Ознакомительная версия.
– Прошу в самолет.
Самолет действительно был забит пассажирами до отказа, и потому стюардесса усадила нас с актером не в пассажирском салоне, а между ними – в отсеке у входной двери на двух откидных стульчиках. Когда самолет взлетел, стюардесса принесла нам плед на случай, если будет холодно, и через час, когда пассажиры первого и второго салонов уснули, мы с актером оказались совершенно одни в этом отсеке. Собственно, нас тут и с самого начала почти никто не беспокоил – для пассажиров первого салона туалет впереди, а для пассажиров второго салона – сзади. На этих откидных стульчиках-сиденьях не было подлокотников, поэтому ничего не отделяло меня от актера, мы с ним оказались бок о бок и локоть к локтю, а потом, когда в полете стальная дверь самолета покрылась изнутри изморозью на заклепках и вдоль шва и стало действительно холодновато, мы с ним завернулись в один плед, он обнял меня за плечи, я прикорнула у него на плече, и оба мы попробовали вздремнуть.
Но я не спала. В конце концов я впервые в жизни познакомилась с настоящим артистом из настоящего театра, да еще из какого – из Театра на Таганке! Когда мы поднимались по трапу в самолет, он сказал командиру, что приглашает его на любой спектакль в свой Театр на Таганке и гарантирует лучшие места. А мне, едва мы остались с ним одни в отсеке, сказал:
– Молодец, выручила, как настоящая артистка. Сколько тебе лет?
– Пятнадцать, – соврала я, чуть прибавив, и мне показалось, что это его несколько разочаровало, он призадумался. Потом мы еще поболтали немного, я рассказала ему о спортивных сборах, а он назвал мне несколько фильмов, в которых он снимался и снимается сейчас, и я вспомнила, что действительно видела его лицо в кино.
Наконец мы затихли под пледом. Он сказал, что устал за день, была трудная киносъемка, а утром ему уже нужно в театр на репетицию. И затих, задремал.
А я все не спала. Моя голова лежала у него на плече, я слышала его ровное дыхание, и ощущала у себя на плече тяжесть его руки, и все гадала: спит он или не спит, неужели он может вот так легко, без всяких, спать, обнимая меня? Что я для него – пень? Пустое место? Уродина какая-то? На меня обращали внимание чемпионы страны, тренер белорусской сборной, между прочим, четыре дня меня обхаживал, а на стадионе, когда я сидела в спортивном купальнике на скамье запасных, с меня десятки мужиков глаз не сводили… А он… Ну, подумаешь, артист! Конечно, у этих артистов десятки красивых женщин, а на Таганке, когда они выходят после спектакля, толпа девчонок с цветами поджидает их у входа, я сама видела, и они там, безусловно, могут взять себе любую, и все-таки… Неужели он спит? Сколько ему лет? Тридцать или тридцать три? И почему он спросил у меня, сколько мне лет? А если бы мне было шестнадцать или семнадцать, он бы тоже вот так спокойно спал? Я пошевелилась чуть-чуть, будто во сне. Он тоже шевельнулся, не открывая глаз.
– Вы не спите? – спросила я негромко.
– Сплю, – сказал он, но рукой чуть плотней прижал меня к себе, а вторую руку, под пледом, вдруг положил мне на грудь. Я замерла. Вот те раз! Что делать? Вот так сразу – руку на грудь! Сбросить? Отодвинуться? Выскочить? Или просто убрать его руку своей рукой и сказать: «Не надо». Но тогда он действительно решит, что я маленькая девчонка, и уснет себе, и не видать мне знакомства с настоящим артистом из Театра на Таганке… Так я сидела, замерев и не зная, что делать, но и он не шевелился и дышал ровно и спокойно, как во сне. В конце концов, подумала я, ну и пусть лежит его рука, где лежит, если ему так удобно, он ведь больше ничего и не делает – ну, положил руку на грудь, и все. Действительно, так даже удобней сидеть, и немножко приятно чувствовать мужскую руку у себя на груди.
Неожиданно его пальцы чуть шевельнулись, слабо, почти неслышно, сжав мою грудь, и это тоже оказалось приятно, и я снова не отреагировала, не шевельнулась, не запротестовала.
Теперь в ночном полумраке самолетного отсека мы оба сидели с закрытыми, как во сне, глазами, не шевелясь, но под пледом, укрывавшим наши плечи, началась своя возбуждающаяся жизнь.
