Зоя принялась избивать племянника каждый день, и спастись от нее можно было только за шкафом. Антон проводил там все больше времени. Хранившийся в «домике» осенний букет, подаренный когда-то братом, давно засох и потихоньку истлевал, но Антон все равно часто брал в руки, вдыхал пыльный запах и пытался представить, что всего этого ужаса на самом деле нет. Что, как прежде, все хорошо и все живы: и мама, и папа, и бабушка, и дедушка, и, конечно же, любимый брат Андрей. Андрей всегда за него заступался, наверняка он нашел бы способ защитить его и от Зои. Да и не было бы никакой Зои в их квартире, если бы здесь был Андрей…
Антон смотрел на поблекшие листья и желтую хвою, опасаясь, что единственное сокровище в любую минуту может рассыпаться в его руках. Он чувствовал ужас, отчаяние и невыразимое одиночество. Никто не придет ему на помощь, и пожаловаться-то некому, Катерина – единственный близкий человек, который у него остался, – и та что-то давно не появлялась, уж не заболела ли? Антон надумал было зайти к ней сам, когда Зоя будет на работе, но обнаружил, что тетка поменяла замки на входной двери и, конечно же, не дала ему ключ. Теперь он не мог выходить на улицу, не мог ездить на кладбище, чтобы побыть с Андреем, с папой, с мамой, с бабушкой и дедушкой.
С тех пор, пока Зоя была дома, Антон старался больше спать, а если не получалось – хотя бы дремать. В мир его снов его мучительница попадала редко. Иногда снились близкие, будто бы они были живы. Но чаще всего Антону снилась музыка и нереально красивые миры, не похожие на землю. Иногда музыка была настолько хороша, так проникала в душу, что Антон, потрясенный, просыпался с мыслью, что нужно бы записать это чудо, наиграть на фортепиано, пока не забылось. Но в считаные мгновения после пробуждения жестокая реальность обрушивалась на него. Иномирной, внеземной музыке не суждено быть записанной. Никто ее не услышит, кроме Антона. От этого становилось невыносимо горько.
Зоя чувствовала себя в этой квартире уже не просто хозяйкой, а царицей. У нее появилась новая забава – она стала водить к себе мужчин. По ночам Антон то и дело слышал дикие стоны и крики в соседней комнате, где когда-то была родительская спальня. В возрасте уже хорошо за пятьдесят Зоя вдруг начала получать удовольствие от секса – жесткого, на грани извращения, с выраженным садомазохистским уклоном. И каждый очередной оргазм был для нее актом мести Всеволоду, тому самому директору бумажной фабрики, давно уже покойному. А тем, что секс этот происходил в генеральской квартире, где одну вазочку продай – и все, месяц работать не надо, она мстила своей многолетней жизни в бараке с туалетом в двадцати шести шагах. Работать, правда, Зое все равно приходилось, шли последние годы, когда государство за этим еще строго следило. Получить статус безработной было не только подозрительно, но и опасно – могли лишить опекунства. И потому Зоя считала не только недели, но даже дни тех месяцев, которые оставались ей до пенсии.
Лишиться опекунства она действительно очень боялась, понимая, что вместе с этим потеряет и богатую квартиру. Поэтому, как ни третировала она племянника, а все-таки поддерживала в нем жизнь, худо-бедно кормила и иногда вспоминала, что этого дебила надо вытащить из-за шкафа и хотя бы заставить помыться, а то завшивит, скотина…
– Выходи! – орала она тогда, хватая ремень. – Выходи, а то хуже будет!
Когда он выползал, пинками загоняла его в ванную и включала холодную воду.
– Только к горячей притронься, я тебе все руки поотшибаю!
Бросала ему хозяйственное мыло, выходила и, стоя рядом с ванной, наслаждалась звуком стучащих от холода зубов.
– Это тебе за брата моего! А то жили здесь, как сыр в масле катались. Вот теперь познай, что такое жизнь. Не смей трогать полотенце, я кому сказала! Вымылся? Вали в свою нору, быстро!
Перед каждым приходом социального работника Зоя, выдавая племяннику одежду поприличнее, которую берегла для таких случаев, грозно предупреждала:
– Вот только посмей сказать, что я о тебе плохо забочусь! Только пикни – так отлуплю, что живого места не оставлю!
И Антон, понимая, что с нее вполне станется привести угрозу в исполнение, слушался ее и молчал. Впрочем, социального работника, неприятную женщину с востроносой лисьей мордочкой, Антон, как и другие ее подопечные, похоже, заботил мало. Она заходила редко, явно только для галочки и проводила в квартире всего несколько минут, за которые даже не поднимала голову от своих бумаг. А Зоя для пущей уверенности еще и каждый раз встречала ее каким-нибудь подношением, которые женщина принимала как должное, без удивления и колебаний.
