Ознакомительная версия.
– Точно, сбрендил… – всё же улыбнулась жена.
– Мы всё-таки забыли кое-что купить, – схитрил Аркаша. – Я мигом.
Он юркнул вглубь магазина и вернулся с пакетиком m&m’s.
– Твои любимые, желтые! – Хлопая по-детски наивными глазами, Аркаша, как ни в чём не бывало, взял жену под руку и двинулся к выходу.
После странность мужа казалась в принципе пустяковой, когда Ольга находилась с ним. Но, оставаясь одна, наедине со своими мыслями, начинала тревожиться всерьёз – а не сходит ли её супруг с ума? Но, стоило Аркаше появиться, как все дурные чувства вновь исчезали.
Но странности повторялись, и в последнее время заметно участились. То он одевался на улицу, подходил к двери, замирал в задумчивости и обратно раздевался. То возвращался позже с работы оттого, что шёл пешком. А раз добрался до дома уж ночью. И Ольга знала – Аркаша не загулял иль ещё чего. Нет. Он с работы шёл домой. Только через соседнюю галактику, как нашептала ему Звезда.
– Что с тобой? – ахнула Ольга, открыв дверь мужу во втором часу ночи. Он был мят и грязен, как победитель в конкурсе среди идиотов по занырам в лужи.
На этот автобус садиться было нельзя. Аркаша знал точно. Насчёт следующего пока ничего не чувствовал. В прошлый раз, возвращаясь с работы, пришлось пропустить четыре автобуса. Аркаша тогда порядком промёрз. Лишь пятый оказался безопасным. В последнее время беда прям кружила над ним и, если б не Звезда, он давно имел бы температуру почвы в Мурмашах.
«К чёрту!» – решил Тараськин и, не дожидаясь следующего автобуса, пошёл пешком, срезая через овощную базу свой путь в город из припортовой территории.
Это место напоминало ему фрагмент из фильма о гражданской войне. Обшарпанные товарные вагоны, облезлые складские помещения, под ногами – жирная грязища. Забавно, но овощебаза ассоциировалась у Аркаши с голодом и разрухой.
Он свернул от железнодорожных путей по дороге меж складов. И увидел женщину в фуфайке, запирающую дверь на висячий замок. Закинув ключ в карман, она пошла прочь от Аркаши, не особо выбирая дороги в грязи благодаря своим резиновым сапогам. Вдруг из-за поворота ей навстречу выскочили четыре собаки. Все – чуть ли не по пояс. И завиляли хвостами с таким усердием, что казалось – хвост махает собакой. А когда женщина достала из кармана газетный свёрток, псы оказались на грани сердечного коллапса от избытка чувств. Женщина развернула свёрток и кинула каждой собаке по какому-то кусочку. И каждая, клацнув зубами, моментально поймала угощение на лету. Женщина ладошкой потрепала лохматого барбоса по телячьей голове.
– Всё-всё, – проговорила она и почмякала по грязи дальше.
Собаки немного проводили её, а затем, подотстав, развернулись навстречу Аркаше. Хвосты их не виляли.
Тараськин, в отличие от женщины в сапогах, тщательно выбирал куда ступить. Грязища смачно расплескалась по дороге. Аркаше оставалось надеяться, что сейчас по ней не прогромыхает грузовик, обдавая его жижей с ног до головы.
Тараськин увидел, что псы, настороженно глядя, двинулись в его сторону. Он с детства боялся собак. Его ещё совсем ребёнком хватанула овчарка. Не сильно. Но зачастую угроза боли страшней самой боли.
Аркаша был одет, как чужак. Ни сапог, ни фуфайки со свёртком в кармане. Аккуратно шедший Тараськин и вовсе замедлил шаг. Может, следовало поехать на автобусе, нежели забираться к собакам, охраняющим чёрт знает какую дыру?..
Аркаша остановился. Собаки двинулись быстрее. Аркаша попятился и наступил в лужу. Холодная вода замочила обе ноги. Псы были уже совсем рядом. Лохматый, с телячьей головой, заворчал. Аркаша развернулся, понимая, что бежать бесполезно. Успел уловить метнувшуюся сзади тень. И уж было рванул, что есть мочи… но нелепо поскользнулся, разбрызгивая разъехавшимися ногами ошмётки грязи. Руки пошли в отчаянный мах, и в это мгновение лохматая собака настигла его пальцы.
