Ознакомительная версия.
Алла Петровна, не читавшая Конан Дойля и не смотревшая ленфильмовский сериал, ворчливо расставляет точки над “i”:
– Кирилл, расслабьтесь, я уже Феде всё про вас рассказала, – и дальше, криво улыбнувшись, – а ему, видите ли, надумалось разыграть вас.
– Хе-хе-хе, – Федя шутливо обижается, – что ж вы так разоблачили меня, миссис Хадсон, дали бы подурачиться чуток.
– Кто? – снова не понимает «миссис Хадсон».
– Да ладно, забудьте, – взмахом руки Федя даёт понять, что интерес к игре у него утрачен. Ему хочется и Кирилла расспросить, и о себе рассказать.
– Да ты любитель дурачиться, – по-доброму журит Федю хозяйка, – соседи рассказывали про твои розыгрыши.
Тема поддержки не находит. Алла украдкой проводит ладошкой по Фединому плечу, после чего следует инструктаж для нового квартиранта: за собой убирать, электрику понапрасну не жечь, перед выходом проверять газ, воду, свет. На лицах молодых людей – откровенная скука. С пониманием, что её визит затянулся, хозяйка даёт поручение:
– Ладно, Федь, ты сам расскажи Кириллу, где тут что включается, утюг там, телевизор, посуда где всякая, ну и прочее, а то мне пора.
Фёдор снова имитирует хрипотцу Ливанова:
– Благодарю вас, миссис Хадсон.
Не растягивая паузу непонимания, Алла Петровна в шутку отмахивается по пути в прихожую:
– Ай, ладно, не буду мешать, раз уж вы так весело познакомились.
Накинув пальто, она возвращается в гостиную:
– Федь, можно тебя на минутку? Извините, Кирилл. – и в прихожей, притянув Бакланова к себе, говорит полушёпотом почти на ухо: – тут такое дело, Федя… Я вот хотела тебе сказать, что Карина… В общем, я знаю, что она к тебе приходит.
– С чего вы взяли, Алла Петровна? – деланно удивляется Фёдор.
– Да ладно, ты уж овечкой-то не прикидывайся! – Алла отстраняется от Фёдора, дабы взглянуть ему в глаза. – Проболталась она ненароком. Говорит, «Федя такой хороший», и сама же испугалась, что ляпнула не то. Так вот я тебя хочу предупредить, дорогой: Карина малость того… – крутит пальцем у виска, – резьба у неё левая, понимаешь?
– Да ну что вы такое говорите, Алла Петровна? Это же ваша дочь! – вежливо, но с долей возмущения, реагирует Фёдор.
– Вот именно, моя дочь! – стоит на своём хозяйка. – И я знаю, что говорю, хоть мне, как матери, это нелегко, но предупредить тебя я должна. Так что ты не всё принимай всерьёз из того, что она тебе говорит. А то, что Карина у тебя бывает, я знаю точно, и не отпирайся.
Хозяйка захлопывает за собой дверь. Фёдор стоит, точно вкопанный. В мыслях крутится недавний разговор с Кариной. «Видать, и угрозы её – полная туфта, – думает он, – не принимать всерьёз… ну, раз мать такое про дочку говорит… Плевать на её угрозы! Говорит, запись у неё? Да нет там никакой записи! И вообще, надо кончать с этой психичкой. Так и сказать, мол, прошла любовь, засохли помидоры. Мне ещё душевнобольных не хватало».
С этой мыслью Федя возвращается в гостиную. Кирилл не прислушивался к шёпоту, поняв, что дело его не касается, поэтому с вопросами не лезет.
После ухода Аллы Петровны разговор оживляется. Темы – обычные для новых знакомых: кто и откуда, чем занимается, семья, увлечения, в общем, всё, как надо.
Вскоре Федя забывает и о Карине, и об этом странном разговоре с её матерью.
В ходе непринуждённого трёпа Кирилл распаковывает чемодан и сумку. Раскладывает вещи со знанием дела: нижнее бельё – на полочки платяного шкафа; пиджаки, рубашки, брюки – на плечики в гардеробном отсеке. На журнальный столик скопом вываливаются книги – томов пятьдесят разного объёма и формата.
– Это библиотечные или твои? – интересуется Федя, разглядывая обложки.
– Мои, только я тут уже все прочёл, – Кирилл придаёт книгам хоть мало-мальски приемлемый порядок.
– Хозяйка говорила, что ты и сам пишешь. Стихи, да?
– Есть немного, – скромно замечает Кирилл.
Федя вспоминает:
– У нас в группе училась одна, типа поэтесса. На концертах пародии читала – обхохочешься! Ей говорили: «Аня, тебе надо на «Вокруг смеха». Ты переплюнешь самого Иванова. [33] »
Кирилл погружается в раздумья, даже чуть мрачнеет:
– Аня, значит?
– Ну да.
– Пародии писала?
– Да.
– А ты с ней учился на экономическом?