Зоя знала, что случись что с Антоном – и единственной его наследницей будет она. Конечно, ей страсть как хотелось избавиться от племянника, но, будучи женщиной пусть и не умной, но хитрой и осторожной, она понимала, что это не так-то просто. Если она забьет его насмерть, уморит голодом, подсыплет отраву в еду или сделает еще что-то подобное, то милиция наверняка ее арестует и вместо хозяйки генеральской квартиры она станет зэчкой на нарах. Так что сделать с ним ничего нельзя, остается лишь надеяться, что этот дебил сам когда-нибудь сдохнет и даст ей хоть на старости лет пожить по-человечески…
Единственное, чем мог Антон защититься от тетки, – это как можно меньше попадаться ей на глаза. Сначала он пытался спрятаться в своей комнате, но та была ненадежным укрытием, поскольку замков на дверях в квартире никогда не водилось, и Зоя могла ворваться к нему в любую минуту, как только ею овладевало желание в очередной раз, врубив погромче магнитофон, поиздеваться над племянником. Так что Антон все больше времени стал проводить в тайнике за шкафом и вылезал оттуда только тогда, когда Зоя и ее кавалеры уходили. Окна гостиной выходили во двор, и ему хорошо было видно, как они проходят к арке и выходят через нее на улицу Горького. Ему вообще нравилось смотреть в окно, он мог целыми часами наблюдать, как во дворе играют дети, как болтают старушки на лавочках, как вечером сидит на этих же лавочках молодежь, компаниями или парочками. Но когда Зои не было дома, он теперь не смотрел в окно, а занимался другим, очень важным делом.
На его счастье, тетка не выбросила семейный архив – альбомы с фотографиями, поздравительные открытки, письма Андрея из армии. Она только свалила этот «хлам» как попало кучей в кладовку. Понимая, что в любую минуту она может под горячую руку выкинуть все это на помойку, Антон осторожно собрал фотографии и бумаги и теперь в отсутствие Зои аккуратно и тщательно разбирал. Фотографии возвращал в альбомы, открытки и письма раскладывал по коробкам и прятал их у себя за шкафом. Перебирать и перечитывать все это было настоящей радостью для Антона. А когда с архивом было покончено, он начал собирать по квартире и относить за шкаф все остальное, что представляло для него ценность, – несколько чудом уцелевших от отправки в букинистический книг, магнитофонные кассеты и пластинки, которые Зоя еще почему-то не выбросила, разные маленькие вещицы, с которыми были связаны приятные воспоминания. За шкафом, куда тетка не заглядывала, все это, по крайней мере, было в целости и сохранности. А в ее отсутствие Антон наслаждался свободой пользоваться всем этим – брал в руки вещи, читал книги, слушал магнитофон и проигрыватель. Он четко знал время, в которое тетка может вернуться домой, и заранее прятал свои сокровища, чтобы она их не увидела. Антон научился чувствовать ее состояние, предугадывать, что у нее на уме, и понимать, когда она особенно не в духе. Лучше всего было, когда она приводила с собой очередного мужчину, тут главное, не показаться им на глаза – и все будет в порядке. Но уж коли тетка заявляется одна, да еще в бормочет что-то себе под нос, тут уж жди беды. Единственное спасение – не вылезать из-за шкафа, как бы она ни пыталась его выманить. Тогда есть надежда, что Зоя поорет, пообзывается, побушует, погрозит, но потом отступится, уйдет к себе и заснет…
Будь на месте Антона человек более адаптированный к жизни, он, конечно, нашел бы выход из сложившейся ситуации. Позвонил бы в ту же социальную службу, знакомым, в милицию. В конце концов, постарался бы привлечь внимание соседей, поднимал бы шум, кричал бы, звал на помощь. Но Антону подобные решения просто не приходили в голову. А если его и посещала подобная идея, то он был настолько запуган, что опасался, как бы не стало еще хуже. Вдруг Зоя «обработала» соседей так же, как обрабатывала знакомых семьи, и теперь все вокруг уверены, что Антон всего лишь сумасшедший и воспринимать его слова всерьез нельзя? Ну, придут соседи или милиция, послушают, как «дебил» орет и барабанит в дверь, а потом еще расскажут все тетке, и от нее Антону перепадет так, что мама не горюй. Так что в его ситуации надеяться можно было только на чудо…
* * *
Как-то при встрече Тамара рассказала Вилену, что получила письмо от Марии. У той все более чем хорошо, она необычайно счастлива – и со своим Генрихом.
