– Ну и сука! Если через пять минут не придет, вытолкаю из квартиры взашей, а ты мне поможешь, – распорядилась она.
Гриша усмехнулся. «И ведь вытолкает, а я помогу». Григорий никогда не мог понять, почему он, состоявшийся в жизни мужик, перед которым трепещут подчиненные, сам полностью слушается эту маленькую, рыжую ведьмочку. Стоит ей надуть губки, как он кидается исправлять то, что натворил и не натворил. Вид ее рассерженной мордочки приводил его в отчаяние, и он готов был сделать что угодно, лишь бы она сменила гнев на милость. Вот так он ее любил. «Ты ею заболел, сынок», – говорил ему его отец.
Картина в гостиной не изменилась. Молчание длилось, наверное, с тех пор, как Марго покинула комнату.
– Мам, я тебя полностью поддерживаю. А тебе, папочка, могу сказать только одно. Сам наворотил, сам и расхлебывай. Ты как маленький, ей богу. Приехала какая – то тварь без роду, без племени, назвала тебя отцом, а ты и растаял. А экспертизу сделать как, слабо? Чего тут стесняться, ты человек при деньгах, мало ли кому вздумается к тебе в родственники записаться? А из дома ее нужно гнать. Ее мамаша к элементарным правилам гигиены не приучила, такие не в квартире должны жить, а на чердаках и в подвалах. Кстати, не удивлюсь, что оно так и было. Иначе откуда такое пристрастие к бычкам на блюдечках?
– Марго, перестань. Ты грубишь от злости, и потому, что сделать ничего не можешь. Куда я ее сегодня выгоню? Вера целый день на телефоне висела, пытаясь снять для нее квартиру, но не получилось.
– Наташка, стоя за дверью, слышала последние слова Соколова. «Очень хорошо. Пока я останусь здесь. Я еще ничего про них не узнала, Он будет недоволен. Вот соберу информацию, и тогда можно сваливать». То, что ее не возьмут в члены семейства, она уже поняла. Никто ее не ждал и никто не собирается с ней делиться. Наташка наклеила на лицо приветливую улыбку и вошла в комнату.
– Что, косточки мне перемываете? Не стесняйтесь, я не против. Я же понимаю, что вы меня не ждали.
– Вот и убиралась бы добровольно.
– Марго! Ты переходишь все границы, – Соколов решил проявить твердость. Марго притихла.
– Собственно, вы что от меня хотите? Вот вы, Елена Владимировна? – Наташка насмешливо посмотрела на Ляльку.
– Честно? Я хочу, чтобы ты растаяла, как дурной сон. Но это, к сожалению, не возможно. Тогда выполни хотя бы мои требования, как хозяйки этого дома. Я не люблю, когда люди, кто бы они ни были, вели себя в моем доме, как в своем. Здесь моя территория и я не собираюсь убирать за вами, Наташа, грязь, только потому, что вы к этому не приучены. Будьте добры, не курить в комнатах, не оставлять за собой грязной посуды и тому подобное. Если я еще раз найду хоть один окурок или учую запах ваших мерзких папирос, собственноручно вышвырну ваши пожитки с балкона. Я ясно выразилась? А теперь мне хотелось бы, чтобы мой муж обстоятельно и при всех рассказал, что он дальше собирается делать с этим недоразумением.
Сашка во все глаза смотрел на Ляльку. Такой она бывала редко. Чужая и холодная. Ему захотелось сделать ей больно, чтобы она очнулась и хотя бы начала его ненавидеть. Только не это равнодушие.
– Ляля, Наташа не недоразумение, это во – первых. Во – вторых, я тебе обещал, что решу проблему, только не сразу, или ты мне больше не веришь? И в третьих, торжественное заседание по поводу появления новой родственницы, считаю закрытым. Все. Всем спасибо, все свободны.
– Ну, ты пап даешь! У меня слов нет, – Кирилл, молчавший до этого, осуждающе посмотрел на отца.
– Да, пап, ты в своем репертуаре. Маму обидел, зато перед этой тварью любящим папочкой нарисовался. Пока, мамочка, соберешься уходить от этой парочки, милости просим к нам.
– Да, Елена Владимировна, поедемте к нам прямо сейчас.
– Спасибо, Гришенька, я не смогу уехать и оставить свой дом, пока здесь находятся посторонние. А ты, Саша, прав. Она не недоразумение, а вполне живой плод твоего греха. И не нужно вставать в защитную стойку, будто на тебя нападают. Мне тебя жалко. Такой дочерью гордиться не приходится. Ты выведи ее в свет и тогда ты поймешь, что за сокровище ты приобрел взамен любви жены и детей.
Лялька вышла в прихожую вслед за детьми.
Наташка подошла к Соколову и, улыбнувшись, благодарно чмокнула его в щеку. Соколов брезгливо отстранился и процедил сквозь зубы: «Пошла вон, дура». На душе у него было странно пусто и черно.
– Они меня совсем опустили, – пожаловалась Наташка, выпуская изо рта струйку дыма. Он поморщился. Он не любил курящих женщин, тем более таких молоденьких. В его время девушки не курили, а если и баловались, то втихаря, когда никто не видит. Наташка дымила, порой прикуривая очередную сигарету от предыдущей.