– Да-а, – Фёдор вопросительно смотрит на Кирилла, подозревая, что у них появилась общая знакомая. Он даже смутно догадывается о характере отношений Кирилла с той самой Аней. «Что-то, видать, у них не заладилось, – думает Федя, – Анька это штучка ещё та». Но вслух ничего не говорит.
– А как её фамилия, – от волнения лицо Кирилла покрывается розовыми пятнами. «Кажется, – снова думает Фёдор, – ему не очень хочется слышать ответ». Но вопрос поставлен.
– Грюнфельд, – говорит он, украдкой следя за реакцией, – а ты что, её знал?
– Да ещё как знал! – грустно улыбается Кирилл. – Ухлёстывал за ней, как пацан, даже вспоминать стыдно. Бобиком вокруг неё вился.
– Да ты что? Так серьёзно? – Фёдор ясно представляет себе заносчивую Анну рядом с этим добрым и тщедушным юношей.
– Сам сдуру начал стихи писать, – слегка раздражённо Кирилл продолжает больную тему.
– А хорошие хоть стихи? – серьёзно спрашивает Фёдор.
– Не знаю, – скромничает Кирилл, доставая из дорожной сумки две небольшие книжицы, – вот, если интересно.
Федя рассматривает предложенные книги.
– У-у-у! Солидно! – искренне восхищается, увидав названия издателей. – «Радянська Україна», «Веселка [34] ».
– Так это когда уже «расписался», а то… стыдно вспоминать… Написал ей поэму…
– Кому? Анне? – добродушно улыбается Фёдор.
– Ну да, ей, родимой. Так она возьми и надругайся над ней, – у Кирилла чуть дрогнула нижняя губа.
– Что, пародию написала? – без малейшей иронии спрашивает Фёдор.
– Ты прямо в корень зришь. – печально замечает Кирилл. – Да, написала – и, сцепив зубы, – сучка драная!
На последних словах голос Кирилла срывается на фальцет, прям как у обиженного ребёнка, лишённого сладкого.
– Ну-ну, ты полегче, паря. Женщина, всё-таки! – в укоре слышатся нотки сочувствия.
В памяти Фёдора воскресает множество эпизодов студенческой поры с участием «Грюнфельши», как её за глаза прозывали однокурсники. И хорошего припоминается не так уж мало. Видная дама, одевалась ярко и стильно, училась хорошо. С ней всегда находилось о чём поговорить. Приятная собеседница, если не тыкаться к ней со своими стихоплетениями.
Вот только завистливая – спасу нет. Не дай бог, если кто при ней похвалит какого-нибудь современного поэта, особенно поэтессу. А если в группе кто появлялся в лучшем «прикиде», она жёлчью исходила.
Феде только сейчас приходит в голову, что к Ане Грюнфельд у него никогда не возникало романтических чувств. Он просто не замечал её, как женщину. Зато волей-неволей наслушался сплетен об её похождениях. Она кружила голову многим и легко их бросала, оставляя на мужских сердцах трудно рубцующиеся раны.
«Какая же ты, Анька, доставучая стерва, если даже такого интеллигентного хлюпика вынудила ругать тебя последними словами!» – думает Фёдор, сам же забывая, что речь идёт о даме.
– Женщина, говоришь? – Кирилл враз мрачнеет, по губам снова проходит дрожь, – это дьявол в юбке, а не женщина! Вот, полюбуйся!
Он давай копаться в портфеле, долго перебирая исписанные листки бумаги. Наконец Феде предстали стихотворные строки, из которых Кирилл указал ему на две…
Ты сядь в любой поезд, забудь о билете,
Забудь ты о прошлом и помни, что хочь.
…а вот и пресловутая пародия:
Ты зайцем уедь, позабудь о билете,
Пролезши в вагон, ты там делай, что хочь.
Смогёшь ты превкусно поести в буфете,
Иль в тамбуре дымном провесть целу ночь.
Захвать лишь чикушку иль шкалик с собою.
И, ежли душе станет боле не в мочь,
Помянь распрекрасное прошлое свoе,
Оно уж не в?рнется, хочь иль не хочь. [35]
– Хорошо написала, – замечает Фёдор.
– Ты считаешь? – обиженно ворчит Кирилл.
– Ну… я в смысле… пародия… пародия написана классно, хотя я понимаю, что Грюнфельша тебя крепко обидела.
В утешение Федя рассказывает, что Анна как поэтесса ничего не достигла. На пятилетие выпуска не приехала, но говорили, будто вышла замуж за алкаша, родила, развелась и сама потихоньку спивается. В общем, жизнь сложилась, как сложилась. Вопреки ожиданиям.
От Фединого внимания ускользнуло, что Кирилл давно его не слушает, мысленно витая в сферах, далёких от какой-то там Анны-Поэтессы-Грюнфельд.
Решив, что больная тема уже «выздоровела», Федя переводит взгляд на журнальный столик, заваленный книгами. Среди Пушкина, Шиллера, Байрона и других грандов обращает на себя внимание книжица, явно раритетная.
– А это что? – вытягивает он из общего вороха тот самый томик, довольно обветшалый.
Ознакомительная версия.
