Поль был страшно огорчен.
Он покачал головой и сказал:
«Вот видишь, никто не хочет со мной знаться… Даже на уровне дуэли. О tempora, о mores! Я мог оплевать его с ног до головы, а он бы только облизался и отправился по своим ничтожным блядским делам. Вместо того чтобы подняться наверх и задать мне хорошую трепку, этот пешеход-любитель сотрясает воздух беззвучным пуканьем. Сказать тебе, кто это был? Мсье Жак Клавель, судебный исполнитель четвертого парижского округа. Редкостный болван! Я едва не женился на его дочке, очень милой и воспитанной барышне, которая обожала давать мне в самых немыслимых местах. Однажды она затащила меня в церковь St-Eustache, и там… ну ты знаешь, там есть такие боковые нефы, совсем узенькие проходы, ну и там… Это было так здорово! Ужасная оригиналка! Как ты думаешь, не надо ли после всего этого заново освящать церковь? Надо?! О, Боже… Впрочем, пусть освещают, им там все равно делать нечего…» – говоря это, Поль посматривал вниз – вдруг появится новая жертва. Сделав добрый глоток, он продолжил: «Ты не помнишь, о чем я говорил? Ах, да! Судебный исполнитель мсье Клавель… Понимаешь, я уже совсем приготовился идти по венец, в то время я был на мели, отец из-за моего пьянства временно лишил меня финансовой поддержки, а у Клавеля денег – куры не клюют… Но помешала жена этого недоноска, мадам Клавель, очаровательная сорокалетняя блондинка, которая была от меня без ума… Она запретила Лили, своей совершеннолетней дочери, даже видеться со мной. А мы с ней в ту пору были неразлучны… У них там, в семье, разгорелся нешуточный скандал. Никто не хотел уступать. Пришлось уступить мне… Знал бы ты, как они, я имею в виду мамашу и дочку, восхитительно делали минет! Боже, только патриотично настроенные парижанки, готовые на все ради своей родины, способны брать такие немыслимые сексуальные высоты! Жаль, что я тебя с ними не познакомил… Ах, как я завидую тем счастливцам, которые находят наслаждение в обществе этих потаскушек!»
«Ты неисправим… Плевать на почтенного господина…»
Поль махнул рукой.
«Черт с ним… Неужели ты забыл, о чем я тебе перед этим сказал? О губительном и освежающем воздействии моей падшей души на все, к чему она прикасается?..»
«Похоже, он тебя узнал, этот величавый шляпоносец и тростедержатель… Ты говоришь, он судебный исполнитель? Тогда тебе конец, он закатает тебя в Бастилию, как только ее отстроят заново…»
Но Поль ничего не слышал. Он только следил за хаотичными волнами собственных мыслей, которые неизменно накрывали его после второй бутылки. Из этих волн он обычно выныривал, держа на кончике языка фразы, которые забывал, как только они бывали произнесены.
Поль торжественно изрек:
«Один прекрасный русский писатель, которого практически не знают ни в Америке, ни в Европе, произнес гениальные слова: Искусство выше морали. Или – вне морали, что одно и то же. Некоторые художники – я имею честь быть в их числе – поняли это буквально, завязав с понятиями чести и посвятив всю свою личную жизнь доказательству этой заманчивой и притягательной максимы. Они только заменили понятие «искусство» на понятие «я в искусстве». Ты не представляешь, сколько я, прикрывшись болтовней о своем высоком предназначении, наделал глупостей и мерзостей. И если бы только один я… Имя нам, нарушившим клятву литературного Гиппократа, легион. Ах, знал бы ты, как я разочаровался в самом себе! Я с юности культивировал в себе мечту написать великую книгу, которая бы потрясала воображение читателя. Это должно было быть совершенно новое, особенное произведение, в котором страсти человеческие достигали бы таких невероятных, устрашающих, леденящих душу пределов, что читать эту книгу можно было бы, только надев на голову мотоциклетный шлем, хватив для храбрости водки и уцепившись обеими руками за воображаемую земную ось. Это должна была быть книга, которая затмила бы Библию и прославила мое имя в веках… Но, написав свою легендарную поэму, из-за которой я растерял уйму приличных знакомых, я понял, что полностью исчерпал свои внутренние резервы, и у меня просто нет сил написать что-то еще. Выяснилось, что я не бездонен, я понял, что исчерпаем… От этого стало так отвратно на душе, хоть вешайся…»
«Пережди. Так бывает… Тебе надо набраться сил…»
Поль усмехнулся.
«Наберешься тут, – он взболтал содержимое бутылки. – Пережди, отдохни, накопи… Пытался я! Ничего не выходит. Если я что и могу накопить, так это злобу на себя и на всех. Внутри меня пепелище.
