Спросите, откуда я всё это знаю?
Скажу про себя, не таясь: немного ученый, в меру воспитанный, самодовольный, алчный, похотливый, грубый, вороватый, нетерпеливый, завистливый, задиристый, драчливый, упрямый, а самое главное – с хорошим слухом. Одним словом – ушастый сельский интеллигент, живущий в деревенской глуши – в часе неспешной ходьбы от Иерусалима.
Я не слышал начало их разговора, но по сосредоточенному лицу коэна и возбуждению левита понял, что первый пытается сосчитать выручку, а второй что-то декламирует ему из Писания.
– Кто привел других к добрым делам, тому свыше не дают возможности совершить грех, дабы он не спустился в преисподнюю в то время, как его последователи унаследуют век будущий, как сказано: «…ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидать тление». А кто вводит других в грех, тому не дают возможности раскаяться, дабы последователи его не спускались в преисподнюю, в то время как он сам унаследует будущий век, как сказано: «Человек, виновный в пролитии человеческой крови, будет бегать до могилы39».
– Как это? – машинально спросил коэн, сосредоточенно складывая цифры у себя в голове.
– Совершившему доброе не дадут совершить злое. А совершившему злое не дадут раскаяться.
– Благословен Господь! – коэн прикрыл глаза, не отрываясь от умственного счета.
– Благословен Он! – застонали талмиды, изнемогая под тяжестью кувшинов.
С этими словами все четверо вошли к нам во двор. Юноши поставили кувшины возле дома и побежали за угол.
– Эй, хозяин, неси вино! – крикнул рябой, садясь за стол и приглашая левита присоединиться.
Из дома выскочил человек и метнулся к винному погребу.
– Ну и жара, – коэн приподнял головной убор и краем платка вытер струящийся по лбу пот.
– И это только начало, – левит посмотрел на безоблачное небо и перевел взгляд на талмидов. – Мочиться у чужой стены можно не иначе как отступив на три ладони, если стена кирпичная, и на ладонь, если она каменная, если же она высечена в скале, то дозволено не отступать40, – он любил сыпать цитатами из книг, особенно если это касалось поучения других.
– Я отступил, – один из юнцов шагнул чуть назад, забрызгав себе ноги.
– Стена каменная, – второй опустил край рубахи и подошел к столу.
– Кирпичная, – левит не любил, когда с ним спорят.
– Разве кирпич не камень, а дерево не растение? – это был племянник хозяйки – тот самый, что прошлый раз влетел на два динария. Не знаю, выплатил ли он долг или нет, но, похоже, наука не пошла ему впрок.
– Ты смотри, какой умный, – левит покачал головой и повернулся к коэну. – Кто он и где ты нашел его, друг Суммас?
– Это Иов, сын Иосифа плотника, чей дом у Рыбных ворот41. А его тетка – жена горшечника, в чьем дворе мы с тобой сидим, – коэн принял запотевший кувшин из рук хозяина и взмахом руки отослал того прочь. Прежде чем удалиться, хозяин сбегал на кухню, принес четыре кружки, поднос с сушеным инжиром и лепешками, после чего сложил руки на груди, поклонился и, пятясь задом, скрылся в доме. – Отец просил пристроить его в учение, вот я и взял его к себе. Счет знает, писать умеет, что еще надо?
– Надо Тору42 почитать, завещанную Моисеем сынам Израиля.
– Читаю, почитаю, посты соблюдаю, – Иов сел рядом с левитом и подвинул к нему свою кружку. От такой наглости левита перекосило, и он решил проучить мальчишку.
– Твой отец – тот человек, который починил колесницу римского амара43?
– Да! – гадоль радостно кивнул, гордясь, что его отца все знают.
– Тот, который достоин побития камнями за то, что услужил язычнику? – левит был в своем амплуа: твердый и неумолимый к недругам Торы и хитроватый во всём, что касалось лично его.
– Нет, тот, который отвел беду от иудеев, строивших дорогу из Вефиля44 в Иерусалим, – юноша, об отце которого шла речь, прожег левита взглядом.
– Благословен Господь, избавитель Израиля! – левит отвел глаза, воздев руки к небу.
– Благословен Создающий плод лозы45! – подхватил коэн и влил в себя полную кружку вина. Одобрительно крякнул, после чего провел ладонью сверху вниз, поглаживая клиновидную бороду.
– Благословен Он! – зашептал второй талмид, косясь на своего товарища, который молчал, закусив губы.
А Иов ничего, крепкий орешек. Он начинал мне нравиться. Я видел, как от прихлынувшей крови зарделись его щеки – гадоль сжал кулаки, готовый принять брошенный ему вызов. То, что он помочился на угол дома – так с кем не бывает: и кот наш блудливый так делает, и пес хозяйский, а мы с волом так вообще во дворе дуем.
