В то же время его обманутая работница плакала навзрыд, не смирившись с коварством нечистоплотной товарки. Как и у Кая из «Снежной королевы», сердце холодного эстонского парня дрогнуло – он позвонил своему приятелю в Эстонию с просьбой разыскать беглянку и напомнить о долге.
Во время того телефонного разговора Роман Занавески и подписал себе приговор.
Еще через месяц поисков Анжела нашлась – пьяная и на кокаине, а Ромино доверенное лицо было послано куда подальше.
Протрезвев, девушка сделала необходимые, поистине ленинские выводы, что «промедление смерти подобно», а нападение – лучшая защита, и побежала в таллинскую полицию.
Сенсация! В сонной столице молодого европейского государства свила гнездо самая настоящая работорговая сеть!
Независимая Эстонская Республика решила «прогнуться» и немного полизать задницу мировому жандарму. Быстренько и со вкусом была спланирована и проведена блестящая совместная операция эстонской полиции и американских ФБР, Службы иммиграции и натурализации и, «не пришей кобыле хвост» – Diplomatic Security Services[163].
Анжеле-Лисе нацепили на силиконовую грудь микрофон, дали государственных денег для возврата долга и получения аудиокомпромата против Романа.
И она пошла на встречу с таллинским другом «рабовладельца».
Одновременно с этим в Бостон на работу к Роме отправили еще одну эстонскую Мата Хари и тоже с микрофонами в лифчике. Ничего не подозревающий Занавески дал ей исчерпывающие телефонные инструкции, как обмануть американских таможенников, что отвечать на их каверзные вопросы и как будет обустроена жизнь массажистки, не имеющей официального права на работу.
Мышеловка захлопнулась, компромат собрали, лавочку можно было закрывать!
Как и положено, Рому и девушек арестовали на рассвете.
Через день работниц отпустили, взяв необходимые показания о пытках и угрозах эстонского маркиза де Сада. В одночасье «жертвы работорговли» позабыли совместное житье-бытье, общий стол и заверения в вечной благодарности «международному сутенеру» за редкую возможность попасть в Америку.
Прокуроры быстро объяснили «горячим эстонским девушкам» их status quo.[164] За сотрудничество с властями «современным рабыням» и их семьям в Эстонии пообещали грин-карты.
Совсем неплохо и абсолютно бесплатно! Вместо того, чтобы платить по тридцать тысяч фиктивным американским мужьям или нанимать дорогущих иммиграционных адвокатов. Более того, «несчастным» предоставили государственное жилье, медицинскую страховку и социальные пособия. Эстонские иуды в мини-юбках получили все на блюдечке с голубой каемочкой благодаря закону «О защите жертв человеческого траффикинга» и модным установкам Белого дома.
Поскольку Ромина сага очень напоминала мои собственные «хождения по мукам», мы с ним быстро нашли общий язык.
С двумя другими соотечественниками из моего отряда я практически не общался.
Итак, судьба свела меня еще с тремя новыми «русскими» – Алексом, Санькой и Ромой.
На тюремном языке и они, и я проходили под общей кликухой «Russian». Туда же автоматически попадали все прочие «шведы» – выходцы из Союза ССР, независимо от срока их пребывания в Новом Свете. Насильственная русификация иммигрантов наблюдалась как «на воле», так и в тюрьме Форт-Фикс, «за забором».
Дело доходило до абсурда. Как-то раз мне пришлось обратиться к дежурному надзирателю. У меня спросили фамилию, и, услышав в ответ «Трахтенберг», образованный офицерен воскликнул:
– Ты, наверное, русский? Работаю здесь уже двенадцать лет и все время удивляюсь – почему ваши русские фамилии такие сложные?
Я мысленно умирал от смеха.
Рассказывать ему о «Поправке Лаутенберга»[165], на которую должны молиться все иммигранты-евреи из СССР, а также объяснять, что большинство «русских» в Форте-Фикс имеют «джуиш рутс»[166], я не стал. Пусть остается в сладостном неведении, что Трахтенберг – это типичный славянин.
Поначалу подобное русофильство выглядело как недоразумение. Но уже через пару месяцев пребывания в США новый американец осознавал, что Циля Шлемовна Моргенбессер и Ицык Хаимович Альтшулер были самыми настоящими русскими.
Говорили, что в Америке насчитывалось три миллиона человек выходцев из СССР. И вполне естественно, что какой-то мини-процент этой популяции окопался и на Южной стороне Форта-Фикс.
В столовой мы с Ромой оказались за соседним столом с еще одной группой славян.
Настоящее «дежавю».
Еще человек шесть. Опять короткие представления, дружеские рукопожатия, осторожные взгляды, дежурные шутки с обеих сторон: типичное вручение верительных грамот.
