. Получалось настоящее волшебство – тот же инструмент, те же ноты – но вместо неловких и неровных звуков сказочная совершенная Музыка. Две собственные скрипки учителя ходили среди старших студентов, не имевших достаточно средств на покупку хорошего инструмента. Старшие играли блистательно, каждый в своей манере. Это было главным достоинством Ямпольского – увидеть и выявить индивидуальность ученика, развить, сохранить. Технику добирали с преданными и опытными ассистентами, многие ребята уже участвовали в международных конкурсах, выступали с оркестром. Лева был самым младшим по возрасту, до настоящих концертов еще не допускался, но к десяти годам практически полностью перешел в руки Ильи Абрамовича.
Конечно, он не понимал и не помнил преступного режима, в котором рос. Как и все дети, стремился в пионеры, радостно орал песни о Ленине и Сталине, даже один год стал запевалой в школьном хоре. Песни, надо отдать должное, были очень мелодичными и красивыми и часто создавались настоящими хорошими композиторами. Только взрослым задумался и ужаснулся этому коллективному бреду:
Ленин – это весны цветенье,
Ленин – это победы клич…
Даже смерть и похороны Сталина почти не отложились в памяти, наверное потому, что в их школе была особая атмосфера достоинства. Гораздо позже пытался вспомнить реакцию бабушки или мамы, был уверен, что бабушка не рыдала, как все соседки, и не сожалела об умершем «отце народов», но скорее принимал желаемое за действительное.
Вот с «делом врачей» четко помнился один эпизод – у них в комнате сидит незнакомая красиво одетая женщина и тихо отчаянно плачет, а бабушка, такая всегда говорунья, молчит и только раздраженно передвигает чашки на столе. В тот же вечер она рассказывает маме, еще больше раздражаясь и почти переходя на крик:
– Кандидат наук, прекрасный невропатолог, вдова боевого офицера, две дочки-школьницы! Нет, ты мне скажи, как ей теперь жить, как кормить детей?! И сколько это может продолжаться?!
И мама только испуганно шепчет без всякой связи:
– Тихо, тихо, не нужно при ребенке. Разъяснится, вот увидишь, все разъяснится. Марк говорит, что не нужно отчаиваться.
Странно, как он хорошо запомнил тогда Асю Наумовну, мало ли женщин приходило в их дом, мало ли женщин плакало в ту пору.
Да, к тому времени в их жизни появился Марк, будущий мамин муж. Вполне нормальный человек, военный, с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Но невозможно было поверить, что маме нравится этот толстый и почти лысый дядька, что она может гулять с ним, ходить в кино и в гости, праздновать Новый год.
Лева вдруг стал думать про погибшего отца, пытался представить, как они идут вместе на футбол или хоккей, хотя сам Левушка, воспитанный женщинами, всегда оставался равнодушен к спорту. Однажды он вытащил из семейного альбома довоенную фотографию молодых родителей и демонстративно поставил на пианино.
Но мама и бабушка ничего не замечали или старались не замечать. Марк появлялся все чаще, и однажды, вернувшись из школы, Лева застал полную драматизма сцену: мама рыдала, уткнувшись в подушку, а бабушка, бледная, с горящими щеками (наверняка у нее уже тогда была гипертония), ходила по комнате, скрестив на груди руки и монотонно повторяла:
– Ты не можешь так поступить! Нет, ты не можешь так поступить! Я все понимаю, ты заслуживаешь счастья и нормальной жизни, ты молодая и должна думать о себе. Но я не позволю ломать судьбу ребенка! Рая, ты слышишь? Можешь меня ненавидеть, но я не позволю!
Наверное, слова были иные, женщины вообще употребляют слишком много слов, но смысл оставался прежним – Марка переводили на работу в Хабаровск, и он звал с собой маму.
– Марк серьезный и порядочный человек! И он любит меня! Все говорят, что в такое ужасное время военному человеку, да еще еврею, лучше держаться подальше от центра. Ему предлагают очень ответственный пост, как ты не понимаешь?!
– Я вижу, что он порядочный человек. Кто спорит? И ты можешь ехать, ты просто обязана ехать! Но зачем увозить ребенка?! Что он будет делать в вашей глуши? Неужели ты думаешь, что я не справлюсь?
