Ознакомительная версия.
Люди высокого рода и общественного положения не могут купить на улице ничего, не могут зайти в лавку, принадлежащую низким людям, не могут обзавестись лишней одеждой, но у них есть город. А у него вот нет этого города, хотя он может протянуть руку и потрогать его.
Поэты и художники изводили десять тысяч красок каждый месяц на то, чтобы описать всю суматоху цветов и оттенков, бегущих по лезвию серого сумрака, быстро прекращающейся жизни в городах, где не гаснет свет – в городах, которых никогда не будет, потому что никто из людей, живущих на окраинах империи, не в силах их вообразить.
Я живу в городе, которого не существует, мрачно думал он. Средоточие благ, средоточие власти. Узел, который никто не разрубит. Мера всего.
За два с половиной года, не считая пребывания на руднике, аар успели пробрать посланника до печенок.
Таскат шел, не отводя глаз от ореолов тусклого света. Охрана избавляла его от необходимости разглядывать толпу. Он так и не привык беречься от возможных карманников. Но кто же отпустит посланника звездного государства с той стороны неба, аристократа по рождению, бродить по городу без охраны? Спасибо еще, что оставили возможность иногда ходить пешком в сопровождении восьмерых вооруженных солдат. Это больше похоже на конвой.
Позвольте, мог бы сказать он. Я вовсе не аристократ по рождению. Но министерство внешних контактов весьма и весьма предусмотрительно. Это входит в программу контакта. Простолюдину не доверили бы заключать столь важные сделки со столь важными, можно сказать – великими людьми. Поэтому ко мне тут должны обращаться «высокородный» и иногда носить в паланкине.
А под ноги стоит смотреть, потому что темновато: уличное освещение на самых богатых улицах – масляное. Газовое – высший шик в некоторых экстравагантных домах. Электричество есть во дворце и у жрецов.
Запрет на искусственное электричество (естественное бежало сейчас дрожью по позвоночнику, поднимало шерсть на загривке, и приходилось успокаивать себя, сжимая кулаки) здесь был подобен священному запрету на колесо у инков – еще древние земляне знали толк в таких запретах, о чем великолепно писал нынешний начальник поисковой службы. Но все-таки в императорском дворце, пред лицом…
Он почувствовал, что заражается намеренной почтительностью, проникающей здесь во все щели, и разозлился. Плевать. В императорском дворце можно было не расширять зрение, листая страницы старой книги или читая какой-нибудь указ. Это имело значение. А остальное? Зачем мне все остальное?
Поживешь здесь несколько лет – сказал ему добрый Варта, его предшественник на этом посту – будешь падать перед троном на колени. У предшественника были грустные темные глаза, волосы стояли торчком, как иглы дикобраза, и он наверняка с облегчением вздохнул, как только корабль оторвался от планеты.
Сбившись с шага, посланник споткнулся и обиженно вспомнил, как передают дела люди, которым все равно.
– Здесь казнят – предупредил предшественник.
– Знаю, знаю – проворчал Таскат. – Поэтому меня сюда и послали. Я уже не раз был там, где могут казнить. Везет мне. Хурр!
Он оглядел обстановку башни. Огромная кровать состояла из десятка квадратных пуфов, набитых чем-то, похожим на ощупь на скомканные тряпки. Не комната, а одна большая спальня, а войти может кто угодно. Полог свешивался одним концом вниз. А если кто-нибудь войдет и застанет посланника одевающимся?.. Или увидит хвост?.. Это же культурный шок.
– Спи в этом балахоне – Варта махнул рукой в сторону комода. – Так все делают.
Стены были изысканно занавешены драпировками, из-под которых виднелся голый камень. Окно занимало половину стены и не закрывалось ничем – это был просто проем в стене.
Дыра, подумал Таскат. То есть – в стене дыра. И люди, наверное, падают… тут метров пять.
– Здесь так живут все высокородные – хмыкнул предшественник. – Привыкай!
– Привыкну – пообещал Таскат. – Ты любишь местное вино? О боги.
На низком столе стояла откупоренная бутылка и недопитый бокал.
Варта улыбнулся.
– Я тут тоже кое к чему привык… А почему ты говоришь «о боги»? В ваших землях никогда не слышали ни о каких богах.
– Привык. На прошлой работе от этого было не отвязаться. Спасибо, больше я не буду.
– Привык? Тебе пригодится. Только вслух не поминай. Тут с этим плохо.
