Она ничего не ответила.
– Н-да, вот и осень… Ты ездила этим летом купаться?
– Мы продали купальный домик. Больше не ездим к морю.
– Да? – он повернулся к ней. – А что так?
– Ничего. Были причины.
– У вас как с деньгами?
– С деньгами хорошо. Спасибо, что спросил.
Он отошел от окна и сел рядом с ней на старый диванчик.
– Послушай…
– Только давай не будем ничего обсуждать! – резко перебила она.
– Хорошо… Только…
– Что?
– Ничего… Как у Дэнни дела?
Она глубоко вздохнула и откинула со лба прядь темных волос.
– Ему лучше.
– Совсем лучше?
– Да. Он теперь живет с бабушкой в Галифаксе.
– Так вчера это ты к нему помчалась?
Она сдвинула брови.
– Мама позвонила Нортонам. Сказала, что у него, кажется, обострение… Потом, ночью, когда я отсюда звонила, сказала, что все нормально. Обошлось. Он уже спал к тому времени.
Элизабет говорила с явной неохотой.
– Слушай… – начал он.
– Ты знаешь, – опять перебила она. – Давай не будем говорить на эти темы. Давай вообще не будем говорить ни на какие темы. Я не хочу с тобой разговаривать. Ты понимаешь? Не хочу. Мы случайно оказались вместе. Ни ты, ни я ничего ради этого специально не делали. Нелепый случай. Вот и давай переждем его, как пережидают досадную неувязку. Просто оказались вместе. Никто не виноват. Незнакомые люди.
Она порывисто встала с дивана и отошла к окну.
– Элизабет…
– И не надо мне ничего говорить!
Она не обернулась, но он услышал, что она готова заплакать.
В эту минуту в прихожей хлопнула дверь, застучали собачьи лапы, и свежий после прогулки на осеннем воздухе голос мистера Гамильтона прозвучал почти без хрипотцы:
– Дождь, кажется, затихает. Хотите, я покажу вам окрестности?
– С удовольствием! – Эдди поспешно поднялся с дивана.
– Спасибо, я лучше побуду в комнате, – пробормотала Элизабет, устремляясь к лестнице мимо хозяина и отворачивая от него лицо.
Погода действительно начинала меняться к лучшему. Выйдя из дома, Эдди раскрыл большой позаимствованный у миссис Гаскелл зонт, однако настоящий дождь уже кончился. В воздухе еще висела пелена рассеянной влаги, мельчайшими каплями мгновенно оседавшей на волосы, лицо и одежду, но дождем это уже назвать было нельзя.
– Как только перестанет моросить, сможете собираться.
Мистер Гамильтон шел, опираясь на тяжелую палку.
– Доктора велят больше ходить. И Барри любит эти прогулки.
Сенбернар огромными скачками умчался вперед по тропинке, ведущей к вершине холма.
– Чувствуете, как пахнет прелым листом? Это хороший запах. Я люблю осень. Всякий раз думаю – ну вот, еще одно лето пережил. Не хочу, знаете ли, умирать летом. Зима гораздо опрятнее.
Он обернулся и посмотрел на свой дом, который теперь был прямо под ними.
– А вы знаете, дорогой мистер Беннетт, что именно по этим холмам проходила граница между владениями Ланкастеров и Йорков?
Эдди неопределенно пожал плечами.
– Да-да, и во время войны Алой и Белой розы здесь происходили жестокие сражения. Один из моих предков получил рыцарский титул за то, что спас будущего короля после битвы при Уэйкфилде.
– Впечатляет. А за кого он был?
– Простите?
– За какую розу?
Старик улыбнулся и покачал головой.
– Разве это имеет значение?
Они поднялись на вершину. В тусклом свете перед ними расстилалась неширокая долина. По дну ее змеился ручей. На склонах холмов тут и там лепились убогие домики. Порывами налетал холодный ветер.
– Покричите Барри, молодой человек. Пора возвращаться домой. Я вижу, вы совсем продрогли.
Пока Эдди гонялся за сенбернаром, старик присел на скамеечку, вкопанную возле выложенного камнями источника.
– Хорошо вот так посидеть. Ноги устают очень быстро. Сколько вам лет?
– Тридцать один.
– Чудесный возраст. А вашей жене?
Эдди помедлил с ответом.
– Мы вообще-то не совсем женаты.
– Это заметно. Так сколько ей лет?
– Я уже не помню.
– Чудесная женщина.
– О да! – пожалуй, несколько горячо согласился Эдди.
– Что, были влюблены?
Взгляд мистера Гамильтона испытующе остановился на нем.
– Честно сказать, да.
– И почему не сложилось?
– Не знаю. Так как-то… Всё вместе.
– Жаль. Она удивительная женщина. Прямая и сильная. Вам больше не встретить такой, поверьте.
– Да-да, я знаю.
Эдди отвернулся и смотрел вниз в сторону ручья. Сенбернар уселся рядом с хозяином. Порывы ветра приподнимали его огромные уши, ерошили пятнистый мех на спине.
