Ознакомительная версия.
Она просто вышла из комнаты.
Она спустилась во двор. Он ждал ее, как всегда, в машине. Он приехал с какого-то торжественного заседания, весь в орденах.
Она прижалась к его орденам, они царапали ей щеку, и она умирала от желания: она обожала славу.
А мать с гордостью смотрела на нее в окно и вздыхала:
– Она красавица, мамочка! Что делать, наша дочь настоящая красавица. И так похожа на меня в молодости.
После неудачи с матерью жена включила связи. Информацию добывали все его бывшие любовницы – они были «из этого мира». Через неделю она знала всю подноготную толстой дуры.
Оказалось, не так давно она мечтала стать певицей, поэтому толкалась во всех полупрофессиональных группах. Что там с ней происходило, представить было нетрудно. В это время она и переспала с каким-то джазистом из ЦПКиО. Джазист ее, естественно, бросил, а она долго караулила его у входа в парк.
О. – так звали джазиста – был сорокалетний мужик, «типичная проститутка», как кратко охарактеризовали его по телефону.
Вечером жена подъехала к ЦПКиО, где ее ждал О. Он был в узком джинсовом костюме, обтягивающем его круглое, сытое тело.
Сначала О. понял ее неправильно: он тут же прижал ее в машине. Но жена так посмотрела на него, что О. мгновенно отпрянул. Жена напомнила ему историю с толстухой, и О. с трудом вспомнил среди бесчисленного хоровода голых тел грушевидное полное тело.
– Короче, – сказала жена, – я хочу, чтобы она полюбила вас снова и чтобы вы полюбили ее. Более того, вам придется на ней жениться. Два года вы не будете отходить от нее, и она должна любить вас, как кошка.
– Сколько на это ассигнуете? – спросил О. – Речь, конечно, идет не о деньгах. Не в деньгах, как говорится, счастье. Мне нужна машина-иномарка и квартира.
– Я так и думала. К концу недели у вас будет «Форд». Начинайте.
– Вот тогда и начнем.
К вечеру она была в кабинете у нашего героя.
– Нужен «Форд».
– Кому нужен?
– Любовнику.
– Чьему? – засмеялся он.
– Твоей любовницы, – засмеялась она.
Он оценил эту шутку и понял всю бестактность своего вопроса. Он обрадовался возможности хоть как-то загладить свое нынешнее счастье и будущее письмецо о разводе и инстанциях.
И он тотчас включился в телефонное безумие и к вечеру выбил «Форд».
О. на «Форде» подъехал к ее дому. Когда толстуха вышла из парадного и увидела О., коленки у нее задрожали. Она вспомнила, как часами ждала его у парка и рядом с ней его ждали какие-то офигенные девицы.
О. сидел, великолепный, в роскошной машине. Он величественно поманил ее, и она со всех ног бросилась к нему. Молча и мужественно – рывком – О. втянул ее в автомобиль. И умчался.
В тот вечер наш герой тщетно дежурил у ее дома. На следующий день тоже. Теперь она от него убегала.
Наконец состоялось объяснение.
– Ты дед, – сказала она, с отвращением глядя ему в глаза. – Тебе сто лет в обед, у тебя вон изо рта пахнет…
Наш герой заболел. Он лежал на даче, печальный и старый. Он с завистью вспоминал прекрасную смерть П. рядом с любимой. Он готовился умереть. И, наверное, он умер бы, – если бы не очередной пленум в Латвии и маленькая конференция в Коста-Рике.
Но в Москву он вернулся вялый, целый день сидел дома и даже по телефону звонил как-то машинально, без прежней страсти. Жена, конечно, действовала: она его любила. Она знакомила его с какими-то манекенщицами – но пылкости не было. Не было пылкости! В тоске он решил поехать в Ленинград, потому что толстуха была родом из Ленинграда.
И надо же – самое смешное: в Ленинграде он познакомился с толстой некрасивой девушкой, у которой тоже была мать-еврейка и которая жила в маленькой квартире в ленинградских Черемушках, то есть черт знает как далеко. И дальше все повторилось.
Началась безумная любовь! Но истеричка мама не захотела переезжать в Москву. Проклятая мать лишила его прекрасных толстых коленок: еврейская дочь, естественно, обожала еврейскую маму – она осталась с ней. Теперь у него было только одно счастье – ежедневно слушать по телефону ее голос. Он не мог жить без ее голоса. Но треклятая судьба: у нее не было телефона. Этот чертов дом на окраине Ленинграда готовились телефонизировать через тысячу лет.
Но для него, с его связями, поставить телефон в любой точке Земли – что другому плюнуть.
