Ознакомительная версия.
В больницу, считала тетя Валя, батюшка уже сам обязан идти. Каждый год тяжелейший бронхит укладывал ее на больничную койку, и всякий раз, только причащаясь Святых Христовых Таин, она возвращалась к жизни. Так было несколько лет подряд, а в итоге подвело сердечко, прямо на Благовещение.
В одно из таких посещений я захватил с собой лишнюю частичку Святых Даров. Спрашиваю медсестру:
– Нет ли у вас какого-нибудь безнадежно больного, но только чтобы в разуме был человек?
Думаю: «Все равно мне потом его отпевать, может, кого и подготовить получится». С этим у нас плохо – не хотят люди уходить из жизни по-христиански. Откладывают исповедь и причастие на такое «потом», что остается только руками разводить. Боятся батюшку пригласить, примета, мол, плохая. Если пригласишь – непременно помрешь. Без него еще, может, и выкарабкаешься, а с попом – уже точно не жилец! Иногда отказ от причастия мотивируется брезгливостью. Старенькая бабушка, лет за восемьдесят, раковая больная, страдает от водянки, разлагается уже при жизни.
– Мать, давай батюшку пригласим, покаяться тебе нужно, святыню принять!
– Нет, брезгую я из одной ложки!
А то, что ею самой могут побрезговать, до сознания человека не доходит…
Провели меня в палату. В ней отдельно, видимо, чтобы не смущать других больных, тихо умирала женщина. Помню, звали ее Ниной. Взгляд – безучастный ко всему, голос еле слышен. Сестра говорит мне, что у нее пролежни уже до костей.
Я потом видел их, Нина сама мне показывала. От копчика до поясницы и на пятках – широкие полосы, цветом напоминавшие офицерский ремень. Не было у нее ни газет, ни книжек, ни телевизора, не стояли на тумбочке и обычные в таких местах маленькие иконочки. Я присел рядом и спросил у Нины:
– Вы верите во Христа?
Она сказала, что много слышала о Нем, но конкретно ничего не знает. Я рассказывал ей о Христе, о Его любви к человеку, о Церкви, которую Он основал и за которую умер. Она внимательно слушала меня, и когда я спросил ее, не хочет ли она принять Святое причастие (а тянуть с предложением было нельзя – никто не знал, доживет ли она до завтрашнего дня), Нина согласилась. Она действительно принесла покаяние, как смогла, конечно, и причастилась. Перед причастием я предупредил ее, что Бог волен сохранить ее на земле, но она должна обещать Ему, что оставшуюся часть жизни проведет в храме. Нина пообещала: если выживет, то будет жить совсем другой жизнью, и заплакала.
Потом я приходил к ней еще раз, принес Евангелие. Когда вошел в палату, увидел Нину стоявшей у окна. Удивительно, но после причастия ее состояние совершенным образом изменилось. Нина внезапно и резко пошла на поправку, ей осталось только залечить пролежни и выписаться домой. Наши медики не могли объяснить причину столь непонятного выздоровления фактически обреченного на смерть человека. На их глазах произошло настоящее чудо.
С тех пор я нередко встречал Нину в поселке и ни разу не видел в храме. Я напоминал женщине об обещании, данном ею перед причастием, но она всякий раз находила причину, почему до сих пор не нашла времени даже просто зайти в храм. Почти год Нина докладывала мне о своих успехах на даче:
– У меня трое мужиков, батюшка, мне их всех кормить нужно, вот и тружусь не покладая рук!
Где бы ни происходила наша встреча, Нина всегда бурно приветствовала меня. Я напоминал ей о ее словах, сказанных на смертном одре.
– Неужели ты не понимаешь, что если не исполнишь свое обещание, то умрешь?
Нина на мои слова всегда как-то отшучивалась, пока уже поздней осенью, после окончания всех сельскохозяйственных работ, не сказала мне жестко и определенно:
– Я никогда не приду к тебе в храм. Неужели ты этого до сих пор не понял? Я не верю ни тебе, ни в твоего Христа.
Не знаю, как сейчас живет Нина, и жива ли она вообще. Но я больше не встречал ее в поселке. Никогда с тех пор не встречал…
Недавно друзья отвезли меня к одной моей старой знакомой, назову ее Надеждой. Мы виделись с ней года три назад. Надежда по-человечески очень несчастна. В свое время болезнь сделала ее кости настолько хрупкими, что почти каждое падение приводило к какому-нибудь перелому. А потом еще и злокачественная опухоль в довершение всех бед… Муж ее к тому времени уже умер, детей супруги не нажили, да и из родственников практически никого не осталось. Надежда была обречена на одинокую и мучительную кончину, если бы не встретила гастарбайтера из Узбекистана по имени Камил. Не знаю уж, что могло привлечь Камила в Надежде, но сам он, человек немолодой и одинокий, взял на себя заботу об этой несчастной женщине. Камила я знал хорошо, он целый сезон отработал у нас, ремонтируя колокольню. Правда, тогда я не разглядел в нем тех качеств, о которых узнал потом. Так вот, именно Камил заявил Надежде о необходимости пригласить к ней на дом отца, так меня называли наши строители-узбеки.
