– Я лишь выполняю свою работу, – повел широкими плечами Рассветов, хмуро глядя в пространство. – Еще вопросы есть?
– Вы не поняли, доктор. – Оратор отмахнулся от дернувшихся сзади соплеменников. – Жизнь важнее работы. Согласны? – Черные бусинки скользнули по лицу врача, оставив неприятное ощущение враждебного прикосновения.
– Работа – часть жизни. – В философствованиях Николай силен не был и словоблудия не любил. – Мне некогда. Если других вопросов нет… – но стандартной фразы произнести он не успел. Один из соратников говорливого цыгана неуловимым движением выдернул из-за голенища стилет и направил в грудь анестезиологу.
– Слушай! – прошипел урка. – Тебе говорить, что делать, а ты слушай! – Тонкое лезвие переливчато поблескивало в его вытянутой руке. Острый серебристый кончик подрагивал на уровне сердца Рассветова.
Он инстинктивно отпрянул, но задел плечом приоткрытую дверь оперблока и больно впечатался спиной в ее торец. Женщина, словно в замедленной съемке, начала поднимать руку в направлении агрессивного соплеменника, но была остановлена схватившим ее за предплечье замухрышкой с диким оскалом.
– Спокойно! – Плюгавый тип в синей рубашке предостерегающе покачал головой. – Мы не шутим, доктор, – это уже к Николаю, – дело очень серьезное. Наш друг мертв, а этот… – он кивнул на дверь, – жив. Это неправильно.
– Чего вы от меня хотите? – Хрипотца в голосе врача выдавала еле сдерживаемую ярость, уже готовую смениться испугом. – Я – врач! И я обязан его спасти.
– Да-да, доктор. Мы вас понимаем. Но и вы нас поймите. У вас свой закон, у нас – свой.
– Закон один для всех. – При других обстоятельствах Николай мог бы и улыбнуться трафаретной напыщенности фразы. Но близкое жало стилета загнало чувство юмора в дальний угол. – Я не имею права отказывать больному в медицинской помощи… Мне еще долго стоять с ножом у груди?! – не выдержал он.
– Нет, не волнуйтесь, доктор. – Цыган кивнул стилетчику, и тот нехотя опустил руку с лезвием. Орудие убийства скрылось за голенищем сапога так же быстро, как и появилось.
– Мы все понимаем. Никто не заставляет вас никого убивать. Просто не мешайте нам, и все будет нормально.
– Я и не собирался ни во что вмешиваться. Я просто вышел на шум.
Рассветов демонстративно медленно повернулся и открыл дверь. Он явственно ощущал взгляды четырех пар темных глаз на своей умеренно вспотевшей спине. Уже стоя в проеме, он обернулся. Сердце гулко стучало, давящая пульсация в висках свидетельствовала о нешуточной гипертонии. Скользнув хмурым взглядом по мужчинам, он вдруг отчетливо, словно впервые, увидел ее. Одинокая испуганная женщина, старавшаяся казаться рассерженной. К тому же славянка. «Хотя какая разница?» Ухмыляющийся ханыжка продолжал сжимать ее руку. Ту полную белую руку, которой она, пусть и неосознанно, попыталась отвести направленный на него нож. «Зачем мне это?» Но сейчас он не смог бы ответить на этот вопрос.
– Я ухожу. – Ответа Николай не ждал, да, скорее всего, и не услышал бы. Его ручища буквально выдернула ее из мозолистой темной лапки цыгана. Метровый отскок назад – и они уже за порогом оперблока. Четверка мстителей оказалась не столь проворной. Рассветов успел захлопнуть дверь и изо всей силы сжать ручку, рассчитав, что больше одной цепкой цыганской ручонки с обратной стороны не ухватится и особого сопротивления не будет. Оставалось провернуть рычажок защелки, что он и сделал, лишь после этого отпустив дверь.
Запоздало отреагировавшие ромалэ попытались было налечь на возникшую преграду хлипкими плечами, но резкий голос быстро одумавшегося предводителя остановил их.
Последовала короткая словесная перебранка на неизвестном Николаю языке, обильно сдобренная смачными русскими матами. В ходе дискуссии дверь еще несколько раз лениво дернулась, но Рассветов честно предупредил:
– В оперблоке семь человек. Будете ломиться – пожалеете. У нас ножи и лезвия. – И, желая усилить ультимативный эффект заявления, грозно добавил: – Я звоню в милицию.
Повисла зловещая тишина. Впрочем, ненадолго. Не успел анестезиолог подумать о необходимости возвращения в операционную – наркоз ведь в самом разгаре, – как вдруг прозвеневший из-за двери тенор переговорщика бодро объявил:
– Зови, доктор. Зови. С ментами нам легче договориться, чем с тобой.
Николай растерялся от столь неожиданной смены настроения противника. Но на помощь пришла стоявшая рядом женщина. Впервые за вечер на глазах у врача она разразилась настолько долгой и темпераментной тирадой, что не лицезрей Рассветов ее славянской внешности, по манере и тембру говора вполне бы принял ее за урожденную цыганку.
