– Иди спать. Тебе надо выспаться.
– Сегодня не получится. Моя очередь сидеть с Папсом.
Бельмондо остался один в пустом ресторане, освещенный резким светом галогенных ламп.
До вылета оставалось три дня.
– Хорошо, что мы налегке. – Под громкую музыку мы паковали сумки.
Что-то мешало молнии застегнуться – Юкка вытащил футболку «Хочешь разбогатеть – спроси меня как!».
– Придется здесь оставить. – Юкка бросил футболку в угол, в кучу скомканных бумажек, пустых бутылок и одноцентовых монеток.
Напоследок мы решили сфотографироваться с хозяевами и официантами. Надели белые рубашки и причесались. Я даже виски подстриг маникюрными ножницами. Получилось кривовато. То есть слева еще ничего, а справа я оттяпал больше волос, чем требовалось, образовав заметную проплешину. Будто подхватил лишай. «Буду поворачиваться к объективу другим боком», – подумал я и взял фотоаппарат.
Мы вышли за дверь. Издалека доносился звук сирен и лай. Пахло чем-то вкусным.
– Жареные каштаны, – Юкка потянул носом. – Обожаю.
Мы свернули за угол.
Стейк-хаус «Вестминстер» полыхал. Горели также дома Лаки и Бельмондо. И левое крыло мотеля.
Мы побежали.
У дома Бельмондо собралась небольшая толпа. Ахилл, синеглазый пес, скалил клыки и рычал, не подпуская пожарных. Огонь вырывался из окон и лизал раскидистый каштан, росший перед крыльцом. Спелые плоды лопались и запекались прямо на ветках. Среди зевак мы нашли Женуарию.
– Что случилось?
– Георгиас… – только и вымолвила толстуха и снова принялась плакать.
– Успокойся, – Юкка погладил официантку по спине. – Успокойся.
– Я толком ничего не знаю… говорят, Георгиас… ночью он сидел с Папсом, как обычно… он его задушил, потом устроил стрельбу и… – Раздался выстрел, лай прекратился.
– Узнай что-нибудь, а я пока с ней постою, – попросил меня Юк.
Я протолкнулся к офицеру полиции, который убирал пистолет в кобуру. Парень из «Скорой» оттаскивал мертвого Ахилла, за которым тянулся красный след.
– Сэр, я здесь работаю, объясните, пожалуйста, что произошло?
– Этот мужик, Георгиас Са… Саво… – полицейский не мог выговорить сложную греческую фамилию.
– Савопулос, – подсказал я.
– Савопулос, ночью задушил своего тестя мистера…
– Знаю, дальше что было?
– Потом он напился в баре, орал, что прикончит любого, кто притронется к его дочери, есть свидетели. Потом в бар пришла его дочь, мисс Лица Саво… Санопулос. Мисс Са… тьфу, она явно не рассчитывала встретить в баре папашу. Очевидцы говорят, что он взбесился из-за того, что она вышла вечером из дома без его разрешения. У них был страшный скандал, он затолкал ее в машину и повез домой. Полиция не вмешивалась, это уважаемое семейство. А про тестя мы еще не знали.
– Что с его дочерью?! Что с Лицей?!
Полицейский обиделся.
– Вы попросили рассказать, я вам рассказываю все по порядку. Могу не рассказывать!
– Извините, сэр.
– Дома мистер Георгиас Салопулос сцепился с женой миссис Марианной Самолопулас. У них началась перебранка, и он… он ее застрелил. Судя по всему, на крики прибежал брат жены, мистер Лаки… – Полицейский начал рыться в блокноте. Видать, новичок, наших греков в Вильямсбурге знали все.
– Лаки Папарис! Дальше!
– Мистер Георгиас Савалопулос уложил мистера Лаки Панариса выстрелом из ружья. По свидетельствам соседей, в ходе перестрелки погибла жена мистера Пакариса миссис Олимпия Пакарис, а сам Георгиас был ранен…
Неожиданно в доме Бельмондо раздался выстрел, а за ним целая очередь. Толпа завизжала и присела. Офицер схватился за кобуру.
– Это там!!! В доме!!! – кричал пожарный. – Патроны рвутся!
Как бы откликаясь, стрельбой ответил дом Лаки и Олимпии. Очередями и одиночными. Пистолетные, винтовочные, разных калибров.
– Похоже, оружия у них было навалом, – удивленно высказался офицер, придерживая фуражку.
– А что произошло после смерти Лаки и Олимпии?
– Толком не ясно. Сначала мистер Са, вы понимаете о ком я, поджег дом Лаки и Олимпии, потом ресторан и часть мотеля. А еще мотоцикл. Чем ему мотоцикл не угодил, ума не приложу. Вероятно, у него закончился бензин в гараже, а то бы он спалил весь город, – офицер утер платком лоб. – Затем он заперся в своем доме с дочерью и поджег все изнутри.
– Что с ними?! Они живы?!
– Мы приехали, когда пожар только начался… Оттуда доносились крики девушки, но, когда мы попытались освободить ее, этот псих открыл стрельбу. Он кричал… – офицер сверился с блокнотом. – Он кричал: «Я спасу тебя! Я никому не позволю к тебе прикоснуться»! И еще что-то на непонятном языке, возможно, на греческом. Мы не стали рисковать своими людьми, он так палил, что из стен куски вылетали! – офицер описывал стрельбу Бельмондо с восхищением.