Сердце Аркаши рванулось из груди. Он, зажмурив глаза, полетел на дорогу спиной. При этом отмечая, что собака – чёрт её побери! – всего лишь лизнула его!
Тараськин успел прижать подбородок к груди. Поэтому падение с физической точки зрения оказалось благополучным. Затылок от удара он уберёг. Что ж касается эстетики… Ну, со стороны, может, смотрелось и красиво, но ощущение от затекающей за шиворот лужи было отвратительным. А ниже пояса вообще казалось, что он обделался ледяным дерьмом.
– Красота, – проговорил Аркаша, и лохматый пёс лизнул его в нос.
Только Тараськин выбрался на городские улицы, и тут же возле него возник милицейский УАЗик.
– С работы иду, – ответил вопрошающим милиционерам Аркаша.
– В прачечную? Из замарачечной? – усмехались милиционеры. – Бухой?
– Нет, – ответил Аркаша.
– А что весь грязный-то такой? Документы…
– Так в лужу упал, – сказал Аркаша, доставая паспорт.
Милиционер открыл документ и буркнул:
– Угу, гражданин Тараськин в луже купается – быть дождю… Проедем в отделение.
– Это зачем? – спросил Аркаша.
– Для выяснения личности, – ответил милиционер, забравший паспорт.
А второй спросил у Аркаши:
– Наркоман?
В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И, как только он это сделал, в дверях появился какой-то лейтенант, радостно объявивший:
– Началось.
Аркашу тут же вывели из кабинета и отвели в курилку, сказав:
– Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь.
Аркаша был некурящим. Да и коль курил бы, все равно всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело, он, пройдя по пустынному коридору, постучался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь оказалась заперта. Аркаша вернулся в курилку – ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал:
– Ждите, вас позовут.
И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному.
– Ждите, вас позовут, – сказал и тот.
Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфотографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял.
3После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло.
– Нам надо пожить отдельно… какое-то время, – сказала она. – Каждый наедине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит.
– Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают делегаты, – хлопал наивными глазами Аркаша. – У них кресла одноместные. А у нас – кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то.
Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала:
– Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме.
Собрав вещи, Ольга поцеловала Тараськина в щёку и, пообещав позвонить, ушла.
«Да-а, – вздохнул Аркаша. – Похоже, нездоровая ерунда выходит с этой Звездой…»
Время уж к ночи шло, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо-мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23:30 давал стране угля, было событием нетипичным.
«Донбасс за стеной! Очень кстати…» – подумал Аркаша, и отправился к соседу.
– Я на кочерге, – улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. – Заходи.
– А я слышу, уголь раздают, – сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа.
– Какой уголь? – приподнял бровь Серёга. – А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку отколупну.
– «Джин-тоника» я б сейчас выпил, – сказал Аркаша.
– От него в желудке свищ образуется, – хмыкнул Серёга. – «Джин-тоник» – пойло для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.
Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и даже головой тряхнул, договорив.
– Музыку бы сделал потише, поздно, – сказал Аркаша.
– А сколько времени?
– Уже полночь близится.
– Бр-р-р, ты как злой сказочник! – опять тряхнул головой Серёга.
Они прошли в комнату, где у журнального столика, заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип.
– В каком полку изволили служить? – спросил он сквозь гитарный скрежет, протягивая руку Аркаше.
– С полком как-то без моего изволения всё вышло, – ответил тот, пожимая протянутую руку.
– Это Саныч, – представил сосед гостя. – А это – Аркаша, из-за стенки.
– И как оно, в застенках? – спросил Саныч. – Чай, не сахар?
– Соль не кофе? – подхватил Серёга.
– В застенках музыка не тихо, – ответил Аркаша. – Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала.
Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серёга уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова.
– Блин! Треска. Была одна песня у волка! – возмутился Саныч, назвав Серёгу Трескачёва «Треской».
Ознакомительная версия.