– Так, значит, дело было не в ней?
– Нет, – Эдди вынул сигарету и попытался ее зажечь. – Просто я не удержался в седле.
– Что, простите?
– Я оказался не тем, кто ей был нужен.
– И она бросила вас.
– Нет, я бросил ее.
– Интересная логика.
Барри задрал голову и два раза гулко пролаял.
– Терпение, малыш. Ты мешаешь нам разговаривать. Так вы говорите, что оставили ее?
– Да, так получилось.
– И что было причиной?
Эдди по-прежнему не смотрел на старого джентльмена. Бросив незажженную сигарету на землю, он отошел к самому краю площадки, поднял воротник плаща и засунул руки в карманы.
– Я слишком любил ее.
– Ваша логика становится все более и более любопытной.
– Дело в том, что я автогонщик.
– Вот как? Всё же не могу сказать, что это многое проясняет.
– Мне и самому не совсем понятно, как это с нами случилось.
По лицу мистера Гамильтона было видно, насколько живо он заинтересован.
– Другая женщина?
Эдди усмехнулся и пожал плечами.
– Женщина? Может быть. Но я бы не сказал, что она была главной причиной.
– Что же в таком случае?
Эдди помолчал, потом очевидно решился и заговорил бесцветным глухим голосом:
– Когда мы поженились, у меня уже был сын Дэнни. Так получилось. Элизабет сразу полюбила его, тем более что он был совсем кроха. Она была от него без ума. Наряжала его как куклу, часами носила его на руках, сама придумывала для него песни. Потом он заболел. Вначале легкая сыпь, затем какие-то волдыри. Врачи понятия не имели, что это такое. Вскоре он весь был покрыт сплошной зеленой коркой. Маленький годовалый мальчик, покрытый коркой с ног до головы. Он был весь мокрый. Из трещин всегда что-то сочилось. Человеческого в нем оставалось только глаза. Разговаривать он еще не умел, но глаза у него были очень взрослые. Иногда мне казалось, он понимает, в какую передрягу попал. Просто сказать не может…
Эдди на мгновение замолчал.
– К тому же вся эта штука страшно чесалась. Он раздирал себе кулачками лицо в кровь. Тёр глаза, пока не протирал до мяса, а мы сидели рядом и дули на него, чтобы ему было полегче. Дули потому, что не знали, что еще можно для него сделать. Никто вообще ничего не знал. Лиз дула ему на лицо и плакала. Она даже слез своих не вытирала, потому что уже бесполезно. Нам было так его жаль.
Эдди опять замолчал на мгновение.
– Потом он перестал держать голову. Просто склонил ее на плечо и не поднимал больше. Когда мы переворачивали его на живот, он утыкался лицом в простыню, и после этого на ней оставался желтый след размером с лицо годовалого младенца. Врачи нам сказали, что он, наверное, умрет. Тогда я пошел в церковь и сказал, что я от всего отказываюсь. Что мне не нужен мой талант, успех, счастье, вообще – ничего, пускай только мальчик будет живой…
Эдди помолчал и вынул новую сигарету.
– В общем, он выздоровел.
– Вы верите в Бога? – спросил мистер Гамильтон.
– Нет. Я даже не знаю, как нужно молиться.
Заскучавший от долгого сидения на одном месте Барри убежал вниз по склону холма. Ни Эдди, ни мистер Гамильтон не обратили на него внимания. Дождь совсем прекратился. Кое-где среди туч проглядывали островки чистого неба.
– Ну, а потом у меня перестало получаться. На гонках я приходил то последним, то предпоследним, хотя до этого обычно выигрывал. В конце концов они отказались заявлять меня на официальные заезды. Осенью десятого года восемь машин отправили на Гранд Тур в Америку, а я остался в гараже. Элизабет я об этом как-то сказать не смог, поэтому ночевал у друзей, которых она не знала. Потом кто-то познакомил меня с одной француженкой. У нее был свой ресторан… Жить мне все равно было негде. По крайней мере, экономил на еде. Надо было заработать что-нибудь на подарки из Америки.
Эдди усмехнулся.
– У нее была ужасная привычка хрустеть пальцами, когда она пересчитывала деньги. Но я не жаловался – она давала мне на расходы. Эти деньги потом пригодились.
Он бросил на землю вторую сигарету, так и не сумев ее прикурить. Дул сильный ветер.
– Когда они приплыли из Америки, я вернулся домой. Часами рассказывал, как кормил чаек на палубе парохода. Лиз все время расспрашивала про шторм. Нью-Йорк ее интересовал меньше. Насчет гонок я уже не мог ей соврать, что победил. Приз тогда взял Смит из Бридлингтона. В конце концов, главное, что приз достался нам, а не американцам. Хотя, конечно, Смит не гонщик. Я всегда обходил его как минимум на три корпуса… Ну, то есть до этого…
