Ознакомительная версия.
Он подарил мне книгу с надписью: «Виктории Токаревой, которую я подтолкнул, и с тех пор она катится по наклонной плоскости вверх».
Это было именно так. Он меня подтолкнул, сдвинул с места, дал мне направление.
Однажды мы зашли в ресторан Центрального дома литераторов. К Сергею Владимировичу подскочил официант, принял заказ.
Я помню этот заказ: куриные потрошки и салат с ананасом. Меня поразило, что бывает такой салат с заморским фруктом.
Через короткое время официант принес заказ, и я, молодая и голодная, принялась уплетать за обе щеки. Внутри меня пела музыка, и я дирижировала себе вилкой, переполненная счастьем.
Михалков сидел откинувшись на стуле. Наблюдал.
– Ешь, ешь, – поощрял он. – У меня в семье все время диета.
Он соскучился по молодым проявлениям жизни. Жена, прекрасная Наталья Петровна, была старше на десять лет и, как все культурные люди, следила за своим здоровьем. А я ни за чем не следила. Просто жила.
Сергей Владимирович немножко выпил и неожиданно сознался:
– Думаешь, я кого-нибудь люблю? Я никого не люблю… Я по ним страдаю.
Я увидела вдруг, что он одинок. Меня это поразило. Как можно чувствовать одиночество при такой славе, с таким положением в обществе?
Сергей Владимирович видел мою жизнь и помогал мне материально. Не деньгами, нет. А тем, что брал в производство мои «Фитили». Я писала короткие сценарии и получала за них гонорар. На гонорар я покупала телевизор, холодильник, зимние сапоги и даже сшила новое пальто в ателье.
Я понимала его безмерное благородство и раздумывала: как отблагодарить? Как можно отблагодарить человека, у которого все есть? Кроме любви…
Однажды я заехала в «Фитиль» со своей ленинградской подругой Наташкой, моей ровесницей. Познакомила ее с Сергеем Владимировичем. И в небе зажглась звезда любви.
У Наташки был талант гейши. Она обтекала любимого мужчину, как река, затекая во все уголки и щели.
Они встретились в нужное время. Каждый мог дать другому то, чего ему не хватало. Наташе не хватало всего: любви, денег, жилья. Она была в то время бездомной и несчастной. Сергей Владимирович организовал ей квартиру в центре. Обставляла она сама. У нее был безукоризненный вкус.
Когда квартира была готова, она пригласила меня в гости.
Я вышла из лифта. Меня встречала Наташа с тапками. Боялась, что я занесу в дом уличную грязь. Наташа стояла передо мной в прозрачной пелерине, под легкой тканью была видна ее грудь – маленькая и совершенная, как две фарфоровые чашки. Далее – изящное углубление пупка, и под ним невинный темный треугольничек, как стрелка в рай. Все это наводило на мысли: как прекрасен человек, никаких иных мыслей не возникало. Становилось очевидно: все, что принято прикрывать, совершенно не обязательно прикрывать. У природы нет ничего некрасивого. У природы прекрасно все.
Наташа ввела меня в квартиру. Стала угощать ужином.
И квартира со старинной мебелью, и еда, и сама Наташа – все было безукоризненно. Я подумала: кому нужен мой литературный талант? Люди могут читать книги, могут не читать, а есть надо каждый день по три раза, и хорошо бы есть вкусно. Так что Наташка гораздо лучше снаряжена для жизни, чем я.
Она подарила Сергею Владимировичу белый пуловер и сказала:
– Не занашивайте… Его надо стирать каждые три дня.
Он ответил:
– Вот ты и постирай.
Она постирала, покормила, обняла, и звезда любви еще ярче засияла в небе.
Жена, Наталья Петровна, почувствовала опасность и пригласила Наташку в гости. Решила познакомиться, посмотреть, понять: велика ли угроза?
Наташка приехала. Предстала перед королевой.
Наталья Петровна воскликнула:
– О! Так вы высокая. Я думала, что вы маленького роста.
Наталья Петровна умела быть очаровательной, притягательной, независимой от возраста. Наташка в нее тут же влюбилась.
Рассказывала мне с восторгом:
– Она ни в коем случае не тетка. Дама…
Сергей Владимирович не принадлежал только себе, и высшее руководство не позволило ему идти на зов любви. Да и сам он не хотел разрушить то, что создавалось годами, десятилетиями.
Любовь начала буксовать, как грузовик на разъезженной дороге.
Наше неласковое общество не приняло Наташу. И когда они появлялись вместе, в спину ей неслось: «Парикмахерша».
Когда-то, в самом начале своей жизни, Наташа действительно работала парикмахершей. Но какой…
Сейчас талантливые стилисты наперечет. А тогда эту профессию задвинули в сферу обслуги.