Рухнула крыша. Во все стороны полетели снопы искр. Мы отскочили.
Я обратил внимание на старый «Кадиллак», стоящий на другой стороне дороги. Приподняв занавеску, из заднего окошка за происходящим наблюдала донна Роза. Ее глаза были, как обычно, колючи и цепки. До нее Бельмондо добраться не успел – именно эту ночь старуха провела в госпитале на плановом обследовании.
Я увидел Джерри и Робин.
– Он сошел с ума, бедняга… вчера Лаки проболтался, что просматривал кассету с камер слежения… – всхлипывала Джерри.
– И что?
– Георгиас воровал пиво из холодильника и пил в туалете!
Подошел Юкка.
– Пошли отсюда.
– Может, помочь чего… – замешкался я.
– Чем тут поможешь…
– Постой! А Мишель! Что случилось с Мишель?! – Официантки, полицейские, все оживились. Оказалось, никто не знает, где она. Наверное, воспользовавшись переполохом, Мишель сбежала.
Мы плелись обратно мимо горящего крыла мотеля. Пожарные рвали крючьями двери комнат и направляли внутрь плюющийся пеной брандспойт. Одна из дверей не поддавалась, мы остановились посмотреть. Эта была комната триста семь. Но вот бравые молодцы справились и с ней.
Мы переоделись в одежду, в которой прибыли сюда два месяца назад. Больше нас ничто не держало. Мы пошагали к автобусной станции. Транспорт на Нью-Йорк с пересадкой в Балтиморе отходил через полчаса.
Город стал другим. Тротуары, окна, автомобили покрывал слой серой липкой пыли. Господь вытряхнул свой пылесос прямо на Манхэттен.
– Пепел, – сказал Юкка, проведя пальцем по каменному карнизу.
Пепел забивался в нос, разъедал глаза, скрипел на зубах. Запах тоже изменился. Пахло пережаренным бифштексом.
Устроившись в хостеле «Одиссей», мы отправились слоняться по городу. Лица прохожих изменились. Уверенность сменилась испугом, сосредоточенность растерянностью. Кварталы вокруг бывшего мирового торгового центра были оцеплены. Но уже из Сохо виднелась гора дымящихся обломков, напоминающая вулкан. Повсюду работали уборочные машины. Казалось, мертвеца спешно пытаются загримировать под живого. Швейцары усердно смывали гарь перед подъездами, но серые хлопья слетались снова.
Эти хлопья напомнили день, когда меня бросила девушка. Тогда я сгреб все свои бумаги, сохранившиеся школьные тетради и журналы, вынес во двор и поджег. Среди прочего в кипе оказалась и отцовская коллекция репродукций из «Огонька». Та, которая в десять лет перешла ко мне и которую я забросил.
Вермееры, Брейгели, Репины и Врубели морщились в пламени, серели, вспархивали в небо и улетали за деревья. Мелькнула картинка с тонущей княжной… Огонь столкнулся с водой, картинка зашипела и превратилось в прах. Княжна избавилась от страданий. Через пять минут с коллекцией было покончено, а я испытывал сладкое чувство пустоты от уничтожения чего-то родного.
– Я маме обещал лифчик купить, – сказал Юкка. – Пройдемся по магазинам?
Юкка отнесся к выбору лифчика очень тщательно. У него была памятка с размером и бумажный сантиметр из Икеи. Юкка измерял лифчик за лифчиком, зачем-то прикладывал к себе, смотрел на свет, щупал чашечки и проверял застежки до тех пор, пока не остановился на варианте из черных и зеленых кружев с увеличивающим эффектом.
– Как считаешь?
– У меня, кажется, встает. Элегантно, модно и практично. Возьму своей такой же, у моей тоже вроде грудь немаленькая.
Девушка, рассматривающая кофточки в отделе напротив, отвернулась, пряча улыбку. Уж больно смешно мы выглядели, придирчиво рассматривая здоровенные лифаки. Делаешь хорошее дело – выглядишь смешно, делаешь гадость – выглядишь обаятельно.
– На зубы все равно не хватает, придется еще копить. А лифчик вот он. Нельзя же без подарка приехать, – рассуждал Юкка, когда мы выходили из магазина.
И вот уже такси везло нас в аэропорт. По Девятой, по Сорок Третьей, через Пятую, Бродвей и Мэдисон-авеню. Теплый и прозрачный свет сентябрьского солнца согревал стены домов, позеленевшие от времени бронзовые карнизы, пышную резьбу капителей, лица черномазых бродяг, выкрикивающих безумные пророчества. За окнами первых этажей, выстроившись в ряд, сотни мужчин и женщин топтали уползающие из-под ног беговые дорожки. Сотни мужчин и женщин ели лапшу, суши и бургеры, сидя вдоль стеклянных стен. Сотни мужчин и женщин сидели, погрузив руки в маникюрные ванночки, замерли, ожидая, когда надетые им на головы цилиндры высушат волосы. Сотни манекенов в свадебных платьях и фраках держались рука об руку.
