Роговцев напугался еще больше. Подумав, что лучше бы она обматерила его, чем пекла оладьи (а пахло именно ими), он крикнул:
– Я сейчас, Надюша, только душ приму.
– Попрошу побыстрее, мне нужно успеть к четвертому уроку, – теперь в голосе жены Матвей уловил раздражение.
«Все равно разговора не миновать. Видимо, я был совсем никакой. Или она что-то узнала? Черт! Вчера здесь была Лехина жена!» – вспомнил вдруг он, – «И Лешка звонил». Теперь он вспомнил все разом и похолодел. Наскоро умывшись и ополоснувшись под холодным душем, он почти вбежал в кухню.
– Все помнишь, Роговцев? – Надя смотрела на него насмешливо.
– Все. О чем ты хочешь меня спросить, спрашивай!
– Кто для нас Катя? – Надежда поставила перед ним тарелку с оладьями.
– Как ты узнала?
– В телефон залезла, Роговцев. Вот такой казус со мной случился.
– Это Катя Галанина. Я с ней встречался.
– Что ты несешь, она же мертва? – Надежда отвернулась.
– Она появилась в городе больше месяца назад, – Матвей решил рассказать все с самого начала, – Я ее видел несколько раз. Мельком, в толпе. Однажды почти догнал, но она убежала. Я уже начал думать, что у меня глюки. А потом убили Курлина, потом машину Лешкину взорвали…А недавно она позвонила.
– Так она действительно жива? – Надежда села на стул и внимательно посмотрела на мужа, – Вы встретились? Вчера?
– Да. Надя, послушай. Я не знаю, как мне дальше жить. Я боюсь. Я, оказывается, такой подлец! Я убил своего ребенка! Я искалечил ей жизнь, только я во всем виноват.
– Эй, Роговцев, стоп! Давай вкратце, но по порядку. Куда она пропала?
– Она попыталась уехать из города. Рожать решила у родственников.
– Как я понимаю, твоего ребенка?
– Но я же ничего не знал! Я даже не догадывался, что она все еще меня любит, у меня была уже ты!
– Не догадывался или не хотел замечать?
– Какая разница! Кого я тогда видел, кроме тебя?
– Дальше что с ней было?
– У нее украли вещи на вокзале. И она решила, что доберется до места на попутках. Не добралась, – Матвей закрыл глаза, словно от боли.
– На, выпей, – Надежда протянула мужу таблетку.
– Спасибо. Водитель легковушки попытался ее изнасиловать. А потом избил и поджег, – Матвей закашлялся.
Надя молчала. Бессонная ночь, сотни раз «проигранный» в уме разговор о любовнице, несколько вариантов решений, что им дальше делать, которые она хотела ему предложить, все отошло на задний план. Все оказалось хуже. Хуже, чем возврат в прошлое, которое старательно забыто, ничего не может быть. Она не могла сказать мужу, что знала о Катиной беременности. Она тогда промолчала о подслушанном разговоре двух подруг. Промолчит и сейчас.
…Надежда сидела около институтской раздевалки на откидном стульчике и ждала Матвея. Новость, что она беременна, она решила ему сообщить именно сегодня. Что тянуть? Матвей и так уже стал ей намекать, что пора заканчивать с чрезмерным потреблением булочек. Надежду, что называется, разнесло. Задумавшись, она не заметила, как в раздевалку прошли две девушки.
– Кать, не дури, скажи ему, – услышала она через фигурную решетку, отделявшую гардероб от остального помещения.
– Зачем? Что изменится? Даст денег на аборт?
– Думай, что говоришь! Роговцев не такой!
– Такой, не такой. Какая разница. Он не любит меня, понимаешь?
– И что? Что ты все о себе? А ребенок?
Надежда замерла. Фамилия. Ее будущая фамилия, потому, что Матвей Роговцев вчера сделал ей предложение. А Катя – это его бывшая девушка! Выходит, ребенок у нее от ее, Надиного, будущего мужа!
– Я уеду. Рожу в Ленинске, у маминого брата. Я так решила.
– Ну, и дура!
– Пусть. А ты молчи. Скажешь хоть пол – слова, ты мне никто, поняла?
Надежда тихо, на полусогнутых ногах, чтобы ее не заметили, двинулась к выходу. Она уже все для себя решила. Пусть эта Катя уезжает. А у Матвея через семь месяцев родится ребенок. И мамой этому ребенку будет она…
– Ей повезло, – продолжал Матвей, – сильный дождь сбил огонь, а потом ее подобрали местные жители.
– А ребенок?
– Не выжил. А Катя выжила чудом. Просто попала к знахарке, та ее выходила.