Nothing is new[167].
Один из вкушавших – деловой, коротко стриженный и неулыбчивый сорокалетний крепыш, он же руководитель бандитской бригады собственного имени, слегка приподнял голову от тарелки и посмотрел в мою сторону:
– ЗдорОво, здорОво, Левчик, коли не шутишь! Значит, чалиться вместе будем? Слышали о тебе всякого, читали статейки Ословского и Гранта. Пообщаемся, побазарим по душам, времени у нас много, – сказал Зиновий Малий, об аресте которого четыре года назад писали все русские газеты.
На Северной стороне я познакомился с его подельниками Робиком Обманом и Сашкой Комарковским. Теперь судьба свела меня с их боссом.
– Это, пожалуйста, – сказал я бодреньким голосом, пытаясь при этом сохранить спокойствие, ибо знал, что первое впечатление – самое важное. – С хорошими людьми никогда не против поговорить. Давайте сразу после ужина и встретимся – покурим, я новости «с улицы» расскажу, приветы с той стороны передам.
– Хорошо, договорились. Заметано! Ты сам-то как устроился, вопросы есть? Я понял, что ты в 3638-м, раз тебя Ромка привел.
– Да, вроде бы все нормально, камера – ОК. Вместе со мной – трое белых. Если что, попрошу ребят, чтобы помогли или подсказали на местности, что к чему, – незаметно для себя я заговорил в каком-то былинном стиле, как убеленный сединами старец. – Спасибо, ребятки.
– Слушай, Левчик, раз такое дело, ты только на зону въехал, просьба у меня к тебе будет, – сказал Зиновий и посмотрел куда-то вдаль, в сторону мойки, а затем на сидящих за его столом ребят.
– Пожалуйста, «ноу проблем», – ответил я, готовый выказать образцово-показательное дружелюбие своим будущим товарищам по американской каторге.
– Ты понимаешь, какое дело, Левчик. Я тут договорился с черными пацанами с кухни, что они мне и ребятам нашим баранинки поджарили к ужину. Ее уже полгода на зону не завозили, а вчера мы вдруг прикупили кило шесть… Помните, мужики, какие шашлычки нам корейцы под Новый год зафигачили? Пальчики оближешь, я так вкусно давно не ел! Помните? – спросил сидящих с ним за столом тюремный гурман.
Те послушно закивали головами.
По внушительным формам Зиновия можно было понять, что он любил хорошо поесть. Несмотря на то что в моем желудке еще не переварились утиные ножки и украинский борщ из брайтонского гастронома «Интернешнл», от сочной баранины я бы тоже не отказался.
– Короче, нас тут менты знают как облупленных, наши рожи они за три версты узнают. Нужна твоя помощь, Левчик.
За своих новых товарищей по заключению, с которыми, как в песне, «эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать», я был готов броситься на амбразуру. Тем более по просьбе такого уважаемого тюремного авторитета, как Зина Малий.
– Что надо делать, говори, – согласился я на подвиг.
– Посмотри вот туда. Видишь, у раздачи стоит высокий негр в белом и с фартуком в руке? Недалеко от «копа». Ну вот он сейчас залезает в ихний шкаф какой-то? Испанец с ним рядом еще.
Я приподнялся с липкого пластикового стула, намертво соединенного железной «ногой» со столом, и посмотрел в туманную даль. Черный повар и вправду стоял в заранее обусловленном месте.
– Сейчас ты подойдешь к нему и скажешь пароль: «Майами». После этого он спросит, от кого ты пришел. Ответишь, что от «Большого русского» из двенадцатого юнита». Это я… Он либо сходит на кухню, либо из ихних заначек достанет готовую баранину. Не ссы, все будет упаковано в целлофан. Сразу же засунь пакет себе под рубашку, незаметно уходи и иди к нам. Только смотри, не попадись ментам! За воровство с кухни – карцер, а тем более за мясо… Все понял, пацан? Не передумал? Ну, давай, с богом! Ни пуха ни пера, – произнес напоследок Зиновий Малий и слегка подтолкнул меня в спину.
– К черту! – автоматически ответил я, переживая за потенциальную возможность залететь в «дырку» в первый же день.
После прощальных банкетов Славика и кулинарных подвигов Саши Храповицкого я бы не удивился оленине или страусятине, а тут какой-то обыкновенный баран.
Думая так, я подошел к блестящему парапету, отделяющему запретную зону и «танцпол».
Около металлических перегородок и шкафов из нержавейки толпились кухонные рабочие и дежурные по общепиту, надзиратели в темно-синих форменных бейсболках с гербом тюремного бюро. Мой чернокожий «контакт» стоял на прежнем месте и продолжал разговор с потным испанцем.
