Ознакомительная версия.
– Что-то ты расфилософствовалась, – подозрительно глянула я на нее. – Когда мы виделись в прошлый раз, ты орала, что после Витька и наручников завязала с любовью навсегда. А теперь про природу вспомнила?
Янка смущенно потупилась.
– Давай, колись, – давила я на нее. – Уже нашла кого-то?
– Ага, – призналась Лисименко, горя румянцем.
– И молчит! – возмутилась я. – Давно?
– Неделю уж…
– И кто?
– Так, один…
– Ну кто один-то? Какой он, чем занимается? Сколько лет?
– Да как сказать…
– Не хочешь, не говори, – обиделась я. – Больно надо! Только и про мои дела не выспрашивай! Секреты у нее появились! Подумаешь! Я тоже не расскажу тебе, чем у меня дело в санатории закончится! Буду так же загадочно улыбаться и молчать. Джоконда нашлась!
– Да ладно, ладно, – примирительно сказала подруга. – Чего психуешь? Ну, на дискотеке познакомилась неделю назад, в кино один раз сходили. Пока больше ничего не было.
– Что так?
– Да это… Его не часто отпускают. В армии он служит, здесь, у нас. А сам из Ставрополя. В увольнении был, на дискотеку решил сходить. А там я.
– И он пал жертвой твоей красоты, – констатировала я с ухмылкой. – Как зовут счастливчика?
– Эдик, – нехотя сказала подруга.
– Козочкин? – захохотала я.
– Идиотка!
– Слушай, Лисименко, гадание и в самом деле сработало! И десяти дней не прошло, как ты Эдуарда встретила. Где там мой Сигизмунд бродит? Жду не дождусь, весь подоконник локтями истерла!
Янка надулась и ушла на кухню. Я дала ей время остыть и двинула за ней. Через десять минут мы уже поедали остатки торта.
– Нет, правда, Ян, – снова завела я. – Зачем тебе все эти недоумки – Эдики, Витьки? Для коллекции? Они же все одноклеточные, у них же коэффициент интеллекта ниже, чем у твоего Христофора. Нашла бы себе достойного, интеллигентного дядечку с высшим образованием. Пусть в люди тебя выведет. Надо думать о будущем. Кто тебе его обеспечит?
– Сама обеспечу.
– Как? Копченой рыбой?
– Я, может, книгу напишу, – серьезно сказала Янка.
– Книгу?! – изумилась я. – О чем?
– О своей жизни, – торжественно заявила подруга. – Роман. Автобиографический.
Чтобы скрыть смех, я сделала вид, что закашлялась. Потом еле выговорила, стараясь, чтобы не дрожал голос:
– Не, Лисименко, лучше не надо. Не пиши.
– Почему это?
– Из твоей жизни роман не получится.
– Да? А что получится, по-твоему?
– Ну разве что анекдот.
Если бы Янка обладала умением испепелять взглядом, от меня в эту секунду осталась бы только жалкая горстка пепла.
Меня одолевала паника. Теперь это уже была настоящая паника, а не легкое беспокойство, начавшее покусывать меня на вторые сутки пребывания в санатории. Время ощутимо утекало сквозь пальцы, а дело не двигалось с мертвой точки. Ситуация никак не разруливалась. Все компоненты мозаики были подготовлены, разложены и перевернуты нужной стороной вверх, но складываться в одно целое не желали. Не хватало какой-то маленькой детали, и я никак не могла ее отыскать, а без нее, такой крохотной и незаметной, все остальные не значили ровным счетом ничего. Была я, был он, было его временное одиночество, которого я так жаждала, были темные ночи и мое страстное желание. И даже поселили меня почему-то одну в двухместном номере. Но не было заинтересованности Геныча во мне. А одного лишь моего желания на двоих почему-то не хватало.
Он меня избегал. С самой первой минуты, как увидел меня вечером двадцать пятого числа в столовой. Он так поразился, что даже забыл, зачем пришел. Скомкал разговор, быстро выпил чай и вышел. И после этого стал неуловим. Я встречала его только мельком, в компании, да еще в очереди на процедуры. И ни разу мне не удалось подловить его одного. Даже на дискотеку вечером он не ходил, боясь, видимо, что я приглашу его на танец.
Но, как ни странно, его поведение давало мне слабую надежду. Спокойствие и равнодушие огорчили бы меня гораздо больше. Это означало бы, что я для него и в самом деле пустое место. А раз прячется, значит, что-то испытывает ко мне, боится сорваться. Чувство долга да чувство вины – что еще его может удерживать? Тоже мне, рыцарь Средневековья! Угораздило же в такого нерешительного втрескаться!
Я даже Янке позвонила на вторые сутки и протрепалась с ней минут сорок. Надо же было с кем-то поделиться и обмусолить свои паршивые дела. С Кириллом говорить стало бесполезно, после того как он довольно конкретно высказался на эту тему. Но Янка неожиданно встала на сторону Кирилла, сама о том не подозревая.
