Ознакомительная версия.
Майя и сама не заметила, как эта похожая на ежика девушка заинтересовала ее тем, что не интересовало ее никогда и не могло интересовать в принципе, иначе это была бы уже не она.
«Или это и есть уже не я?» – мелькнуло у нее в голове.
А вслух она спросила:
– Но ей-то все это зачем? При чем к ней эти ресницы?
– При том, что это постоянный источник дохода. – Кажется, быстроумная Белла уже удивлялась Майиной непонятливости. – Говорит, от клиентов отбою не было. Можно было днем и ночью ресницы клеить, лишь бы сил хватало.
– А ребенок?
– А ребенка она отвезла в Оксфорд.
– Куда?!
Майе не хотелось выглядеть идиоткой, но возглас вырвался сам собой. Кажется, она меньше удивилась бы, услышав, что провинциальная учительница отвезла своего ребенка на планету Юпитер.
– В Оксофрд. В школу с пансионом. Продала квартиру, как раз хватило за первый год заплатить. А сама сюда приехала. Сняла халупу в дальнем Подмосковье, стала каждый день в Москву ездить и ресницы клеить. Молотила как автомат, хлебом с молоком питалась – накопила пацану на следующий год учебы.
– Нет, это что-то немыслимое… – покачала головой Майя.
– Почему же?
А правда – почему? Вообще-то все выглядит вполне возможным. Только совершенно невероятным!
– Потому что… Но как было до такого додуматься? Кому бы такое в голову пришло? – не очень уверенным тоном сказала Майя.
– Говорю же, у Вики Дерби не ум, а разящее копье, – усмехнулась Белла.
– Необычная, кстати, фамилия.
– Вот! – воскликнула Белла. – В школе, в Оксфорде уже, сына ее все спрашивали, почему у него английская фамилия. Вика понятия не имела, предполагала только, что директорша детдома, может быть, Диккенсом зачитывалась, вот и придумала. Она своей матери никогда не видела, но была одна фотография, в детдоме из личного дела выдали. Только, видимо, не матери фотография, а бабки, судя по фасону плаща. Стоит эта бабка – Вика ее точная копия, между прочим, – с каким-то эффектнейшим мужиком в обнимку на московской улице, оба радостно улыбаются, явная любовь. Вика даже на заставку айфона ее поставила – родня, загадка судьбы и все такое. А у них там, в этой оксфордской школе, общие встречи бывают. Ну, единение учителей, родителей и детей, общение в непринужденной атмосфере. Часто она ездить не могла, на ресницы-то не сильно разъездишься, но на одну такую встречу приехала. И айфон у нее зазвонил, когда она с директором школы как раз беседовала. Директор случайно заставку видит и чуть в обморок не падает. «Кто это?» – спрашивает. «Моя бабушка», – Вика отвечает. «Нет, с бабушкой, с бабушкой рядом кто?» – Белла еле сдерживала смех. Видно, очень ей нравилась вся эта головокружительная история. «Понятия не имею», – Вика говорит. Тогда этот директор тащит ее в свой кабинет, открывает альбом знаменитых выпускников Оксфорда и показывает портрет. Сэр Роберт Дерби, наш студент, лорд, дипломат и пилот королевских ВВС. Где этот сэр Дерби Викину бабку нашел, что между ними было – загадка. Он, правда, еще и разведчик был, тоже знаменитый, типа Лоуренса Аравийского. Может, и в Россию его заносило, поди теперь узнай. Во всяком случае, сходство между его портретом и фотографией такое, что и Гуглом не надо проверять. Но они все-таки проверили потом. Сам этот сэр Роберт давно умер, конечно, но родня-то осталась. Долго извинялись, но все-таки попросили Вику сделать ее мальчику анализ ДНК. Оказался прямой потомок. Вот так вот. А вы говорите, совпадений не бывает!
– Я не говорю, – улыбнулась Майя. И спросила с любопытством: – И что эта Вика теперь делает? В Англию уехала?
– Да нет. Сын ее дальше в той же школе учится, только теперь уже, конечно, копейки на оплату собирать не приходится: в Англии вопросы наследства решены лет пятьсот назад. А она в Москве живет.
– Почему? – не поняла Майя. – Она ведь тоже наследница, если я правильно поняла.
– Правильно, правильно. Но она замуж вышла. Ой, это вообще что-то невероятное!
– Есть что-то более невероятное, чем сэр Роберт?