«Вот так бывает. Ты, Матвей, даже не догадываешься, что потерял разом обоих своих первенцев от разных женщин!» – Надежда вспомнила, как, выйдя из раздевалки, решила не дожидаться Роговцева. Она не могла с ним тогда говорить, боялась выдать свое состояние. Ее колотила нервная дрожь, ей даже казалось, что ломит и болит не только живот, но и все тело. В больницу на скорой помощи ее привез случайный прохожий. А вечером говорить про ребенка было уже поздно. Его уже не было. Матвею о своей первой беременности она не сказала. Попросила промолчать и врача. Лилечку она решилась родить много позже.
– И ты решил, что виноват только ты?
– Если бы я тогда…
– Если бы ты тогда, то не было бы ни меня, ни нашей дочери, – Надя знала, по чему бить. Матвей вздрогнул. Нет! Представить, что у него могло бы не быть Кнопки, как он звал свою дочь практически от рождения, он не мог.
– Она сама приняла такое решение, Матвей. Она сама решила уехать. Ты ее не гнал. Так что, не вини себя. Ты поэтому вчера так набрался?
– Поэтому. Я не знаю, сколько выпил. И не помню, как доехал домой.
– Тебя привез охранник из кафе.
– Спасибо ему. Ох, Лешке надо позвонить, – Матвей посмотрел на подоконник, где лежал его мобильник. Надежда молча протянула ему телефон.
– Лешка, привет! Как у Кисловых там? Помощь требуется? Причем тут твоя Татьяна? Что с ней? Что?! Я приеду. Минут через двадцать, – Матвей отбросил от себя трубку.
– Что еще случилось?
– Лешкина теща умерла. Татьяна в больнице. Лешка сказал, что во всем Петька виноват. Он, как оказалось, потребляет наркотики. Лешка говорит, все руки в синяках. Татьяна увидела, а за ней и бабка. А для них Петька – свет в окне!
У Надежды перехватило дыхание. Она представила Зотова, его осунувшееся от бесконечно валящихся на него проблем лицо, и с трудом подавила горестный стон. Ей было безумно его жалко. И так же безумно хотелось прижать его голову к своей груди и гладить по лысеющей макушке, успокаивая и делясь своей силой. Той силой, которая дает почувствовать, что ты не один.
Ей казалось, что она спит. Иначе, как можно объяснить то, что она делала? В реальной жизни такому поступку места быть не могло. Она била и била своего любимца по щекам, смотрела на его болтающуюся, будто на тряпичной шее, голову и злилась. Злость заливала все ее существо, потому, что, как и на самом деле, она чувствовала, как краснеет сначала кожа на щеках, а потом краснота заливает все лицо. Он не мог быть ее сыном. Это полудохлое с синими, вздутыми венами существо, не могло быть ее кровиночкой. Татьяна вдруг резко оттолкнула от себя совсем не сопротивляющегося ей чужого парня и опустила глаза вниз. Прямо у ее ног лежало тело ее матери. И тут Татьяна все вспомнила.
Это все же был сон. Потому, что, открыв глаза, она увидела белый потолок. Но сон этот был точной копией действительно случившегося. Татьяна застонала.
– Тань, не дергайся. Сейчас врача позову, – Зотов дотронулся до ее ледяных пальцев и вздрогнул. Он торопливо, пока она еще не успела его удержать, выбежал за дверь. Он пришел сегодня с утра, потому, что Татьяне вчера вкололи снотворного, и она пробыла в полном забытьи всю ночь.
Вчера, после звонка сына (или кто он ему?), Зотов, заводя машину, даже предположить не мог, что его ждет. Он открыл ему дверь, этот похожий и непохожий на Петьку тощий подросток. Зотов, не видевший его чуть больше месяца, ужаснулся. И понял все сразу. Будто пакостная картинка встала перед его затуманенным от бешенства взором. Картинка, услужливо подсунутая воспаленным воображением: Петька в полном отрубе на грязном матраце, в какой-то квартире, больше похожей на общественный сортир. Он потом, позже, понял, что такой притон он видел в криминальной хронике по телевизору. Просто он поместил мысленно туда Петьку. Вписался тот Петька, который сейчас стоял перед ним, в то место идеально.
– Что тут у вас? – Зотов отодвинул плечом (руками даже дотрагиваться не хотелось) Петра и шагнул в коридор. Тишина, нарушаемая только чьим – то тихим воем, была непривычной. Он внимательно посмотрел на сына, стоящего у стенки. Подошел и поднял его голову за подбородок. Кожа на щеках Петьки была пунцово – красной. Он опустил руку, и голова его тут же упала на грудь. Зотов пошел по коридору в сторону спальни. Он даже сначала не понял, что за старуха двигается ему навстречу, протягивая к нему дрожащие руки. Волосы, словно в безумном начесе, торчали в разные стороны. Размазанная по лицу тушь придавала ему оттенок синевы. Губы, все еще яркие от помады, тряслись и дергались.
– Таня? – он осторожно отступил назад.
– Ты?! Это ты во всем виноват! Будь ты проклят! – вдруг завопила старуха Татьяниным голосом.
– Пап, она меня избила. Ты осторожней, она с ума сошла, – откуда-то сзади раздался Петькин голос.