И опять – беда, очередная беда! В Ленинграде на телефонах сидела старая большевичка. И ставила она телефоны только в порядке общей очереди. «Это наш парень… это наша девка…» – все эти магические московские слова в городе-колыбели не имели никакого значения из-за проклятой старухи!
А он должен был с ней разговаривать! Он умирал без ее голоса. И он, который все мог, он, который со своими звонками и связями мог получить квартиру в Зимнем дворце, мог посадить себя вместо памятника Петру, – не мог поставить дерьмовый телефон любимой женщине! Проклятая старуха!
И он метался между Москвой и Ленинградом, худел, болел. Жена в ужасе увидела, как ночью он выкрал из шкафчика ее кольцо, чтобы дать взятку на телефонном узле.
Неужели это была старость? Неужели надо было признать свое поражение и решить, что теперь так будет всегда, пока он не умрет? И ждать, пока умрет человек, которого ты любишь?
Нет, жена всегда была несгибаема. И она решила бороться до конца. «Все дело в очередной игрушке, – сказала она себе. – Найдем ему новую. Надо занять его сыном. Просто занять его сыном, и все!»
Наступал Новый год, и жена смертельно боялась, что он опять ускачет в Ленинград. И вот тогда-то она и начала историю с сыном.
Их сын был модный молодой поэт. Точнее, он начинал как молодой и модный поэт. Он тогда писал абстрактные стихи, и имя его было на устах, его ругали, его хвалили – но главное, о нем спорили.
Но постепенно гены брали свое, и сын начал писать стихи, столь же странные по форме, но уже совсем не странные по содержанию. Там были сибирские стройки, БАМы, пилорамы – весь набор, над которым сын потешался прежде. Теперь его свободомыслие стало выражаться несколько странно: сын постоянно женился на иностранках. Иностранки рожали ему детей, после чего отбывали обратно, к себе на родину. Но сын неутомимо продолжал жениться. И теперь иностранные дети самых разных национальностей: арабы, англичане, ирландцы и даже девочка из Зимбабве – бегали по их даче. Все это несколько напоминало Ноев ковчег. Но его сыну все было можно! Это особенно раздражало нашего героя. Его сыну было можно то, при одной только мысли о чем он сам бы умер от ужаса в каком-нибудь сороковом году.
Вот с этим сыном и его новой женой, шведкой почему-то из Сингапура, и с приехавшим из Ленинграда новым молодым руководителем союза и предложила ему жена встречать на даче Новый год.
В этом молодом руководителе и крылась западня. Жена пригласила его к ним, так сказать, ради сына. Молодого руководителя нужно было обольстить и обаять (а обольстить и обаять, естественно, должен был наш герой). Сыну теперь это было ой как нужно – сын начинал путь! Жена понимала: Н. невозможно будет отказаться от Нового года в кругу семьи. Но все же она волновалась.
К ее изумлению, Н. не стал отказываться – его глаза даже загорелись! Он захотел обаять, он был прежний!
И вот – Новый год: пьяный сын, пьяная шведка из Сингапура – здоровенная, белобрысая, страшно похожая на соседскую домработницу Машку, но ни слова не понимающая по-русски. В самый торжественный миг, когда часы били полночь, шведка почему-то ушла в сауну и там пропарилась все таинственные новогодние минуты. И наконец, сам молодой руководитель – в модном клетчатом пиджаке, черный, волосатый, страшный. На клетчатом фоне выступала огромная челюсть снежного человека.
Когда отзвенели куранты, шведка пришла из бани и легла на полу, без штанов, в какой-то длиннющей майке. Она мерзла на полу, пьяная и беспомощная, произнося только одно слово:
– Плехо. Ай, плехо…
Ну Манька, вылитая лахудра Манька! Сын сидел напротив снежного человека и обольщал его. Он говорил о коррупции в искусстве, о том, что им, двум талантам, надо держаться вместе. Но гость скучал. Он даже не притворялся. Тогда сын достал «Полароид», подаренный ему предыдущей женой – ирландкой, и щелкнул гостя. Снимок выскочил, но почему-то гость не получился, там была лишь черная бездна и светились голые ляжки шведки. Сын понял, что критического направления разговора гость не одобряет. И он перешел к романтике. Он прочел стихи о пришельцах, но гость зевал. Со злости сын напился, расчувствовался и, обняв отца, сказал:
– Папа, я тебя никогда не предам!
Старик поднял на него страшные, жестокие глаза и усмехнулся:
– Во всяком случае, я не предоставлю тебе такой возможности.
И он встал, прямой, великолепный, и вдруг обнял гостя за плечи. Он легко поднял гостя со стула и повлек (поволок) в свой кабинет.
Ознакомительная версия.
