Начальник Тайной канцелярии граф Нисельсон, министр иностранных дел Антонио Солари и даже недалекий патер Лемке посматривали на гофмаршала с презрительным недоумением.
Рядом с тираном находилась Агния, которую король попросил одеться сообразно ее положению, и принцесса в своем белорозовом длинном платье с глубоким вырезом на груди выглядела ослепительной красавицей. Очки пришлось снять, Агния близоруко щурилась, морщила носик и от этого казалась еще очаровательней.
Нисельсон бросал на девушку страстные взгляды. Его сердце опять пылало любовью к принцессе.
При появлении короля толпа многоголосо взревела, вверх полетели платки и шляпы.
Оркестры грянули государственный гимн Асперонии. Все, независимо от званий и должностей, замерли, объединившись на миг в патриотическом порыве.
Король прибыл на торжества как раз вовремя. Самсон все видел собственными глазами. «Вот и развлечение», – подумал он.
Как только смолкли финальные звуки гимна, он что-то сказал графу и тот, подойдя к маркизу Заксу, попросил подвести преступников к королю.
Но сделать это было не просто.
В толпе с быстротой молнии распространилась весть о пойманных террористах, покушавшихся на жизнь короля.
Раздались крики:
– Королек-то наш как?
– Не пострадал, целехонек, слава Богу…
– Царапнуло слегка.
– Точно! Голову задело, навылет…
– Как это?..
– Слегка задело, а потом и навылет… Им, королям, это только на пользу. Знал бы ты, брат, какие у них головы!
– Так – задело? Или – навылет?
– Говорят тебе, дурень, в королевскую голову угодил снаряд. И навылет!
– Вишь, повели бородатого!
– Череп-то бритый так и сияет! Это главный, на нем пояс шахида! А тот, на мукомола похожий, его помощник…
– Напирай, напирай! Пусть нам отдадут, как в старину!
– Разорвать их! Разорвать к чертям собачьим! Дружно взяться, один за голову, другой за ногу, и нежно так…
– Утопить их в чане с говном!
– Сперва яйца открутить!
– Вот это правильно!
– Отдавай злодеев! Праздник – так праздник! Веселиться – так от души! Отдавай!
– Своим судом судить будем! – страшными голосами кричали граждане Асперонии.
Услышав последний призыв, Самсон задумался.
Полиция тем временем начала теснить толпу от главной трибуны. Крики усилились.
Король медленно поднял руку, пытаясь успокоить народ.
Но в толпе его жест поняли по-своему и заревели с новой силой.
Король безнадежно махнул рукой и направился к трону, стоявшему на высоком деревянном помосте, справа от трибун. К трону вела широкая лестница, покрытая голубой ковровой дорожкой.
Когда Самсон уже заносил ногу в белом лакированном башмаке на первую ступеньку, раздался страдальческий вопль, перекрывший рев толпы.
Король оглянулся. Полиции с трудом удавалось сдерживать напор обезумевших горожан. Со всех сторон к злоумышленникам тянулись десятки рук.
– Ваше величество! – истерично кричал бородатый террорист. Король поднял брови, голос показался ему знакомым.
– Ваше величество! – продолжал надрываться бородач.
Король вытаращил глаза, он узнал гнусавый голос бывшего спикера парламента.
– Берковский? Ты?.. Что за глупый маскарад?
– Я не виноват! – истошно вопил Макс. Вид у него был дикий. – Это всё мой проклятый папаша покойный! Чтоб ему на том свете сыром срать! Это он перед смертью придумал. Я ни в жизнь бы не сел в этот чертов автомобиль! У меня и водительских прав-то нет!
Смолкли военные оркестры. Толпа присмирела, ожидая развития событий, которые явно не были предусмотрены регламентом.
Национальные стяги Асперонии и флаги с гербом короля обвисли на флагштоках, ветер стих, знаменуя приближение грозы.
Самсон раздумывал. Тут ведь как подать, будь он половчее, поизворотливей, он бы без труда превратил неожиданное происшествие в свой триумф. Можно было театрально сорвать фальшивую бороду с самозваного араба и отдать несчастного дурака толпе на растерзание. И толпа приняла бы Макса Берковского. Толпы во всем мире одинаковы…
А слава Самсона как справедливого правителя от этого только бы преумножилась.
Берковского разорвали бы на куски, и это было бы и справедливо, и поучительно. Можно было разыграть еще какой-нибудь дешевенький спектакль, столь же примитивный и эффектный, но зачем?
Пауза затягивалась.
Самсон уже открывал рот, чтобы повелеть маркизу Заксу действовать в соответствии с законом, а попросту говоря, как тому заблагорассудится, когда его внимание привлек подельник Макса, тщедушный паренек с расквашенным носом.