У Лермонтова есть слова: «За каждый светлый день иль сладкое мгновенье слезами и тоской заплатишь ты судьбе…»
Наташа страдала. И все кончилось тем, что она соскочила на ходу с поезда любви. Быстро вышла замуж и уехала в Америку.
Свято место пусто не бывает. Возле Сергея Владимировича возникла другая Наташа, а может, не Наташа. Не важно…
Прошло много лет. Я шла в иностранный отдел Союза писателей. Одноэтажное длинное здание, там раньше располагались конюшни.
Зима. Снег стоит высоко. К зданию протоптана узкая тропинка. Мы встретились с Сергеем Владимировичем на узкой дорожке.
– Это ты? – узнал он меня. – Какая ты стала… Ничего от тебя не осталось.
– На себя посмотрите, – предложила я.
– Богатый мужчина старым не бывает…
Ответ замечательный.
Разговор зашел о двух Наташах.
– А кто вам больше нравился? – спросила я.
– У к-каждой свои преимущества. Но обе не то.
– А может быть, сделать последний зигзаг и найти ТУ?
– Т-тех – НЕТ.
Поиск идеала и бессмысленность этого поиска – тема всей мировой литературы. А Михалков сформулировал в двух словах: ТЕХ НЕТ.
Каждый человек ищет ТУ или ТОГО, но не находит. Почему? Да потому что ТЕХ НЕТ. И он ищет дальше, и тем самым движет землю. Поиск – это и есть земная ось. Вернее, не так. Земная ось – это любовь. А кружение земного шара – это поиск.
Наступила перестройка, своего рода – революция. «Кто был ничем, тот станет всем». А кто был всем – должен стать ничем.
В моем доме раздался звонок, и я узнала голос Сергея Владимировича, которого не слышала уже лет пятнадцать.
– В-виктория! Помоги мне. Меня обижают.
– Кто? – выкрикнула я.
– Успенский, Остер, жиды проклятые.
– А как я могу помочь?
– Не знаю. Придумай что-нибудь.
Я положила трубку, вошла в другую комнату. Мой муж сидел в кресле и читал газету.
– Михалков звонил, – сказала я. – Просит заступиться. Его травят.
Муж опустил газету. Сказал:
– Я бы не советовал тебе в это влезать. У Михалкова плохая репутация. Ему мстят за Пастернака.
– А почему не мстили раньше? Почему раньше не были храбрыми, тряслись по углам? А теперь вдруг осмелели, когда стало можно…
– Как хочешь. Лучше держись подальше.
Значит, когда мне было надо, я бежала к нему со всех ног. А теперь, когда нужна моя поддержка, я буду стоять в стороне, держаться подальше. Неблагодарность – грех. И вообще, отвратительное человеческое свойство. Когда бьют близкого человека, логично кинуться в эпицентр драки, рискуя получить по башке.
Я пришла в театр «Современник», увидела там Эдуарда Успенского.
– Ты чего Михалкова травишь? – строго спросила я.
– А тебе-то что?
– Он очень хороший человек.
– Это с тобой он хороший человек. Ты не знаешь, как он зажимал детскую литературу, по принципу: топи котят, пока слепые.
– Что было, то прошло, – возразила я. – А сейчас он старый. Ему восемьдесят шесть лет. Не стыдно лягать старого льва?
– Подлость возраста не имеет, – сказал Успенский.
– А чего тебе не хватает? Ты богат, знаменит, молод. Живи и радуйся. Будь мужчиной, в конце концов.
Свет потух. Начался спектакль. Через какое-то время я посмотрела на Успенского. Он сидел и смотрел в пол. Видимо, обдумывал мои слова.
Может быть, его и зажимали в кулак, но он брызнул из-под кулака во все стороны. Его Чебурашка обошел весь мир. Успенский талантлив, но ведь и Михалков талантлив. Можно мстить бездарности, но не таланту.
Я написала статью в журнал «Огонек». Это была статья о моем Михалкове. Она называлась «А врать нехорошо!».
Журнал вышел. Сергей Владимирович позвонил мне и поблагодарил:
– Спасибо, Викочка.
Я смутилась и спросила:
– Как ваши дети?
– Ты «Ургу» смотрела? – в свою очередь спросил Михалков.
– Смотрела.
– А «Ближний круг» смотрела?
– Смотрела.
– Ну так что ты спрашиваешь? Мои дети известны всем на свете…
Это правда. Дети унаследовали талант родителей, но не могу сказать, что приумножили. Они талантливы по-своему. А Сергей Владимирович – по-своему, и в этом своем он непревзойден.
Что можно сказать? Я любила своего Михалкова. И люблю до сих пор. Естественно, у него были недоброжелатели. Но сколь велики достоинства, столь тяжелы недостатки. Однако чаша с добром все же перевешивает.
Ознакомительная версия.