– Хватит! – скорее устало, чем сердито, осадил он свою протеже. – Стой здесь. Двери никому не открывай. Я должен вернуться к твоему благоверному.
– Доктор, он выживет? – Она, казалось, не заметила его покровительственного тыканья.
– Куда он денется! Пара недель – и на выписку… – Он запнулся, вспомнив разговор в коридоре: – …Или в тюрьму.
– Ой, доктор, не говорите так. – Образ сильной женщины стерся окончательно. Она едва не плакала. – Он не виноват. Его спровоцировали, напали, а он всего лишь защищался.
– Меня это не касается. – Стандартная в подобных случаях отговорка, начисто отметавшая человеческое участие в чужом горе, но служащая неплохим фильтром потенциального негатива, зачастую изливаемого в небезразмерные сердца врачей. – Я – на работе. Поняла? – Она послушно кивнула. – Откроешь дверь – рискуешь нарваться. Хотя, – он пожал широкими плечами, – решай сама.
– Пресс парню рихтуем, – сообщил Олег. – Знакомился, что ли?
Николай раздраженно отмахнулся:
– Сами мне в друзья набивались. А заодно об услуге просили… мать их за ногу.
– Чего так злобно? – Масяненко ловко наложил очередной стежок на краснеющую плоть. – Если хорошие люди, да еще и о добром деле просят, отчего не помочь. Глядишь, спасибо скажут.
– Мимо по всем пунктам. – Рассветов грузно опустился на круглый металлический стул. – И насчет людей, и насчет дела. А благодарность – в весьма сомнительной перспективе. – Предвосхищая вопросы хирургов, он прямо объявил: – Мокруха на пациенте. Кого-то из своих завалил. Вот родня убитого мести и жаждет.
– И предлагают нам стать их орудием, – догадливо заключил Павел. – Интересное предложение… Хм… Я хотел сказать, нестандартное, – уточнил он, уловив двусмысленность сказанного.
– И как они себе это представляют? – Мышечный слой был почти зашит, и Олег мог себе позволить участие в дискуссии. – План действий сообщили?
– Вам, я вижу, смешно, – осадил коллег Николай. – Постояли бы под ножом, не хихикали бы.
– Вы серьезно? – неподдельно испугался Павел. – Они что, совсем безбашенные?! Вы в милицию позвонили?
– Была такая мысль, но… В общем, пока нет. Я думаю, они утихомирятся и без посторонней помощи.
– Если здесь мокруха, менты и так должны подъехать. – Голос городского хирурга звучал уже не столь беззаботно. – Хотя… Лучше все же позвонить.
– Я со стационарного наберу! – Санитарка, сочтя вопрос о вызове подмоги решенным, бросилась к выходу. – С него быстрее дозвонишься, чем с мобильного. О, а это что…
Встрепенувшиеся на возглас присутствующие увидели возникшую в дверях женскую фигуру. Ее печально-сосредоточенное лицо было мертвенно-бледным, а голубоглазый взгляд застыл на кровавой ране, ушиваемой хирургами.
– Вон из операционной! – Николай спринтерски заслонил от непрошеной гостьи зрелище для избранных. – Я тебе где велел ожидать?!
– Я… Я только посмотреть… Ухожу-ухожу… Больше не повторится. Обещаю!
– Любишь? – Вопрос прозвучал для него самого неожиданней, чем для нее.
– Он мой муж…
– Любишь, спрашиваю, как баба, а не по росписи?
– Да!
«Ну и дура!» – Николай едва сдержал киношную реплику, щекочущую язык при воспоминании о не первой свежести замухрышке, лежащем на операционном столе. Да-а, любовь зла…
Ее мелодичный, обретший изначальную твердость голос вернул его к действительности:
– Они там, за дверью. Ждут, когда вы его вывозить будете. – Она говорила четко и громко, явно адресуя информацию не только ему, но и непрошеным коридорным слушателям.
Врач невольно прислушался. «Тишь да гладь» – лишь дальний говор, звон посуды и рутинный шум отделенческой жизни.
– Ты уверена? – спросил он тихо, не сомневаясь, однако, что навостренные цыганские уши все равно его услышат.
Она молча кивнула. Затем выудила из складок своего чавельского наряда старенький мобильник и громко объявила:
– Я позвоню барону. Пусть он пришлет наших мужчин.
«Еще табора под оперблоком не бывало!» Озвучивать недовольство Рассветов не стал. Слишком свежо было воспоминание о стилете.
– Алло, папа. – Пауза. – Здесь Морсан… Да… И еще трое… Они под дверью. – Она перешла на белибердово-мелодичный чавельский говор. «Для ребят старается», – усмехнулся про себя Николай. – Хорошо… Мы ждем. Нет-нет, самому вам подходить не нужно. – Взгляд голубых глаз стал заметно спокойнее. – Ну вот и все. Через несколько минут наши будут здесь.