– Потерпи, Натусик, дело того стоит.
– Чего стоит? Ты хоть знаешь, сколько с него можно снять?
– Примерно, – Он не стал ей говорить, что знает об этом человеке почти все.
– Представляешь, мне даже на кухню ход заказан. Эта ведьма, его жена, увидела меня там с бутербродом и такой визг подняла! Ей, видишь ли омерзительно, что «такая неопрятная девица копается в ее кастрюльках», – Наташка скривила лицо в презрительной ухмылке.
– И как же ты ешь?
– Когда она накроет на стол. А потом проверяет, убрала я за собой или нет.
– Он прекрасно представлял, что Наташка действительно может вызвать отвращение даже у самых не брезгливых, а, как он уже понял, жена Соколова любила порядок.
– Ты мне лучше расскажи, кто пользуется машиной?
– В основном папаша. Она берет машину редко, в основном ходит пешком, а чаще всего сидит дома. К ней клиенты ходят.
– Какие еще клиенты?
– Ну, не совсем клиенты. Почти все, кому она гадает, ее подруги или знакомые.
– Как это она гадает?
– На картах, красивые такие, с картинками. На одной – Смерть, на другой – Волшебник с палочкой.
– Не волшебник. Маг. А карты называются Таро. Очень древние.
– Ты и это знаешь?
– И что, много к ней народу ходит?
– Когда как. Бывает по пять человек в день, бывает – ни одного.
– Кто приходит чаще всего?
– Ее сестрица и подруга Даша. С этими она сидит по пол – дня, кофейком балуются, иногда винишко потягивают.
– Так, говоришь, редко машиной пользуется?
– На моей памяти, всего два раза. Внука возила.
– А машина обычно на ночь где остается?
– В подземном гараже. Но, когда ее берет его жена, машина «ночует» около сквера, напротив подъезда.
– Место освещенное?
– Да, рядом фонарный столб. К тому же, из окна каморки охранника эта площадка отлично видна. Ты что задумал?
– Почему они не ставят машину в гараж в таких случаях?
– Ты будешь смеяться, но она боится выруливать из подземки, боится стукнуть чужую машину. Говорят, у нее уже была одна авария.
– Ладно. Ты иди. Потерпи еще чуть – чуть. Я уже почти придумал, как тебе развести папочку на денежки.
Наташка не спеша оделась, покрутилась перед зеркалом в просторном холле и вышла из квартиры. Он закрыл за ней дверь на щеколду и его взгляд зацепил ярко – желтое пятно на вешалке. «Плащ забыла, дурында, а там дождь хлещет». Он сладко зевнул и вернулся обратно в спальню. Отряхнув простыни и убрав пепельницу от изголовья кровати, он лег на спину и провалился в глубокий сон.
Они толком не разговаривали с того дня, когда собирался семейный совет из – за его лже – дочери. Сегодня он, наконец, получил результаты экспертизы на руки, и все стало на свои места. Она ему не дочь, на 99,9 %. Что и требовалось доказать. Саша простить себе не мог то памятный разговор с Лялькой и детьми. Что его сподвигло на то, чтобы броситься на защиту этой чужой ему девицы? Взыграло жлобство, как это его, главу семейства, лишают права решать, что ему делать. Как теперь восстанавливать отношения с Лялькой? Конечно, она простит, но долго еще будет смотреть на него с жалостью и недоумением. И у них опять все пойдет наперекосяк. Или уже пошло?
В последнее время он часто вспоминал Наташкину мать. Конечно, когда Наташка показала ему ее фотографию пятилетней давности, он ее не узнал. От пухленькой, словно булочка, молодушки, с кожей цвета спелого персика, не осталось практически ничего. Со снимка на него смотрела неряшливая баба с мелкими пергидрольными кудельками на голове. Эта голова крепко сидела на толстой, складчатой шее. Фигура была не видна, но Сашка догадывался, что за тело может быть у такой бабищи. «Ужас, а она ведь младше Ляльки», – подумал он, представляя стройную, без грамма лишнего жира, фигурку своей жены. Вспоминать Наташкину мать было неприятно и стыдно. Да, он ее пользовал по необходимости, но никогда не помышлял уйти из семьи. А та насочиняла себе великую любовь и размечталась. Когда она, радостно тараща маленькие глазки, сообщила ему о беременности, он просто рассмеялся ей в лицо. Он доподлинно знал, что пользовался ее услугами не один, мужики в курилках открыто обсуждали ее прелести. Ее твердое убеждение, что дети могут быть зачаты только от любимого мужчины, довело его до исступленной истерики. Он хохотал во все горло, ни мало не стесняясь, что подсобка буфета находилась рядом с местом, где обычно «смолили» рабочие на перекурах. Глупо – радостное настроение у нее быстро сменилось громкими рыданиями, как только она поняла, что он не собирается с ней даже говорить на эту тему. Она пробовала угрожать, что расскажет о себе Ляльке, но он презрительно усмехнулся и ушел. Больше Сашка ее не видел. Через день у него начался отпуск, а когда он вернулся, то узнал, что она уволилась и уехала из города. Тогда он вздохнул с облегчением.