Бедные-бедные его женщины, они, как всегда, не хотели слышать друг друга, Лева, как всегда, разрывался от любви к обеим, но на этот раз бабушка была абсолютно права – ни в какой Хабаровск он ехать не собирался! Бросить школу, музыку, Москву, товарищей, наконец, арфистку Алинку, с которой уже два раза целовались после занятий? И все ради лысого Марка с его ответственной работой?! Правда, от мысли, что придется разлучиться с мамой, появлялась тошнота и какая-то тоска в животе, и больше всего хотелось прогнать к чертовой матери этого чужого ненужного человека со всеми его орденами и медалями. Но что Лева мог поделать?
Сколько ей было лет? Уже больше шестидесяти, это точно, шестидесятилетие отмечали с мамой, пришли сотрудницы издательства, Лева хорошо помнил. Наверное, ужасно страшно и тоскливо в такие годы разлучаться с единственной дочерью, оставаться одной в жестоком огромном городе да еще отвечать за капризного мальчишку, привыкшего к баловству и вниманию. Не жаловалась, никогда не жаловалась даже подругам, всегда была уверенной и бодрой, до абсурда аккуратной, в строгой блузке с брошью и неизменной вязаной шали.
И ее ненаглядный глупый Левушка вскоре поверил, что все нормально, что жизнь по-прежнему прекрасна и полна радостей и сюрпризов. Тем более начался новый этап в учебе, первый концерт с оркестром, первые настоящие удачи без умилений и скидок на возраст. К тому же фортепиано, казавшееся прекрасной игрушкой, вдруг открыло новый пусть к покорению женских сердец, потому что даже самые музыкальные и избалованные девчонки не могли устоять перед калейдоскопом модных песенок, которые Лева мастерски подбирал на слух. Сам он влюблялся стремительно и страстно, но совершенно не понимал, почему нужно дружить только с Машей, если существуют еще Даши, Марьяши, Наташи и другие чудесные создания с романтическими длинными косами или озорными короткими стрижками. Выбор был таким же невозможным и ненужным, как между мамой и бабушкой, скрипкой и роялем, зимой и весной.
Новый 1956 год начинался просто прекрасно. Во-первых, мама родила девочку. Правда, впервые узнав о маминой беременности и предстоящих родах, Лева, несмотря на исполнившиеся четырнадцать лет, страшно мучительно заревновал, представил себя навсегда забытым и ненужным, но бабушка так безудержно ослепительно радовалась, что и ему передалось это праздничное настроение и ожидание чуда. Тем более на все летние каникулы они собирались в незнакомый, но уже не чужой Хабаровск, деньги на билет давно были отложены, и бабушка договорилась с педагогами о составлении личной программы занятий.
Нетерпению Левы не было границ – очень хотелось увидеть маму после двух лет разлуки. И потом предстояло настоящее далекое путешествие, неделю на поезде, в незнакомый город на великой реке Амур. Он уже давно прочел в энциклопедии и про Амур, и про Хабаровск, к тому же мама каждую неделю присылала длинные подробные письма обо всем подряд – местной природе, новой работе, знакомых, концертах в филармонии. Отдельно описывала маленькую дочку, совершенно замечательную, которую назвали Лилей якобы в память о бабушкиной сестре, хотя Лева не видел никакой связи и ему совсем не нравилось это слащавое имя. Надо отдать должное, у него хватало ума не выступать, тем более бабушка просто умирала от умиления и целыми вечерами вязала какие-то крошечные носочки и шапки для их замечательной Лили.
Но еще предстояла весна, гастроли гениального иностранного скрипача Исаака Стерна, что занимало Леву и его друзей по классу скрипки гораздо больше, чем прошедший недавно XX съезд партии. И хотя в воздухе повисли всевозможные и невероятные слухи, и хотя бабушка с подругами напряженно шепталась по вечерам, беспрерывно повторяя имена Хрущева и Сталина, выступление Стерна затмило все! Потому что именно тогда любимый и единственный Учитель воскликнул, обращаясь к нему, только к нему одному:
– Потрясающе, просто потрясающе! Вот так ты будешь играть! Твоя манера и легкость, я давно чувствовал! Техника наберется, это многие могут, а с легкостью нужно родиться. Начинаем работать, мой мальчик, начинаем работать по-настоящему!
Ознакомительная версия.