– Да зачем он тебе сдался? – сердито орала она в трубку. – Как можно быть такой дурой? Триста раз убедилась, ничего тебе там не светит, не нужна ты ему, зачем унижаешься? Не бросит он ее, козе понятно! Ладно бы действительно любила, а то ведь дурью маешься!
– А я что, не люблю, по-твоему? – возмущенно вопила я. – Да я, может, о нем всю жизнь мечтала! Мне, может, без него не жить!
– Ой, не могу, держите меня семеро! Не жить ей! Не родился еще такой мужик, без которого мы не смогли бы жить. Наплюй! Собирай шмотки и убирайся оттуда! Не нужна ты ему. И он тебе не нужен!
– Нужен!
– Да ты и сама понимаешь, что не нужен. Просто тебя упрямство ослиное одолело. Как же, один порядочный попался, изменять своей подруге не желает, и вдруг не твой! Вот тебя зависть и душит. Ты все чего-то перебираешь, а перед своим собственным носом ничего не видишь!
– И чего это я не вижу перед собственным носом, интересно знать?
– Не «чего», а «кого»! Если бы ко мне такой кекс подкатывал, я бы сто раз начихала на посторонних блондинов!
– Ты про Шурика, что ли? Ты чокнутая, Лисименко, и со вкусом у тебя проблемы!
– Проблемы у тебя, Тюлькина. И, похоже, с головой!
– Да пошла ты со своими советами!
– Сама пошла!
Мы одновременно отключились. Я ужасно разозлилась на Янку. Поддержала, называется, в трудную минуту добрым словом! Но сомнение в душу уже закралось. Неужели со стороны все выглядит именно так? Бред какой-то! Просто Янка не знает всех тонкостей. Не на нее же Геныч смотрел таким пронзительным взглядом, что все внутренности превращались в желе. И не ее страстно целовал в новогоднюю ночь. Как же теперь после всего этого поверить пустым и бесцветным словам о долге и чести? Нет уж, как раз сейчас никак нельзя опускать руки. Напротив, нужно утроить, а если необходимо, то и удесятерить усилия, тем более что времени осталось в обрез. Двадцать восьмого приезжает моя соперница, а ее приезд, конечно, затруднит и без того нелегкую задачу. Так что действую я правильно. А дорогая подруга пусть заткнется, если ничего не понимает.
Двадцать седьмого вечером удача наконец слегка улыбнулась мне. Я отправилась в кинозал смотреть боевик с Джейсоном Стейтемом, потому что была уверена – Стейтема Геныч ни за что не пропустит. И точно. Прилетел как миленький, сел на два ряда впереди меня вместе со своим соседом по комнате. Я порадовалась, что так хорошо изучила вкусы своего любимого. Предсказуемость – хоть какое-то подспорье в нашей нелегкой работе…
По окончании фильма я набралась смелости – или наглости, что в данной ситуации было равнозначно, и подошла к нему, оттеснив соседа плечом.
– Гена, – застенчиво прочирикала я, потупив для верности взор. – Ты не мог бы зайти на секундочку ко мне в комнату, на третьем этаже…
– Да запросто! – влез сосед, которого никто не спрашивал. – С превеликим удовольствием! И даже не на секундочку, а секундочек на шестьсот.
«Чтоб ты провалился, придурок!» – подумала я, мило улыбаясь и давая понять остряку, что оценила его плоский юмор.
– Зачем? – спросил Геныч.
– Ну ты даешь! – вновь встрял неуемный сосед. – Такая симпатяжка зовет его в свою комнату, а он спрашивает зачем?! Если такой недогадливый, она тебе там, на месте, объяснит.
«Он сейчас мне все испортит, кретин!» – промелькнуло у меня в голове. Геныч настороженно ждал ответа, а сосед продолжал развивать тему, называя меня «красавицей», «розовым бутоном» и «мармеладкой в шоколаде», видимо, в расчете на то, что я передумаю и позову его.
– Понимаешь, Гена, там шпингалет на окне замазан краской. И никак его не повернуть, чтобы закрыть окно плотнее. А из щели очень дует, прямо на кровать. Помоги, пожалуйста. – Я постаралась, чтобы мой голосок прозвучал как можно нежнее, и умоляюще посмотрела ему в глаза.
Сосед захохотал:
– Шпингалет! Ой, мама дорогая!
Пришлось обернуться и послать ему убийственный взгляд. Как ни странно, до него дошло мгновенно.
– Ладно, Генк! – проговорил он, перестав смеяться. – Пошел-ка я на танцы. Закроешь окно, приходи в зал.
И, видя, что друг все еще колеблется, добавил:
– Иди помоги девчонке, замерзнет ведь, простудится! Шагай давай, чего тормозишь? Подумаешь, какой-то шпингалет!
Геныч наконец сдвинулся с места. А я за его спиной благодарно кивнула хамоватому соседу с благородной душой. Тот широко улыбнулся и показал мне большой палец.
Ознакомительная версия.