Закс был опытным царедворцем. Он мигнул своему страшному генералу, и Макс Берковский исчез с такой ошеломляющей быстротой, будто его унесли черти.
Лоренцо был подведен к королю и поставлен на колени.
В другой раз король мог бы и прогневаться. Он не любил подобных штучек. Но сейчас это было необходимо. И, кроме того, Самсон все-таки почувствовал, что соскучился по театру.
Маркиз Урбан, у которого при виде парня с разбитой рожей вдруг разболелась голова, искал глазами своего заместителя полковника Шинкля.
Урбан узнал Лоренцо, который по всем законам должен был находиться в психиатрической клинике капитана Ройтмана. «Лично расстреляю паскуду Шинкля, – кипел маркиз, не ведавший, что клиника к этому моменту уже лежала в руинах, – как мог проклятый молокосос оказаться на свободе, да еще в обществе Макса, за которым я велел установить круглосуточное наблюдение?»
– Ты кто, негодяй? – строго спросил король коленопреклоненного преступника.
Это был сложный момент в жизни Лоренцо.
Урбан, вне себя от страха, сделал шаг вперед.
– Г-государственный п-преступник… – начал он, заикаясь.
– Папа, – вдруг сказала Агния, нарушая этикет, – отпусти его. Это Лоренцо, мой жених…
Сначала Самсон не понял, что сказала ему дочь. Он слегка потряс головой, думая, что ослышался. Какое-то неосознанное чувство заставило его поднять голову и обратить взор к небу. И тут он увидел, как из-за домов, по углам крыш которых в нелепых позах замерли статуи бессмертных богов, на площадь наползает темно-лиловая грозовая туча.
Через мгновение она накрыла площадь и так сгустила воздух, что его, казалось, можно было мять руками.
Агния произнесла свои слова очень тихо. Но на площади стояла такая тишина, что нелепицу Агнии услышали не только на трибуне и в ложах для почетных гостей, но и в первых рядах толпящихся за полицейским оцеплением горожан.
И громоподобный рев восторженных криков потряс тугой, как желе, воздух. Лоренцо был бережно поставлен на ноги, и внезапно появившийся Шинкль, сияя отеческой улыбкой, батистовым носовым платком принялся смахивать пыль с полосатых штанов мнимого террориста.
Маркиз Урбан шумно вздохнул и рукавом вытер пот со лба.
Ударили куранты. Стрелка часов на Пороховой башне остановилась на цифре семь.
Загрохотали орудия. Точно по расписанию начался праздничный салют.
Самсон продолжал молча переваривать слова дочери.
Он никогда не видел Лоренцо и ничего не мог понять.
Ему на помощь пришел сообразительный и всезнающий Нисельсон, который, приблизившись, быстро ввел короля в курс дела.
Статс-секретарь короля сразу смекнул, что к чему. Появление Макса Берковского поначалу сильно озадачило графа. Но недаром Нисельсон уже множество лет был в гуще дворцовых игр. Побрить голову, вырядиться мусульманином, оживить древний грузовик – все это было в стиле братьев Берковских, глубоким умом и изобретательностью, мягко говоря, не отличавшихся и всегда бывших слепыми рабами инстинктов и первых побуждений.
Путем подкупа и грубой лести и, конечно, благодаря везению братья взлетели на вершину власти. Воровать, зная, что за это тебе ничего не будет, сможет каждый: тут особыми талантами обладать не надо. А вот когда надо было исчезнуть по-умному, тут Берковский попался как мальчишка, проявив несостоятельность и полный кретинизм.
А этот Лоренцо, вероятно, воспользовавшись ротозейством больничной охраны, бежал из клиники. И вот же дуралей, отправился в бега в больничной робе!
Потом беглец каким-то чудесным образом очутился на пути водителя-лихача Макса Берковского, который, по всей видимости, планировал тайком драпануть из страны. И вот, извольте, вместо того чтобы находиться где-нибудь недалеко от границы, оба идиота, заблудившись в плохо освещенных переулках Армбурга, оказались на площади прямо перед ликом короля.
Мгновенно отфильтровав и урезав свои соображения, Нисельсон поделился ими с государем.
Голова Самсона с трудом справлялась с полученной информацией.
Он понимал, что надо что-то сделать. Что-нибудь по-королевски основательное и чего не посмеют ослушаться. Чего ждут все. И замершие в ожидании простолюдины, и его придворные, и молодой человек с распухшим носом (ах, сколько мольбы было в его наглых глазах!), и дочка, по лицу которой гуляла загадочная улыбка, покоробившая чувствительное сердце Самсона, потому что заставила вспомнить порочно-победительные улыбки его парижских шлюшек в мгновения близости.
