Как и этого пронять, Пузырев знал; он осторожно уселся напротив, напустил на лицо хитрое выражение и сказал:
– Есть средство сказочно обогатиться и при этом не сесть в тюрьму.
– А именно? – через силу заинтересовался глава администрации Васильков.
Тогда Пузырев и развернул перед ним свой несусветный план. В заключение он сказал:
– Если назначить таксу за каждое пророчество хотя бы в сто рублей, то район озолотится в самый короткий срок. Этому сумасшедшему предсказателю мы, разумеется, ничего давать не будем, за исключением пачки печенья в день. А город в результате получит такие средства, что через год-другой это будут какие-то русские Канны минус кинофестиваль, хотя потом пусть будет и фестиваль. Как вам моя идея?
– Кромешный бред! – сказал Васильков, подняв на редактора замученные глаза. – Впрочем, я вам мешать не стану по той простой причине, что у нас тем эффективнее, чем чудней. Только одно условие: пишите в своей газете про что угодно, про надои, про грабительские цены на горюче-смазочные материалы, но забудьте про Сысоева и карьер. И вообще, выборы на носу.
Нужно объясниться: Сысоев, Николай Викторович, был наш местный денежный туз, вышедший из бывших комсомольских работников, который скупил за бесценок земли по-над Быстрянкой и под видом домиков для рыболовов и охотников построил целую сеть борделей, а глава районной администрации с год тому назад продал льняное поле под карьер, где добывали гравий и доломит. Как-то редактор Пузырев неосмотрительно коснулся этих двух пунктов, но к нему незамедлительно явился какой-то малый вполне бандитской наружности, не из местных, и потребовал впредь сих тем не касаться под страхом физического воздействия, и для пущей наглядности оставил на редакторском столе патрон от нашего всемирно известного калаша. Тогда Пузырев не знал, кто именно стоит за этим визитом, он с месяц терялся в догадках, думал на Сысоева, и только теперь ему стало ясно, что дело упирается в гравий и доломит. Что же до выборов главы районной администрации и в областную Думу, то они были действительно на носу.
В тот же день Пузырев посетил наш краеведческий музей (до такой степени гвоздь в известном месте не давал ему покоя), где он рассчитывал арендовать один известный ему чуланчик под приемную прорицателя Иудушкина, который годился в дело по всем статьям: и почтенно было само местоположение каморки, и выглядела она таинственно, поскольку в помещеньице не было окон, а электрическая проводка сгорела с полгода тому назад.
Директор музея Джульетта Ивановна Непомук сидела в зале № 2 за трюмо середины позапрошлого столетия и пудрила себе нос. Поговорили о том о сем, и между прочим Джульетта Ивановна пожаловалась редактору – дескать, за истекший месяц из музея чудесным образом пропали: поздний список Остромирова евангелия, череп купца первой гильдии Карнаухова, некогда открывшего в городке училище народных ремесел, и артиллерийский тесак эпохи русско-турецких войн.
– Ну, это дело поправимое, – успокоил директора Пузырев. – Не в том смысле, конечно, что я вам предоставлю другой череп купца Карнаухова, а в том смысле, что я материально могу помочь. Вы мне только по секрету скажите, почему у вас в зале № 1 висит портрет Сысоева – с какой стати такая честь?!
– А тоже в обмен на материальную помощь, – ответила Непомук. – Сысоев подарил коллективу двадцать пар колготок, а мы за это водрузили его портрет.
– Все понятно! – сказал редактор. – Я, разумеется, на такие почести не претендую, а вот ваш чуланчик за пятьсот рублей в месяц я бы арендовал…
– Вам хорошо, вам все понятно, а мне, представьте, наоборот. В частности, мне не понятно, почему у нас вечно наблюдается в той или иной степени кавардак?.. Раньше мы колготок в глаза не видели, это был прямо какой-то экзотический товар, но зато из музея ничего не крали и можно было выйти из дома с наступлением темноты. А теперь колготки продаются в булочной, мужья нас встречают после работы и музей скоро по кирпичикам разнесут. И зачем вам наш чуланчик понадобился, – этого тоже понять нельзя.
Тогда Пузырев во всех подробностях изложил свой план, и сверх всякого ожидания он так понравился Джульетте Ивановне, что она вызвалась первой явиться на прием к прорицателю Иудушкину, если он объяснит ей, почему «у нас вечно наблюдается в той или иной степени кавардак».