Предшественник как-то погрустнел. Совсем замучался, бедняга – решил Таскат, вспоминая его отчеты. Он был по большей части программист. Кроме тысячи мелких дел, которые входили в обязанности специалиста по торговле, нужно было в буквальном смысле слова иногда «работать на рудниках» – программировать машины, чинить неполадки. Огромный рудничный комплекс развернулся автоматически, но махине размером с город были нужны ремонтники и тот, кто их запускает. А еще ведь и торговое представительство… Приходилось, наверное, с кем-то пить. Тут тоже пьют.
Это плохо помогает при скандалах.
– Что – придется?
– Придется. Многое придется делать не так, как тебе хочется. – И еще подмигивает, как будто хотел бы что-то прямо сказать, но не может. Вот не может, и все.
Со значением.
Он перешел на язык знаков. «Слушают? – Нет. А отчего не можешь говорить? – Страшно. – Чего боишься?»
Варта возмущенно выдохнул и уставился на него бешеными глазами.
«Я напишу!» – выбил он пальцами по столешнице и отвернулся, чтобы взять свой мешок. «А до того не спрашивай!»
«Гордый» – хотел сказать ему Таскат, но вместо этого подошел и обнял товарища.
Таскат подумал, что дело не в работе. Не могло его так согнуть за три года. Перекошенное от страха лицо быстро не выправляется, но вообще послать Варту, полностью мирного человека – это просчет. Бывает работа потяжелее, например, его предыдущая. А отчеты были полны мелких недомолвок… и больших недомолвок. Ладно. Что бы тут ни творилось, наше дело – машины и люди, оставшиеся здесь. Люди и машины. А всякие государственные неприятности нас обычно не касаются.
– А что у них с вооружением? – спросил он, чтобы хоть о чем-то поговорить с этим несчастным, неспособным составить отчет. – Я видел в твоих описаниях настоящие ружья. Должен же я знать, для чего это все.
– Не для ружей, поверь. С ружьями вообще вышла интересная история. Наши ребята, прилетев сюда первый раз, решили не пугать отсталое население и вооружило свою охрану винтовками. А через месяц они повторили за нами. По какому принципу, я до сих пор не понимаю. Но это все – уже не для ружей.
И замолчал, опустив голову. А потом сел в кресло и закрыл глаза.
Больше из этого бедняги ничего не вытянешь – понял Таскат и заткнулся. Ладно, спишемся с начальством потом.
Он проводил предшественника до края охраняемой зоны, помахал ему рукой и вернулся в эту холодную башню. В единственной комнате наверху еще оставались чужие вещи – Варта улетал в такой спешке, словно ему на хвост насыпали соли, и ничего не взял с собой, кроме памятных мелочей и окарины. Запретили ему, что ли?
Не мог же он серьезно ввязаться в какие-то еще политические распри – раздумывал Таскат, сидя на кровати. – Чего он так испугался? Из-за него все, что ли? Кроме того, ввязываться куда-либо еще нам просто запрещено.
Насколько он понимал, самым большим злом здесь считалась война. Если бы дело происходило дома, то он только пожал бы плечами. Война иногда – неизбежное зло. Для того, чтобы мир не воевал постоянно, существуют дипломаты, разведчики, игроки, наконец, торговые агенты и представители крупных корпораций, наделенные дипломатическим иммунитетом – такие, как сам Таскат… Не заводить же здесь полноценное посольство! Если бы предшественника вытурили отсюда, со скандалом или без, при других порядках – было бы все ясно. Но последняя война здесь случилась как раз в эпоху становления Империи. А Империя – одна. Три народа, одна большая империя.
Аар вообще не воюют – говорил ему наставник… Три части огромной страны, Аре, Исх и Айд, живут мирно. Воюют в Айде полудикие племена между собой, и то не воюют, а так… стычки у них. Усобицы. Какая-то неясная, незатухающая война происходит на южной границе Империи, где, судя по карте – сплошные джунгли и болота. В Империи есть армия и традиционная воинская повинность, разбойничьи шайки, воры и грабители, но нет террористов, воинствующих религиозных орденов и оппозиции, готовой бунтовать. А война? Какая война? Даже восстаний и то нет. С тех пор, как скончался первый император – ни одного восстания.
Таскат не понял, почему так. Просто принял к сведению и заучил наизусть. Нет – значит, нет. Исторически сложилось.
Близился вечер. Очень хотелось хоть чем-то закрыть окно, но он подумал, что не стоит.
В здешних правилах поведения, установленных специально для высокородных, было заложено гордое презрение к плохой погоде.
Ознакомительная версия.
