Ознакомительная версия.
– Курить, Натаха, вредно, – изрек Звягинцев, демонстрируя пустую бутылку. – И пить, кстати, тоже.
– А я и не курю.
– А чего пыхтишь, как паровоз?
– Хочу и пыхчу, – неожиданно по-детски нагрубила она. – И вообще, мне домой пора.
– Тю! Дезертир наметился. Светка, усмири подругу. Ей в голову лезут бредовые идеи.
Подруга глянула мельком и сразу вынесла вердикт:
– Пусть идет. Отстаньте от человека.
Скомканно попрощавшись, Наташа вышла на улицу. Свежий воздух вернул ясность ума и поднял настроение.
«Во-первых, мы все же могли разминуться. Надо было сидеть на одном месте, а не скакать по этажам, как подстреленная. Во-вторых, могли задержать на работе. Или, например, отправить в командировку. Он наверняка человек занятой. В-третьих, мог заболеть. Тяжело. С простудой непременно пришел бы. А если ветрянка? Он не болел в детстве. Мог теперь подцепить. И куда идти такому красивому? Явно не на свидание. Надо было все-таки не стесняться, а спросить у ребят. Кто-то же сказал, что он придет. Значит, есть телефон. Хотя зачем? Теперь все через сети общаются, звонить друг другу и не думают. Ему тоже не подумали. Ой! А вдруг что-то случилось? Он ведь мог в аварию попасть или, например, сломать что-нибудь. А еще с аппендицитом… Прямо с работы на операционный стол. Разве станет человек с такими болями докладывать в сеть о том, что не сможет прийти. Да, наверняка какой-нибудь форс-мажор. Не иначе. В противном случае пришел бы. Она ведь пришла. Ой! А что, если… что, если так переживал, так нервничал, что и не решился? Это ее Светка подзуживала, а у него Светки нет. Вот думал-думал, переживал-переживал и побоялся. Все-таки не с кем-нибудь ожидала встреча, а с ней – с Наташей, с любовью. И не с какой-нибудь, а с первой – самой сильной, самой настоящей. Точно. Так и есть. Я ведь тряслась, как заяц, а ему что, разве легче? Ни капельки. Он тоже волновался. Живой же человек. Тоже вспоминает, думает обо мне. Много, наверное, раз так и не пришел».
Домой явилась совершенно счастливая.
– Ты быстро, – заметил муж, не отрывая взгляда от газеты.
– Кого я там не видела?!
– Было скучно?
– Нормально.
Наташа переоделась в халат, расчесала волосы, забралась в кровать и погрузилась в личную жизнь звезд шоу-бизнеса, уткнувшись в популярный журнал и положив голову мужу на плечо. Ей было тепло и уютно. Душа пела.
Всего в нескольких километрах от ее дома в своей квартире мужчина вскочил с дивана и с криком «Го-о-ол!» воздел руки к потолку.
– Тише, Вань! – В комнату заглянула жена. – Разбудишь Антошку.
– Извини. Просто наши выиграли, понимаешь?
– Понимаю. Поздравляю. Пойдем спать.
– Уже иду, только почту посмотрю.
Он открыл ноутбук и зашел на свою страничку в фейсбуке.
– О, представляешь, – обратился к жене, – у меня сегодня встреча одноклассников была.
– А что ж ты не пошел? Хоккей?
– Да я и забыл вовсе.
– Жаль. Себя бы показал, на других посмотрел. Интересно.
Он улегся в кровать, притянул супругу, поцеловал пахнущий лавандой затылок и, засыпая, пробурчал равнодушно:
– Кого я там не видел?
Мишка позавтракал и уселся на подоконник. Двор, как обычно, жил своей будничной жизнью и не обращал никакого внимания на то, что мальчишка со второго этажа внимательно наблюдает за всем происходящим под окнами.
Тетя Рая из первого подъезда снимала с веревок белье и костерила стайку пацанов:
– Все наволочки загадили, поросята! Вот я вас в милицию сдам!
На угрозы никто не реагировал. Во-первых, туда она обещала сдать человека по любому поводу и находила его раз тридцать на дню, во-вторых, милицией был ее муж – участковый дядя Паша, – милейший человек, умеющий гасить пыл жены одним взглядом. На Мишку тетя Рая однажды тоже обиделась, стала называть охламоном и громко обещала обо всем доложить куда надо. Мишка готовился к худшему, но «куда надо» как раз высунулся в форточку и ласково спросил:
– Раюша, ужинать скоро будем?
Та подхватилась и испарилась в то же мгновение, позабыв о мальчике, будто его и не было.
– Странная пара, – говорили о них во дворе.
Но Мишка ничего странного не находил. Два обычных человека: две руки, две ноги. А что живут вместе, так им, наверное, нравится.