После того как уладилась техническая сторона дела, Пузырев самолично написал статейку для четвертой полосы «Курбского наблюдателя», в которой он оповещал читателей о явлении в городе настоящего пророка, вроде старозаветных, которому события грядущего видны так же явственно, как прочим гражданам из нормальных виден торчащий посреди Советской площади памятник Ильичу. Начиналась статейка так:
«Славна русская земля чудесами. В ряду явлений сверхъестественного порядка мы назовем не только чудотворные образа, которые мироточат либо льют слезы по безобразным делам нашим. Не только победы русского оружия над наполеоновской Францией и гитлеровской Германией. Не только сказочный рост ВВП, непонятно по какой причине. В этом ряду еще и удивительные провидцы, которые читают грядущее, как по книге.
Феномен этот не нов на Руси. Один из древних волхвов предсказал князю Олегу смерть от коня, некий титулярный советник из московского Сиротского суда – нашествие двунадесяти языков, знаменитый поэт Велимир Хлебников – точную дату Октябрьского мятежа.
Вот и наш родной Курбск сподобился стать свидетелем настоящего чуда. Именно на днях стало известно, что среди нас живет и здравствует настоящий провидец, вроде болгарской Ванги, который знает про каждого из нас все.
И недели не прошло с тех пор, как наш район облетело это головокружительное известие, а уже нельзя подступиться к краеведческому музею, где провидец встречается со всеми желающими узнать свое будущее. А ведь, как известно, оповещен – значит, вооружен… »
Ну и так далее, вплоть до финального аккорда, то есть до сообщения о таксе, приемных часах и перерывах на релаксацию и обед.
После Пузырев разослал номер «Курбского наблюдателя» по соседним областям и в Москву, именно в газету «Известия», где работал один его товарищ еще со студенческих лет, и даже их одновременно исключили из Ленинградского университета за академическую неуспеваемость и кое-какие, по тогдашним понятиям, непоказанные дела.
Действительно, и недели не прошло, как Курбск наводнили толпы наших легкомысленных соотечественников, из тех, кому есть-пить не нужно, но сведения о грядущем – это подай сюда. Пузырев сиял, то и дело потирал руки от удовольствия и даже до того забылся, что сказал прочувственную речь на вечеринке, которые у нас время от времени устраивались на квартире у директора музыкальной школы, что на углу улицы Лермонтова и Коровьего тупика. Это были прелесть что за вечеринки: зажигались свечи, которые потрескивали и давали гигантские шевелящиеся тени по стенам и потолку, затевались романтические споры, не всегда, впрочем, оканчивавшиеся, по нашему обыкновению, хорошо, хозяин музицировал за стареньким пианино, хозяйка разносила чай с ромом и все норовила завести дедовский патефон; в другой раз ей это удастся, и мы компанией млеем от волшебных звуков, вроде «Где вы теперь, кто вам целует пальцы, Куда ушел ваш китайчонок Ли» – и до того вдруг на душе сделается хорошо, что хочется немедленно помереть. Так вот на одной из этих вечеринок Пузырев ненароком разбил стакан с чаем и, чтобы замять происшествие, сказал речь:
– Вы даже не представляете себе, друзья, какая скоро наступит жизнь! Пройдет год-другой, и наш Курбск будет не узнать – такая кругом устроится деликатность и красота! Как и почему это произойдет – пока секрет, но верьте на слово, что это произойдет. Сгинет, наконец, эта азиатчина на европейской окраине, и наш земляк обретет достойные внешние формы, которые приличествуют представителю белой расы. Вырастут дома-картинки, улицы уберутся гранитной брусчаткой, которую будут с шампунем мыть, перекрестки украсятся урнами для мусора, подвесную дорогу пустим, воздвигнем монумент женам декабристов, первый в истории нашей святой Руси. А то, елки-зеленые, наш земляк мыслит как университетский профессор, а существует как туарег!
Аплодисментов не последовало, но на лицах присутствовавших отразилось приятное недоумение, точно они съели что-то слишком изысканное на вкус. И вообще, кажется, эта речь была произнесена за малое время до того, как город наводнили толпы наших легкомысленных соотечественников, которым есть-пить не нужно, но сведения о грядущем – это подай сюда.
Между тем Коля Иудушкин, как и было задумано, принимал паломников в каморке при краеведческом музее по три-четыре часа в день с несколькими перерывами на релаксацию и одной паузой на обед; кормили его в столовой леспромхоза за счет районного медицинского управления, да еще он получал от Пузырева пачку печенья в день. Но странное дело: как потом жаловались пациенты, Коля им и в глаза пронзительно смотрел, и ладони разглядывал, и даже ногти на ногах изучал, однако предсказание у него всегда выходило одно и то же: главой администрации опять изберут Василькова, Сысоев же станет думцем областного масштаба, а после и вовсе уйдет наверх. По этой причине поток страждущих скоро ослабился и иссяк.
