Ознакомительная версия.
Лес становился то более темным, то светлел, сырой сумрак раскидистых елей сменялся сухостью и легкостью березняка и торжественностью небольших сосновых рощ, серый и зеленый пушистый мох чередовался с ягодниками, папоротниками и высокой травой – но весь лес этот был незрелым, а настоящий, строевой, корабельный, был, по-видимому, вырублен и вывезен по красивой лагерной узкоколейке.
В одном месте они увидели перед собой высокий холм. С трудом продираясь между деревьями, цепляясь за гибкие стволы берез и стараясь не опрокинуть полное пластмассовое ведерко, грибники полезли по самой круче, то и дело оглядываясь и ощущая себя вровень с верхушками деревьев, а потом и поднимаясь над ними. На вершине холма стояло полуразрушенное громоздкое деревянное сооружение, должно быть старый геодезический знак. Забраться на него было невозможно, а с самого холма моря не было видно, и неясно было, куда идти, потому что вид сверху заслоняли деревья.
Меж тем, пока они ходили по лесу, погода начала быстро меняться: небо затянулось облаками, солнце исчезло, задул ветер и стало прохладно. Поддубный спустился вниз, раздумывая, куда им теперь повернуть, и жалея, что не взял компас.
Заблудиться на острове всерьез вряд ли было возможно, однако он чувствовал, что мальчик устал и проголодался, а сколько еще они станут бродить и куда выйдут, не придется ли им в лесу ночевать, одному Богу ведомо.
Они все шли и шли, попали на вырубку, почва под ногами делалась все более жидкой, Поддубный вспоминал приметы, по которым можно было б определить без компаса и солнца стороны света, но ничего определенного не попадалось, зато вскоре за деревьями показалось открытое пространство. Взрослый человек обрадовался, но когда они приблизились, то увидели болото.
– Ну говори, куда пойдем? – спросил он шутливо и спохватился: только бы мальчик ни о чем не догадался и не испугался.
Однако Сережа не удивился его вопросу и показал тонкой рукой в сторону березняка.
– Туда? – не поверил Илья.
Они продрались сквозь деревья, срезали по пути еще несколько подосиновиков и неожиданно оказались на реболдской дороге, возле которой все это время кружили, и очень скоро она привела на юг, мимо пересечения с узкоколейкой к стоянке на берегу безымянного залива.
Приветливая, круглотелая и круглолицая, как вчерашняя луна над заливом, женщина взяла у Павла паспорт, а ее сын, услужливый и очень взрослый мальчик лет тринадцати, вынес путнику из сарая новые весла.
– Я вам лодку получше даю, – сказала женщина низким, грудным голосом. – Только с веслами поосторожнее. Смотрите, чтоб лопасти между камнями не застряли. Если сломаете, очень дорого придется платить. Ну, счастливого пути!
Озера были соединены между собой каналами, сложенными из камней таким же образом, что и дамба, и некоторые из этих каналов были настолько узкими, что весла упирались в скользкие каменные стены и надо было отталкиваться тупыми концами. Иногда в каналах попадались встречные лодки с отдыхающими, и было очень непросто разойтись в узких, затененных нависшими деревьями, таинственных проходах. Лодки перемещались по озерам, люди ловили рыбу, кто-то шел под парусом на открытых плесах, кто-то заблудился и уже несколько часов кружил по обманному глухому кругу в Щучьем озере, называемому «заливом дураков». Однако, предупрежденный другом об опасности потерять дорогу, Павел был очень внимателен, и, покуда Сережа с Поддубным чистили и жарили грибы для ужина, искали в лесу сушину, а потом пилили, кололи и складывали дрова и все это время Илья расспрашивал крестника про его сновидения, он плыл от одного указателя на берегу к другому, отыскивая путь к последнему, самому большому из соединенных каналами озер.
В одном только месте путешественник ошибся, взял левее нужного направления, и оказался отрезанным от канала деревянными столбиками, погруженными в воду, над которыми лодка никак не хотела проходить, и пришлось возвращаться назад. Наконец миновав последний проточный канал и высокие валунные подпорные стенки на склонах окружающих холмов, Павел вошел в самое дальнее озеро, которое в прежние времена называлось Белым, а после было переименовано в Красное.
Странное это было озеро. Все прочие из увиденных в тот день озер Макарову необыкновенно понравились, он бы с радостью постоял на любом из них с палаткой, посидел у берега или заякорившись на глубине с удочкой – но это выглядело изувеченным. Оно было сильно подтоплено плотиной в северной части, и оттого вдоль изрезанных берегов и в заливах его стояли сотни, тысячи голых деревьев, обрубленных стволов, пней. Макаров вспоминал дамбу и пастбища на безлесой Муксалме, деревянный док возле монастыря и каналы и думал о том, что нигде на земле, или уж по крайней мере в его родной стране, нельзя встретить место, где так разумно была бы устроена человеческая жизнь, вписана в существование природы, ее ландшафт и климат, как в этом древнем монастырском краю, но загубленное озеро странным образом всему противоречило и производило впечатление тягостное.