Чтобы не выдать своего любопытства, я покрутился на месте и стал подбираться к ним бочком, демонстративно разглядывая улицу и людей, собирающихся возле колодца.
– Четырех родов бывают ученики, сидящие пред мудрецами, – левит начал издалека, – губка, воронка, цедилка и сито. Воронка – ученик, у которого всё входит с одной стороны и выходит с другой: слышащий, но не запоминающий. Губка, вбирающая всё, – ученик, который всё слышит, помнит, но излагает в беспорядке. Сито, отбирающее кемах от солета, а солет от отрубей46, – ученик, который слышит учения, всё помнит, но излагает каждое отдельно. Цедилка, отбирающая гущу, – ученик, который входит в школу, и если слышит Мидраш, Галахи и Агаду47, то, выходя, не помнит ничего, а если слышит пустые речи, то их помнит. Вот и ответь мне, кто ты: воронка, цедилка, губка или сито?
– Зачем тебе это? – буркнул Иов, понимая, что примирения уже не будет и левит превратился в его недруга.
– Я думаю, цедилка… Только пустые речи ты и запомнил, а истинного учения не понял, и не дано тебе понять. Кто обладает тремя качествами добродетели – принадлежит к ученикам отца нашего Авраама48, а кто обладает другими тремя качествами – принадлежите к ученикам нечестивого Валаама49.
Гадоль посмотрел в сторону колодца и встал.
– Слушаю я тебя и удивляюсь. Сначала ты говоришь «белое», а потом «черное», – Иов поднял свою кружку и демонстративно вылил вино на землю, – этот достоин побития камнями, а этот удушения, тот сожжения, а другой усечения мечом. И при этом говоришь: человек согрешил раз, второй раз и третий раз – ему прощают; но если он согрешил в четвертый раз, то ему не прощают. И добавляешь: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу. И следом говоришь: согрешу и раскаюсь, согрешу и раскаюсь. Иной отвечает и за убытки, причиненные им самим, и за убытки, причиненные его волом или ослом, а иной не отвечает ни за убытки, причиненные им самим, ни за убытки, причиненные его волом или ослом, – кучерявый зачем-то посмотрел на меня и подмигнул.
Странно, я ему, вроде, ничего не должен.
– Что ты этим всем хочешь сказать, цедилка? – вино ударило в голову, и левит стал задираться.
– Сказано древними: «Наглый – в геенну, а скромный – в рай50». Вы же забыли истинное Писание и проповедуете веру, которая вам мила, и толкуете на всех углах: «Если какая душа согрешит против заповедей Господних и сделает что-нибудь, чего не должно делать, пусть представит из крупного скота тельца без порока, Господу в жертву о грехе. А если всё общество Израилево согрешит по ошибке и скрыто будет дело от глаз собрания, то, когда узнан будет грех, пусть принесут тельца в жертву за грех. А если согрешит начальник и сделает по ошибке что-нибудь против заповедей Господа Бога своего, чего не надлежало делать, и будет виновен, то, когда узнан будет грех, которым он согрешил, пусть приведет он в жертву козла без порока51…» А если не узнан грех будет, так и не виновен никто…
– Пошел вон! – не сдержавшись, служитель храма метнул в юношу глиняную кружку.
Иов увернулся, пропуская мимо себя корчажку, которая с треском разлетелась, ударившись о каменный вал.
– Уйду! Но мне кажется, ты запутался и сбиваешь народ с истинного пути. Ибо нельзя учить тому, чего делать не полагается, и нельзя согрешивших в малом наказывать больше, чем согрешивших в большем.
Коэн был против такого поворота событий. Во-первых, он терял способного ученика и, что бы ни говорил левит, лично он был юношей доволен. Во-вторых, кто понесет кувшин с маслом? Чтобы нанять носильщика, нужно платить, а это не входило в планы старшины. Да и тесть первосвященника не обрадуется, узнав об убытках. И, в-третьих, их уже никогда не будут привечать в этом доме.
– Сегодня не День искупления52 и грехи, совершенные пред лицом Господа, не прощаются, а проступки, совершённые пред ближним, прощаются лишь после того, как получишь прощение от ближнего. Примеритесь, ибо негоже двум иудеям встретить Пасху неочищенными.
Только сейчас левит сообразил, что натворил. Если бы не свидетели, он мог бы скрыть этот грех, но ставшее ведомым двум станет ведомо всем. От этой мысли его передернуло, и он пошел на попятную.
– С чего ты взял, что я так говорил? – голос стал ласковым, словно между ним и Иовом ничего не произошло.
