Ознакомительная версия.
Лариса посмотрела на меня, потом встала в полный, обнаженный рост, подняла руки вверх, призывно демонстрируя мне себя…
…Иногда умному мужчине нужно стесняться того, как он одет, перед своей женщиной. Но никогда красивой женщине не нужно стесняться того, как она раздета, перед своим мужчиной…
…А потом она шагнула в темноту:
– Догоняй! – этот возглас моей поэтессы колокольчиком прозвучал из потемок, увлекая меня за собой.
И я догонял ее по всему полю, каждый раз, когда она позволяла мне это сделать и получить в награду за это ее поцелуй, до тех пор, пока мы не оказались в палатке, где ветер сразу загасил свечу.
Чтобы разжечь наш настоящий пожар для нас двоих.
И, кроме всего прочего, было очень хорошо от того, что у Ларисы никогда не «болела голова»…
…Счастливое утро в палатке, на природе в хорошую погоду, это – первый луч солнца и любимая женщина рядом, в состоянии «устала отдыхать»: «Хочешь – посуду помою, а хочешь – что можешь…»
…Пока Лариса еще спала, я выбрался за пределы нашего дома и оказался в утреннем тумане, который был таким плотным, что скрывал не только окружающий нас лес и реку, но даже концы веревок, подтянутые распорами, растворялись его густоте. И это делало обыкновенную брезентовую палатку волшебно взвешенной в пространстве.
Туман – это один из символов нашей души в природе.
Словно слоями не вполне прозрачных покрывал, сквозь которые загадывались и разгадывались очертания окружающего мира, он маскировал быль под небыль, делая природу колдовской.
И непонятной.
Лес, проступавший сквозь туман, был полон неясности, но жизнь не становилась хуже от того, что казалась загадочной.
Если в сказке нет загадки, значит – это не сказка, а быль…
…Наверное, такие же загадки стояли перед первыми людьми, только начинавшими понимать не только свое место, но и собственную роль в том мире, который постепенно становился их миром. И открытия приносил каждый шаг, сделанный ими…
…В том, что Лариса появилась неожиданно, не было ничего неожиданного.
Если не считать того, что просыпающейся на природе я ее еще никогда не видел.
Ее личико возникло из-за отворота влаза в палатку, такое сонненькое, с непроснувшимися полностью, по-детски моргающими глазками, и я не смог удержаться от того, чтобы не начать целовать эти милые моргалочки.
А моя поэтесса шептала:
– Еще…
Еще…
Еще, – и когда я на мгновение отстранился от ее лица, то увидел, каким яркими были ее губы:
– Какие у тебя губы алые, милая.
– Я ведь – Алова.
Эти губы – для тебя.
И я, отбросив все условности, воспользовался призывом ее губ, почувствовав, как, отдаваясь мне, ее губы пробуждались. Наше утро любви вступило в свои очередные права.
– Так меня еще ни разу в жизни не будили, – засмеялась Лариса, баловски погрозив мне пальчиком через несколько минут.
Потом собрала пальчики в кулачок, подула на него и добавила:
– Можем завести традицию…
…Лариса была женщиной, способной строить свою судьбу, и сама выбирала себе мужчину.
И, сделав свой выбор, она делалась настоящей женщиной для своего избранника.
Будучи незаурядной, она не останавливала своего выбора на зауряде.
Таких, как она, нельзя было избрать, но можно было быть избранным ею.
И ее выбор – становился честью для мужчины.
Лариса была сильной женщиной и потому о том, какая она слабая, я не мог узнать довольно долго.
До тех пор, пока судьба не предоставила ей возможность продемонстрировать не только свою силу, но и свою слабость…
– …Пойду искупаюсь, – Лариса взяла в руки гитару, и я не удержался, спросил:
– А зачем тебе нужна гитара на берегу? – и она не удержалась, ответила:
– А зачем гитара нужна во всех остальных местах?
Моя поэтесса скрылась в тумане, но я не сомневался в том, что смогу ее легко найти. Немного повозившись с разбросанными вокруг палатки вещами, я пошел к реке, и, когда я вышел на край земли, окружающий меня мир стал вырисовываться из тумана, как проявляется фотография под рукой опытного мастера.
Но еще до того, как увидеть Ларису, я услышал ее голос.
Чистый.
Спокойный.
Глаголевый.
Глаский.
Она пела песню, и это была песня человека, которому было что сказать миру, который творился вокруг нее. Песня непритворного человека – непритворному миру.
И рассветное эхо цитировало слова моей поэтессы…
…Это была песня не о чем-то конкретном, но – о том, что дорого.