Вот Любочке из пятого подъезда – для Мишки, конечно, тете Любе – никто никак понравиться не мог. Она была очень красивой и вежливой. При встрече всегда улыбалась и громко говорила: «Здравствуйте». Он заливался краской и лепетал нечто нечленораздельное, а бабушка, которая обычно крепко держала его за руку даже во дворе, высоко вскидывала голову и цедила сквозь зубы:
– Здрассте, – потом дергала внука, чтобы тот не остановился и не дал возможность Любочке сказать еще что-нибудь. Что-нибудь, на что бабушка обязательно должна будет ответить. Она никогда не хотела разговаривать с девушкой. Звала ее Любкой или (Мишка один раз подслушал) шалавой, говорила, что найдет на нее управу. Это бабушка сердилась, что Любочку все время провожали кавалеры и каждую неделю разные, а ее дочку – Мишкину маму – никто не провожал. Вот и переживала, и думала, почему одним все, а другим – ничего. А что думать? Та красивая, и легкая, и вообще волшебная. И молодая. Мама тоже не старая, но уже пожившая: плечи сутулые, башмаки стоптанные, глаза не горят. За соседкой не угнаться. Да и где маме с женихами знакомиться? Она ж в музыкальной школе работает, а туда только мамаши с детьми приходят. А Любочка учится – знакомых студентов пруд пруди.
Дверь соседнего подъезда распахнулась, и Мишка вытянул шею. Вот и она. Поплыла удить в своем озере: туфельки на каблуках, ремешок на тонкой талии, платье колышется колокольчиком – сказка. Тетя Рая обхватила таз с бельем и стала громко выговаривать ей вслед. Мальчик сильнее распахнул окно, но все, что услышал:
– …в милицию сдам.
Любочка остановилась, повернулась, сделала реверанс и показала язык.
– Ах, ты! – Тетя Рая схватилась за сердце, таз цокнул об асфальт, белоснежный ком белья рухнул в пыль. Девушка бросилась наутек, Мишка прыснул в кулачок, соседка рассыпалась в эпитетах и оборотах, смысл которых сводился к одному: «отвечать этой прости господи придется по всей строгости закона». Мальчик смеялся от души. Знал этот закон. Каждый раз, сталкиваясь с Любочкой, дядя Паша только в струнку вытягивался и брал под козырек. Вот и весь закон.
– Миша! – Бабушка стояла в дверях грозным цербером. Вот так всегда: слишком увлекся и пропустил наступление противника. Обычно, заслышав шарканье, он мгновенно скатывался с подоконника и нырял в кровать, где уже была приготовлена толстенная книга, раскрытая примерно на середине. Но с такой сценой, конечно же, все профукал. Сейчас получит на орехи.
– То, что ты сейчас сделал, – верх неблагоразумия! – начала бабушка отповедь, подняв вверх указательный палец. – На улице, мой друг, нет безумной жары, а ты, позволь заметить, болеешь сильнейшим бронхитом.
– Я уже выздоравливаю, – пискнул тот, чем только обострил ситуацию.
– Выздоравливал, – мягко поправила она, и мальчик сник. – Но теперь, конечно, все мои труды пойдут насмарку. А знаешь ли ты, что я ночей не сплю – прислушиваюсь к твоему дыханию? Варю грудные сборы, ставлю горчичники, вливаю в тебя сиропы – и все для чего? Для того, чтобы ты возомнил себя выздоравливающим и заработал воспаление легких? – Мишка затосковал.
Сейчас начнется рассказ, насколько опасно это «ужасное заболевание», которым он никогда не болел, но почему-то, по мнению бабушки, заболеть должен непременно. И не просто заболеть, а обязательно с летальным исходом. Как случилось с его старшей сестрой. Только это произошло давно, еще до Мишкиного рождения. Но раз было, теперь он всю жизнь должен отдуваться, что «Идочке поздно выписали антибиотики». Он вообще обязан прожить воображаемую Идочкину жизнь, которая обещала быть безукоризненной, если бы не ужасная трагедия. К Мишкиному сожалению, безукоризненность эта заключалась в «самоотверженном и благородном служении музыке». Сестренка умерла, когда ей не исполнилось и двух лет, а потому служения даже не начинала. Иногда мальчик позволял себе думать, что, возможно, не начала бы. Вдруг у нее не оказалось бы слуха. Ну, нет таланта, и все. Но чаще, конечно, хотелось, чтобы слуха не оказалось у него. Но он был. И хороший. И даже, как говорили, абсолютный. Вот его и пилили. Точнее, заставляли целыми днями пиликать на скрипочке. Бабушка читала нотации, а мама смотрела участливо, говорила: «Бедный, бедный мой Сальвадор», но потом хмурилась и просила:
– Играй, Мишенька, старайся.
Однажды он спросил у бабушки:
– А кто такой Сальвадор?
– Сальвадор Дали. Художник.
– Но я же не художник.
– Нет. Ты, как он, младший брат. И должен заменить матери ушедшее дитя.
И тогда Мишка тоже подумал: «Бедный. Бедный Сальвадор Дали».
Мальчик, конечно, давно сполз с подоконника и даже ухватился за книгу, но маневр не оказался спасительным. Бабушка умела использовать все его хитрости в своих целях:
Ознакомительная версия.