– Во всяком случае, невероятное того же порядка. Муж Вичкин оказался директором школы, представляете? Она теперь у него и работает. Он как раз все правильно понимает насчет современной реальности, и она ему помогает оборону держать. А встретила его в Лондоне. Приехала сына навестить, и на вокзале у нее сумку подрезали. Это еще до сэра Роберта было, то есть до того, как она про него вообще узнала. Все украли: кошелек, телефон. Сидит в прострации в сквере на лавочке. И тут проходит мимо этот директор. Он учеников в летнюю школу из Москвы привез. Что с вами, не могу ли помочь, да вот такое дело, да ерунда, займу я вам денег на билет, не стоит переживаний… Слово за слово, и происходит у них любовь. И все это – вокруг одной учительницы Вики. И не все еще при этом ей про себя известно. Да и кому что про себя известно? – пожала плечами Белла. – Может, у нас с вами тоже есть какая-нибудь биографическая связь!
Насчет своей биографической связи с Беллой Майя сомневалась, но приязнь к ней чувствовала безусловную.
– Вас Константин Николаевич ко мне прислал? – спросила она.
– Ага, он, – кивнула Белла. – Сказал, вы в тяжелом состоянии и чтобы я с вами поговорила. Но я вас увидела и про его задание как-то забыла. Честно, честно! – Наверное, она перехватила Майин недоверчивый взгляд. – Вы очень необычная.
– Почему вы решили? – пожала плечами Майя.
– А вот по этому. – Белла кивнула на блокнот с рисунком; он так и лежал, открытый, на подоконнике. – Делаете бессмысленные и довольно гадкие предметы осмысленными и даже красивыми. Мне бы так уметь! Пойдемте, – сказала она. – Можете вернуться к Арсению Владимировичу.
Белла не спросила, хочет ли Майя к нему вернуться, и кем она ему приходится, не спросила тоже. Она была хорошим психологом – Майя успела в этом убедиться.
– Возьмите, – сказала она, протягивая Белле блокнот. – Я вам потом еще что-нибудь нарисую. Не такое случайное.
– А что плохого в случайности?
Когда Белла улыбалась, все ее лицо заливало золотым светом от глаз.
– Ничего плохого, – улыбнулась ей в ответ Майя. – Случайность – великая вещь.
Она в самом деле чувствовала это величие. Не своим только чутьем, но всей той силой, которая создала ее из небытия, слепила из тумана прошлого, из осмысленных и бессмысленных поступков, из чьих-то разочарований и чьих-то неосознанных стремлений – из всего, что составляет ребра жизни, ее бессмертную основу.
Майя стояла перед раздвижными дверями, ожидая, когда они откроются, и чувствовала, и знала, что способна наконец испытывать счастье.
«А я и не была счастлива, – думала Серафима. – Да и не могла быть, наверное. Ни там, в Москве, ни теперь здесь. Так не все ли равно в таком случае, где я нахожусь физически?»
Она говорила себе все это едва ли не вслух, потому что тоска вгрызалась ей в сердце именно что физически – придавливала грудь, стесняла дыхание. Хотя, может быть, это происходило просто оттого, что Серафима не привыкла к такому унылому городскому виду, который открывался за окном библиотеки.
Она не думала, что будет так тосковать о Москве. Но, оказавшись в тысяче километров от нее, затосковала, и очень. Все усиливало в ее душе эту тоску – пронзительная тишина на темной вечерней улице, безлюдье, редкие прохожие…
Прохожие, впрочем, тоски не вызывали. За полгода, которые Серафима жила в Улан-Удэ, она поняла, что никогда прежде не встречала таких простых и открытых людей, как те, которыми была окружена сейчас. У нее не появилось каких-то особенно крепких связей, да и не особенно крепких тоже, но этого она и не ожидала – собственный характер не позволял ей ожидать сколько-нибудь прочных связей с людьми, – и не страдала от одиночества; к нему она привыкла.
Но все-таки люди в Бурят-Монголии удивили ее. Сначала Серафима подумала, что бесхитростностью своей, но вскоре поняла – скорее нетребовательностью. Никто не то что не спрашивал, почему она такая, а не другая, почему странная, от всех отличная, – никому из здешних людей даже в голову не приходило считать, что она должна соответствовать каким-нибудь их представлениям о жизни.
Приимчивыми они ей показались, вот какими; после Москвы это очень бросалось в глаза. Приимчивые, доброжелательные люди.
«Хотя это только видимость, может быть, – подумала Серафима. – Что я вообще знаю о людях? Оказалось, ничего».
С той минуты, когда она подошла к двери Немировского и услышала Таисьины слова: «Мужик есть мужик, обрюхатил – и в сторону!» – перевернулись все ее представления о жизни, о людях и об их чувствах друг к другу.
Да и есть ли они у людей в их повседневной жизни, какие-то чувства? И нужны ли они кому-то вообще? Теперь Серафима этого не понимала.
А в тот вечер она попятилась от двери, наклонилась, сняла туфли – каким-то краем сознания догадалась, что каблуки будут стучать, когда она побежит по коридору, – и бросилась прочь. Из квартиры, из дома – в том смятении и ужасе, который ее охватил, ей хотелось убежать и из жизни тоже.
Ознакомительная версия.