Еще с середины плеса он увидел гору и высокую белеющую одноглавую церковку на ее вершине – цель своего путешествия. До скита надо было пройти от западного берега Красного озера чуть более трех километров. Он вытащил лодку на песок, спрятал рядом в кустах ненужный рюкзачок и с одним фотоаппаратом отправился по неприметной тропке мимо большого деревянного дома и валунного амбара.
Местность здесь была совершенно иной, нежели в той части острова, где они устроили лагерь. Вокруг тянулись поля и луга, стояли стога сена, летали мелкие птицы, стрекотали кузнечики, кружились бабочки, пахло полевыми цветами, и трое местных жителей – пожилой мужчина и две женщины средних лет, оставив мотоцикл с коляской, собирали лесную малину. Все напоминало обычную картину средней полосы, и поверить в то, что всего в нескольких километрах отсюда находится студеное море с лесотундрой по берегам, а через сотню с лишним километров на севере проходит полярный круг, было невозможно. Слишком южным и лиственным был лес вокруг.
Стало пасмурно, и казалось, вот-вот пойдет теплый летний дождь. Гора затерялась за деревьями, он шел наугад, не уверенный, что не сбился с пути, пересек небольшую протоку, соединявшую два озера, и вскоре вышел с заброшенной лесной тропы на наезженную дорогу и увидел совсем близко гору и восьмигранную столпообразную церковь на ней. Она находилась прямо по направлению его пути, как если бы дорога шла через вершину холма, однако, не доходя до подножия совсем немного, сворачивала направо, а влево и круто вверх меж елей и сосен вела вдоль сложенной из булыжников невысокой стены мощенная камнем дорожка.
По ней Павел стал подниматься к вершине, но на полпути его задержало объявление, гласившее, что вход на гору платный, одна цена для российских туристов, другая для иностранных, а кроме того, отдельная плата взимается за фотосъемку. Здесь же, на склоне, над огородом с теплицами и садом, находился довольно большой деревянный двухэтажный дом с балконом и валунной баней, возле которого сидели на лавке смотрители горы – бородатый, благообразный старик и женщина пожилого возраста, должно быть призванные нелепые слова овеществлять.
Павел поздоровался с ними, мужчина и женщина поздоровались в ответ, но больше ничего не сказали, и путешественник беспрепятственно поднялся к тому месту на вершине позади храма, откуда со смотровой площадки открывался вид на северную часть острова.
Ничего более красивого в своей жизни Макаров не видел. Внизу лежали небольшое, продолговатое, изогнутое озерцо и луг, а за ними тянулся до самого каменистого берега лес и дальше сливающееся с горизонтом море. Смотрящий находился в той самой точке, которую называют высотой птичьего полета и с которой человеческому глазу видна земля в идеальном сочетании степени подробностей ее и охвата кругозора. Он видел лес и каждое дерево в нем, ему открывалось белеющее селение на берегу моря и долгая-долгая линия воды, уходящая далеко на север, туда, где начиналась Арктика, дрейфовали полярные льды и задували ранние осенние шторма, но, не доходя до архипелага, затихали и бережно обтекали теплую и мягкую землю островов.
Дул устойчивый нехолодный ветер, небо наполовину очистилось, и прямо над головой Макарова проходила чуть размытая граница большой, темной, но так и не пролившейся дождем тучи и нежного голубого пространства. Туча медленно смещалась на юг, за его спину, никого не было вокруг, и можно было подумать, что остров снова пуст и принадлежит одним лишь ангелам, как полтысячи лет назад, до того, как пришли сюда первые люди.
Наверное, так можно было бы простоять и час, и два, разглядывая каждую деталь, как на утонченной, любовно выписанной картине, но в этот момент взгляд человека натолкнулся на уходившую в крутизну спуска узкую деревянную лестницу с перилами с обеих сторон. Павел живо вспомнил все, что было написано и про этот скит, и про эту лестницу, вспомнил другую знаменитую картину, где были изображены гора с церковкой, лесное озеро и двое монахов, удящих рыбу, вспомнил пролетарского писателя, который стоял на этом месте и этим видом любовался всего несколько лет спустя, когда скит был превращен в карцер и на краю живописного обрыва расстреливали, а по крутой лестнице сбрасывали несчастных, связывая им руки и ноги.
Ознакомительная версия.