Мерно и мощно гудели двигатели самолета, в салонах самолета пассажиры спали, внизу, под нами, на глубине нескольких тысяч метров, была земля, а здесь, в небе, под пледом «Аэрофлота», рука моего соседа спокойно расстегнула пуговички на моей блузке, потом – переднюю застежку бюстгальтера (я сделала короткое, неуверенное движение сопротивления, но его вторая рука чуть сильнее прижала меня к нему), и вот он уже держит ладонь у меня на груди, обнял этой ладонью всю грудь и несильно, приятно мнет ее, гладит сосок, а другой рукой чуть приподнимает мое лицо за подбородок и целует в губы. Приятная волна истомы идет по мне от груди и целующихся губ куда-то в живот, в ноги…
Мы целуемся долго, все крепче. Его мягкие теплые губы держат мои губы, и я чувствую ими его влажные зубы и кончик его сильного языка, я слышу, чувствую, как он гладит мою грудь, потом живот, потом вторую грудь и снова живот, и у меня замирает дыхание от истомы и просыпающегося желания, и я чуть шевелю губами в ответ на его поцелуй.
Теперь его рука уверенно, властно гуляет по моему телу. Грудь, живот до кромки трусиков и джинсов, потом плечо, шея и снова грудь.
Тем временем, все больше распаляясь, мы целуемся, и мой язык уже у него во рту. От этих поцелуев мое сознание отлетает куда-то за борт самолета, мы и так в поднебесье, но теперь я еще и внутренне куда-то лечу, воспаряю и только ощущаю, что его рука все чаще упирается в край трусиков и джинсов, а потом – как раз тогда, когда внизу моего живота появляется какое-то новое, уже сверлящее жжение, или нет – какое-то теплое пульсирование, – именно в этот момент его рука вдруг ныряет под резинку трусиков и ложится именно туда, где что-то легко и тепло пульсирует.
Я задохнулась, дернулась было, но он крепко обнимал меня другой рукой и не отпускал моих губ, а вторая его рука плотно лежала в самом низу моего живота, будто успокаивая пульс. Я почувствовала, как его указательный палец лег на губы влагалища, и я испугалась, что он сейчас просто проткнет там все этим пальцем, но он сказал в этот момент негромко: «Не бойся, я не пойду дальше», и действительно, он только мягко, приятно-нежно прижимал свой палец к этим губам, и я ощутила, как что-то влажное появилось там из меня, и это влажное смочило его сухой, чуть шершавый палец и сделало его еще приятней, нежней.
Теперь он перестал меня целовать, теперь мы сидели, просто обнявшись под пледом, и все мое существо сконцентрировалось на этом нежно-легком, уверенном и приятном поглаживании его ладони и пальцев внизу моего живота, где я сочилась истомой и непонятным желанием. Второй рукой он взял меня за локоть и направил мою руку к своей ширинке и прошептал: «Расстегни там», – но я и без него знала, что он хочет, и привычной рукой нырнула к нему под трусы. Горячий, вздыбленный член его оказался у меня в руке, я обняла его ладонью и стала медленно и нежно водить вверх и вниз, в такт движению его пальца у меня на влагалище. Но резинка его трусов мешала мне, мне было неудобно, и тогда он сказал:
– Опусти! Опусти мои трусы и брюки!
– Вы с ума сошли!
– Ерунда. Все спят. Под пледом ничего не видно. Давай! – сказал он весело, и мне вдруг тоже стало весело от этого приключения, и он чуть приподнялся на сиденье, а я двумя руками сняла с него брюки и трусы до колен, и теперь его освобожденный член был весь у меня в руках, он подрагивал, пульсировал.
– Сядь ко мне на колени, – сказал он вдруг.
– Да вы что! Сюда же могут войти!
– Ерунда! Ты сядь боком. Под пледом ничего не видно. Давай!
Он чуть приподнял меня рукой, под низ моего живота, а когда я садилась к нему на колени, он вдруг быстро, ловко спустил мои расстегнутые джинсы и трусики, и я – практически голая – оказалась у него на коленях, а его член уже вместо пальца оказался у меня меж ногами. Каким-то непроизвольным движением я сжала его коленками. Крепко, как клещами.
Он заерзал. Держа меня двумя руками за бедра, он попробовал приподнять меня – не вышло, попробовал разжать мои ноги, но, хотя я не рекордсмен по плаванию, ноги у меня крепкие, я судорожно сжимала их.
– Ты девочка? – спросил он.
– Да.
– Ч-черт! – сказал он с явной досадой. – Ладно, садись на место.
И сам стал надевать мне спущенные трусики и джинсы. Я села на свое место рядом с ним и затихла, я уже догадывалась, что сейчас произойдет, – сейчас он заставит меня сделать ему минет, но он все медлил. Он сидел, тяжело дышал, лениво обнимая меня одной рукой, голова откинута, глаза закрыты. Мне было жалко и его, и себя. Мне очень хотелось продлить то наслаждение истомой, которое родилось под его ладонью внизу моего живота, и я знала, что оно продлится во время минета, но не полезу же я сама к нему в ширинку.
Укрытые пледом, мы сидели молча и разгоряченно.
Вялой рукой он снова взял меня за локоть и направил мою руку к своему члену.
Ознакомительная версия.