– Отец помолится, и тебе станет легче, – убеждал он Надежду. – Нужно молиться, Надя. Я буду молить Аллаха, а ты молись Христу, и Он тебе обязательно поможет!
Надежда впоследствии рассказывала мне, как Камил убеждал ее начать молиться и как ей было трудно преодолеть свое неверие и решиться на разговор со священником. Прежде она ни во что не верила, зализывала в одиночестве свои раны и готовилась умирать. Все в ее жизни было жестко и определенно, а тут вдруг какая-то ирреальность… Итак, друзья привезли меня домой к Надежде. Она знала, что я буду предлагать ей принять причастие, а для этого ей нужно было хотя бы не курить с утра, но она, конечно же, выкурила пару сигарет. Помню, как суетился Камил, как он был рад принимать отца в качестве почетного гостя в своем доме.
Надежда лежала в постели с очередным переломом. Общий язык мы с ней нашли на удивление легко. Она всю жизнь проработала простым маляром на стройках, а я десять лет – рабочим на железной дороге. Это обстоятельство нас, наверно, и сблизило. Она думала, что увидит перед собой нечто из другого мира, а пришел такой же работяга, как и она сама, и нам было о чем поговорить. Я рассказывал ей о Христе и Его страданиях, а она мне – о своих болях. В конце концов я услышал от нее то, чего ждал. Она сказала, что хотела бы верить во Христа и, наверное, стала бы христианкой, но, очевидно, не судьба…
– Надежда, – ответил я ей тогда, – если ты действительно Ему поверишь, то Он может сохранить тебе жизнь и поставить на ноги. Но потом ты уже не выйдешь из храма. Если ты на это твердо решишься, все так и произойдет.
Она обещала.
Удивительное дело, но думаю, что Надежда исцелилась по вере мусульманина-гастарбайтера. Ее нога немедленно срослась, и женщина впервые за несколько лет вышла из дома без костылей. Дальше – больше, ее сняли с учета как онкологическую больную. Прошло больше года; она ходила по городу, посещала друзей, но так и не нашла времени хоть раз зайти в храм, что стоит рядом с ее домом. Чудеса…
Чем можно объяснить такую неблагодарность тому, Кто только что так волшебно даровал тебе еще один шанс на жизнь? Понятное дело, даровал не ради телевизора с его бесконечными сериалами и прочей ерунды, а на покаяние. Я знал, что ее болезнь вернется. Так и случилось: вновь – больничная койка и кучи лекарств. Спасибо, что хоть Камил не оставляет – вот уже десять лет живут вместе.
И вот на первой неделе Великого поста Надежду привезли к нам на службу. Снова мы разговаривали с ней о грехе, снова я готовил ее к причастию. Она знала, что будет причащаться, знала, что ей нужно хотя бы утром воздержаться от курения, но, конечно же, накурилась. Иного я и не ожидал, но, тем не менее, допустил к причастию, потому что, возможно, это ее последняя возможность побывать в храме. Причащал и думал, а вдруг Господь даст ей еще один шанс? Кто знает, но я почему-то сомневаюсь…
Помню, как он впервые пришел к нам в храм: такой забавный мужичок-лесовичок. Небольшого роста, полный. Робко подошел ко мне и попросил поговорить с ним. Сказал, что тяжело болен и жить ему осталось недолго.
– Если сделать операцию, врачи говорят, проживу еще шесть месяцев, а если не сделать, то полгода, – невесело пошутил он. – За свои шестьдесят шесть лет я как-то никогда не задумывался ни о жизни, ни о смерти, а вот сейчас хочешь не хочешь, а нужно готовиться. Помоги мне, батюшка!
Он стал часто бывать на службах, читал Евангелие. Регулярно причащался, но одного я никак не мог от него добиться: очень уж мне хотелось, чтобы он по-настоящему покаялся. Не так, как часто говорят люди, приходя на исповедь: «Грешен». Спросишь: «В чем?» Ответ: «Во всем». И молчок, «зубы на крючок». И как ты его ни раскачивай, ну не видит человек в себе греха, хоть ты его палкой бей!
Мы каждый день молимся молитвами святых. А ведь они себя самыми грешными считали. Читаешь: «Я хуже всех людей» – и думаешь: «Что, неужели хуже моих соседей?» Не понимаем мы, что чем выше поднимается в духовном плане человек, тем больше ему открывается его несовершенство, греховность его натуры. Это как взять листок бумаги и поднести его к источнику яркого света. С виду листок весь белый, а на свету каких только вкраплений не различишь! Вот и человек – чем ближе становится он ко Христу, тем больше видит в себе дряни.
Ознакомительная версия.