Как и во всякой песне, в ней не было имен и фамилий, а значит, каждый, кто хотел, мог поставить под ее словами свое имя.
И для этого нужна была самая малость – иметь на это право.
Это была песня о дороге. И о белокрылом красавце-журавле, вытеснившем синицу в свободное плаванье и выбравшем чьи-то руки в качестве места своего пребывания.
Какой рассвет…
За горизонт
Луна ушла, взглянув прощально.
И лунный свет накрыл крылом
Журавль белый изначально…
…Я не запомнил всей Ларисиной песни, но припев состоял из слов, под каждым из которых я готов был подписаться в любой момент. И даже пожалел о том, что эти слова были сказаны не мной:
…Пролегла моя дорога
Между замком и чертогом,
Между храмом и острогом,
Между Богом и небогом…
Одного этого припева было достаточно, чтобы рассказать о моей жизни больше, чем я смог бы сделать в самой подробной своей биографии.
И неизвестно, что было значительней в словах моей Ларисы: вопросы или ответы?
Но в этот момент встать эти вопросы могли только перед теми, перед кем они стоят постоянно.
Для меня в Ларисиной песне, как и во всех ее стихах, было меньше о том, что у меня есть, и больше – том, чего мне недостает.
А значит, о том, чего я хотел бы хотеть.
Она рассказывала обо мне больше, глубже, интересней, а значит, лучше, чем я сам рассказывал себе о себе.
В этой песне, как и в моей жизни, не было тоски, но была грусть. Грусть по тому, что еще не сделано…
…Обнаженная любимая женщина прекрасна, и если какой-нибудь мужчина не признается в том, что хотел бы видеть любимую женщину обнаженной, значит, он признается в том, что он лжец. Или – глупец.
Обнаженная Лариса на берегу, с гитарой в руках, была прекрасна и как женщина, и как поэтесса.
Это был готовый образ и для поэмы, и для романа, и для картины, и для гимна.
И сама она была и поэмой, и романом, и картиной, и гимном…
…Слушая песню Ларисы, я так задумался, что не обратил внимания на то, как быстро в лучах рассветного солнца туман рассеялся, проясняя пологий берег, на самом верху которого мы поставили свою палатку. И когда со стороны берегового откоса раздались аплодисменты, я просто повернул голову в ту сторону, не совсем понимая, что происходит.
Тут я вспомнил, что ночью, то ли сквозь сон, то ли наяву, мне показалось, что я слышал шум моторов проезжающих или подъезжающих машин.
Теперь оказалось, что кроме нашей палатки на склоне за ночь было поставлено еще несколько таких же временных обителей, отличающихся друг от друга только раскраской.
Разумеется, палатки не пришли на склон у реки сами, и в них были люди.
И этих людей разбудила песня Ларисы.
Разбудил ее голос.
Людей оказалось много. Но никто из них не был лишним…
…Сейчас не то время, когда барды собирали стадионы, но я видел залы, в которых выступала Лариса.
Я видел людей, специально приходивших для того, чтобы узнать то, что она могла сказать людям, пришедшим услышать ее.
Но это были люди, знавшие – куда они идут.
А сейчас, на берегу реки, Ларису слушали люди, которые искали уединения. И песня Ларисы оказалась тем, что именно нашли эти люди в своем поиске.
Именно тем, что людям было нужно.
И ладошными звуками каждый из этих людей отдавал дань и Ларисе, и самому себе.
Люди, стоявшие у палаток, были разными, но во всех нас оказалось много общего.
И в этот момент это общее стало главным.
Выходило так, что иногда то, что люди одинаковые – не является их недостатком.
Меня не смутило то, что все стоявшие у палаток видели мою поэтессу обнаженной – Лариса была не голой женщиной, а символом откровенности, символом правды.
И в то время, когда, взяв из рук Ларисы гитару и накинув ей на плечи свою рубашку, я краем глаза заметил, что женщины, стоявшие у палаток рядом со своими мужчинами, тоже не были перегружены одеждой.
Но видел я и другое.
Я видел мужчин, находившихся рядом со своими желанными красавицами, и видел то, что эти мужчины в чем-то завидовали мне.
Завидовали тому, что именно я поведу бардессу в свою палатку…
…Когда мы садились в машину для того, чтобы вернуться в столицу, нас провожали взгляды друзей, имен которых мы даже не знали…
…Нет ничего проще, чем взаимоотношения мужчины и женщины.
Именно поэтому эти взаимоотношения такие сложные…
…Вышло так, что однажды мы с Ларисой заговорили о браке.
О том, как мы его представляем, и у нас получилось, что мужчина – такое же семейное создание, как и женщина.
Ознакомительная версия.