У меня нет даже желаний… Мне на все наплевать… Я пуст, как… как кошелек банкрота. Почему так произошло? Я много раз задавал себе этот вопрос. Мое «я» пришло в противоречие с окружающим миром? Мое рождение – ошибка Создателя?
Допускаю. Возможно, Бог недоглядел, и в результате появился непослушный ребенок, который, повзрослев, стал задавать слишком много ненужных вопросов…»
«Ты слишком пьян…»
«Что значит слишком? Ничего не слишком! Если я в силах с предельной точностью донести до тебя свои сокровенные мысли, значит, не слишком… Впрочем, что это мы всё обо мне да обо мне… Давай поговорим о тебе. У меня на языке вертятся вопросы… Сонни, что с тобой происходит? Как я понимаю, ты нас покидаешь. У тебя лицо путешественника. Путешественника в никуда… Сонни, скажи, куда ты уезжаешь? Признавайся, негодяй! И когда? И, самое главное, зачем?! Конечно, ты можешь не отвечать, но знай, мне тебя будет очень не хватать…»
Если бы Самсон в тот момент не выдержал и сказал Полю, что отправляется за скипетром и короной, его друг, скорее всего, от хохота свалился бы с балкона. Или не свалился бы?..
«Когда-нибудь я вернусь…» – ответил Самсон неуверенно.
«Сомневаюсь… Кстати, не мое дело лезть в твои дела…»
Самсон раздраженно подумал: «Раз не твое – не лезь».
Но сегодня Поля было трудно остановить:
«Тебя любят женщины… Это прекрасно! А ты?.. Ты сам-то кого-нибудь любил? У меня складывается впечатление… Впрочем, я это только так сказал, чтобы немного пощекотать тебя… Я уверен, без этого чувства ты не до конца человек… Прости мне эту безграмотную фразу, но надеюсь, ты понял меня?»
Вместо ответа принц Самсон пожал плечами. Они еще выпили и, бережно поддерживая друг друга, вернулись к пиршественному столу.
Зачем Поль вспомнил принца Гамлета, тень короля и Агасфера?..
Вечеринка завершилась как обычно. Глубокой ночью Самсон обнаружил, что лежит в объятиях незнакомой женщины с удивительно нежной, прямо-таки атласной кожей, и не просто лежит, а совершает с ней половой акт. От женщины пьяняще пахло медом и еще чем-то таким сладостным, что, когда Самсон насытился этим запахом, все поплыло у него перед глазами, и он, издав болезненный вопль, забился в судорогах и истоме…
…Через некоторое время Самсон встал с постели и, обследовав все комнаты, кухню, туалет и ванную, понял, что кроме него и девушки с нежной кожей в квартире больше никого нет.
Загадки пьяных ночей… Как сенегалка попала к нему постель?..
«Я свободен, я свободен, я свободен!»
Это были последние слова, которые Самсон услышал от Поля. Кажется, – смутно вспоминалось Самсону, – Поль покинул квартиру на Рю де ля Буше вскоре после полуночи..
Вероятно, вместе ним ушли и все остальные…
Самсон помнил набухшие красные глаза Поля, сумасшедший всхлипывающий крик «Я свободен!» и слезы, которые потоками орошали его бледные щеки…
Огромная площадь Победы была заполнена народом. Только в этот праздничный день – день святого Лоренцо – простые аспероны могли воочию увидеть короля. Последний правитель Асперонии, в отличие от своих предшественников, на людях появляться не любил.
Колоссальный портрет самодержца, подсвечиваемый снизу лампионами и украшенный тысячами красных тюльпанов, занял свое привычное место у правого крыла тяжеловесного здания бывшего парламента, отданного по высочайшему рескрипту Его Величества под игорный дом. Портрет полностью закрыл окна четырех этажей, поместившись как раз под сверкающей неоновой вывеской «Казино РОМЕО».
Гофмаршал Шауниц просил короля дать ему возможность разобраться с неоновым безобразием:
– Ваше величество! Вы, скорее всего, даже не знаете, что ваш портрет красуется под унижающей ваше достоинство надписью! Не знающие вас в лицо аспероны, а таких в толпе большинство, могут подумать, что это портрет крупье или владельца игорного дома…
– Пусть думают, что хотят… Все это вздор, Шауниц, – кротко ответил король. – Я не честолюбив, ты же знаешь. Проще надо быть, проще… Король такой же человек, как и любой из его подданных. Тем более что я действительно являюсь владельцем «Ромео»… Ты об этом знал? – быстро спросил он.
Шауниц отрицательно повертел головой. Хорошо повертел, быстро, с готовностью…
Король пристально посмотрел в честные глаза гофмаршала. Тот выдержал взгляд. Король с удовлетворением наклонил голову. И продолжил:
