И кладете в длинную селедочницу.
А в это время лук должен быть уже нарезан белыми большими кольцами и слегка, чуть-чуть, сбрызнут где-нибудь в чашечке несколькими каплями обыкновенного столового уксуса.
И сверху селедки выкладываете этот лук кольцами, и чуть-чуть подсолнечного масла еще сверху. И чуть-чуть, одну каплю, снова уксуса и на селедку тоже. Но это по настроению, она и так хороша. Чуть-чуть. Садитесь, придвигаете к себе горячую картошку в красивой тарелочке, еще кладете на нее сверху небольшой кусочек сливочного масла… посыпаете укропчиком… или так…
Отламываете вилкой кусочек картошки… А кусочек селедки, вот этой самой, со шкуркой, тоже как-нибудь берете… И лук. Тоже. И черный бородинский хлеб. Я еще могу запить все это очень крепким горячим сладким чаем, но это уже на любителя. Рыбу я ем вместе со шкурками… от нее, если я себя не сдержу, вообще даже косточек не остается…
Еще можно скумбрию холодного копчения…
Я обещала рассказать, как получать удовольствие от повседневности. Я, ребята, знаю только один способ. Правда, я о нем как-то подзабыла на фоне всякого.
Надо помнить, что всякие прекрасные вещи типа любви и счастья – это не результат, а состояние. Ты либо это чувствуешь, либо нет. Не нужно объекта… Если это есть внутри, понимаете – нет одиночества.
Ты вовлекаешься в любой процесс полностью и без остатка. В любой.* * *
Я сейчас вот всю ночь не спала. Я, видите, решила, что люблю просыпаться от звонков и сообщений. Тихо так решила, про себя. В результате мне две ночи подряд звонят люди – самые разные – с полуночи до двух. А я как раз эти две ночи так сладко засыпала часов в одиннадцать. Я терпеливо беру трубку, потом встаю, потом иду пить чай – мне так жалко ночи и так много интересного, что ложиться спать уже жалко.
Ну так вот, я сидела сегодня и слушала свои прекрасные арии и музыки и на каждую музыку придумала свою любовь, но так как у меня косноязычие на эту тему, то я пока не опишу.
А потом я посмотрела «Париж, я люблю тебя». И вспомнила, как я сидела в Люксембургском саду, вечером, одна и ела мокрую тугую моцареллу, запивая минералкой. И как пила кофе возле Сорбонны. И как однажды рано утром мы шли и на чистенькой узкой улице в центре Парижа около старинного фонарного столба увидели ботинки – рыжие, блестящие, на вид почти новые, с развязанными шнурками, мы задрали голову и посмотрели вверх, на столб, но хозяин ботинок то ли ушел, то ли улетел – на столбе его не было.
Без любви внутри не сделаешь ни хороший фильм, ни хороший текст и даже не пожаришь какие-нибудь блинчики. Я не помню, как и когда я это почувствовала, когда получаешь удовольствие каждой клеточкой и в каждое мгновение. Как это вообще важно. Вот, чувствуешь себя живой. Удовольствие, даже когда втираешь крем в кожу. Не обязательно для этого любить кого-нибудь или быть влюбленной. Я на фоне полнейшего одиночества тоже это чувствовала. Иногда это похоже на сумасшествие, потому что я и так чувствую всегда все очень остро.
Однажды у меня была жуткая бессонница плюс депрессия, и утром, когда у нас светало, мне позвонила подруга. Мы с ней разговариваем, и вдруг я вижу, что день начался очень солнечный, я смотрю в окно на кухне и пью чай, и вдруг я вижу, как по совершенно чистому небу валит огромный клуб дыма – я думала, что пожар, а потом увидела, что это на бешеной скорости несутся облака. Я такого никогда не видела. Как при ускоренных съемках. Было, наверное, часов восемь утра… Это был сумасшедший ветер. И видеть это было удивительно. А ведь люди редко смотрят на небо. Это повседневность та самая и есть, это не в фильме, а из окна на кухне.
Там вообще удивительные вещи творятся, в окне… Однажды в мае, когда у нас во дворе цвела черемуха, что уже само по себе счастье, а балкон был открыт, я услышала цоканье копыт. Я очень люблю лошадей. Конечно, я сразу вскочила и вышла на балкон, а там рано утром, прямо под балконом во дворе стоит белая лошадь, в гриве у нее цветы и ленты, а верхом сидит девочка и наклоняет какую-то веточку с дерева. Они ехали, наверное, в парк катать детей и как-то забрели к нам. И это тоже было очень красиво. И вся моя несчастность прошла. И никакого тебе режиссера, который бы дул ветродуем на облака или ставил лошадь выгодным ракурсом, а само по себе.
Ну и понимаете. Просто если взять плитку шоколада и не есть ее сразу, а обязательно сначала нюхать и разглядывать. Или сидеть рядом с кем-то, кто хорошо водит машину, – меня это воспоминание спасает теперь, когда я приземляюсь в самолетах и меня тошнит от страха, тогда я закрываю глаза и вспоминаю это ощущение безопасности, и как все плавно и уверенно.
Все это тихое счастье состоит из деталей – запахов, касаний, звуков, ощущений, цвета.
Мы часто живем в ожидании чего-то большого. Такая цель, которая все затмевает. А к цели есть дорога, вдоль которой растет все это счастье. Или дорога может быть не к цели, а просто это у вас прогулка. У меня это уже давно прогулка, поэтому можно наблюдать. И когда чего-то ждешь, значит, этого чего-то у тебя нет, так ведь? Мой удивительный опыт подсказывает, что стоит отвлечься понюхать цветок или рассмотреть камушек вдоль пути, и тогда появляется ощущение, что на самом деле все есть. Я сама иногда про это все забываю и снова становлюсь почти несчастной, пока какая-нибудь условная белая лошадь с цветами в гриве, пришедшая под балкон, не вытряхнет меня из этого невозможного состояния – ожидания счастья, в то время когда оно все тут под боком.
Месяца два назад мне приснился сон. Будто я гуляю зимой в центре Москвы, позднее утро выходного дня, где-то за Тверской, где и наяву-то можно сгинуть в хитрых сплетениях переулков и проулочков; на улице почти никого нет, и я брожу одна среди пушистых сугробов, как в детстве.
Тихо было в этом сне, никаких тебе машин, свистков, людей, только протоптанные в снегу тропинки, маленькие церкви и в старых стенах переулка высокие тяжелые двери. Я брожу не торопясь, но в то же время что-то ищу, и вот наконец тяну на себя деревянную дверь и спускаюсь внутрь на десяток ступеней.
Слева от меня тянется прилавок темного дерева, глухо светятся небольшие витрины, и я знаю, что здесь продают шоколад во всех его видах. Конфеты, кругленькие и большие, кирпичи чистого шоколада, шоколадная крошка и шоколадная пыль вразвес, кульками. Пахнет кофе почему-то и шоколадом тоже. Справа – дверь и там комната.
В комнате сидят владелицы этой лавочки – четыре высокие старые ведьмы. В комнате диванчик и полки, уставленные старыми книгами. Одна из этих высоких старух, очень красивая и рыжеволосая, но старая, старая, даже древняя, выходит ко мне. Я вижу, что она и в самом деле красива – идеально выпрямленная спина, высокий пучок рыжих волос, тонкие губы накрашены красным. Она и сама в чем-то винно-красном, какая-то длинная одежда, темные туфли без каблуков, все детали так отчетливо, и опять запах – на этот раз пыли и старых книг.
Я испытываю предвкушение от того, что она явно собирается мне рассказать что-то страшно интересное про эту лавку и про шоколад, и, может быть, даже про себя и своих подруг, она кивает мне без улыбки, и тут я просыпаюсь и несколько мгновений еще чувствую запах шоколада…
И потом наяву за эти два месяца мне на глаза стали попадаться по всей Москве какие-то вот такие старые лавочки: то ресторанчик, куда можно приехать в два часа ночи то ли поужинать, то ли позавтракать, темный, маленький, с мягким светом; то лавочка специй с крошечным прилавком; то мелькнувшая на мгновение в окрестностях Бронной и тут же сгинувшая из виду обувная лавочка с прекрасной странноватой обувью, где я покупаю себе немыслимо мягкие балетки, а потом пытаюсь вернуться и никак не найду; ночная кондитерская, где на столах светятся домашние абажуры…
Сегодня в собственном новом доме, который я пока не успела обойти весь, а только с одной стороны, я увидела еще одну лавочку, где продаются всякие странные вещи. Там есть красивые, есть некрасивые, а есть и обычные. Лавочка, как водится, тоже темная, на входе колокольчик, подвал, страшные какие-то тряпичные куклы без глаз, и вот одна вещица меня заворожила как ребенка. Стеклянная небольшая коробка, в коробке растут зеленые деревья, две елки, кустарник, тропинка, ручеек, мостик деревянный желтенький через него… Я все пыталась разглядеть, куда ведет мостик и тропинка, но они кончались в какой-то чащобе.
Я подумала – когда ты совсем старый, ну вот совсем, и сидишь в своем кресле, и почти оглох и ослеп, и бог его знает, как текут мысли у очень старых людей… Ну то есть, если тебе уже не добраться ни до каких настоящих мостиков и деревьев… Можно смотреть в эту коробочку и представлять себя на тропинке, а потом на мостике, и идти в эти чащобы, и там придумать себе что-то интересное… Или если, наоборот, ты очень маленький и веришь в Бабу-Ягу, то эта коробочка может здорово заворожить.
