Переложить на носилки. Задвинуть в салон – машину загнали прямо в цех. Врач и два фельдшера – шесть рук: ножницы срезают одежду, лохмотья на пол; рауш-наркоз; интубируем (не идет трубка в трахею, не идет, пошла); отсос; листенон в вену; заработал «Полинаркон», задышал; подключичный катетер, капельница; давление по нулям, растет, порядок, растет; шинируем…
– На Костюшко, Витек. Быстро поедем.
Воет сирена, на виражах со звоном вылетают флаконы из держателей, хрустят в пакете пустые ампулы – полная пригоршня набралась. Сутки только начались – уже второй халат в крови, снова менять.
По возвращении на станцию, глядя сверху из окна, как фельдшер моет распахнутый салон, Звягин определенно пообещал себе никогда в жизни чужими делами больше не заниматься. Пусть ими занимаются те, кому на работе делать нечего.
И ровно через сутки он звонил в дверь квартиры, так хорошо знакомой ему по Юриному описанию.
– Звягин, – коротко представился он. – Принимаю участие в следствии. – Эта обдуманная фраза не содержала в себе прямой лжи, вполне объясняя его визит.
Наверное, вид Звягина соответствовал представлению женщины об орле-сыщике (каковым он сейчас в глубине души себя и чувствовал):
– Входите.
И, как всегда бывает, встреча с живым человеком превратила абстрактную задачу в конкретную жизненную ситуацию: игра стала действительностью, пути назад не было.
– Можно осмотреть гостиную?
– Пожалуйста…
Она была еще молода, красива резкой грубоватой красотой – крупной лепки лицо, крупная полнеющая фигура. Ощущалась в ней спокойная жесткость, рожденная осознанием потери и грядущих тягот женской жизни. Судьба ее не баловала, всего приходилось добиваться самим, а вот теперь мужа не стало, и надо жить дальше и поднимать дочку.
– Ваза стояла здесь? – зачем-то спросил Звягин, указывая на стол.
– Да, – подтвердила она то, что он и так знал от Юры.
– Скажите, у него были в доме приятели? К вам иногда заходил в гости кто-нибудь из соседей?
– Соседка с десятого этажа. Она в то утро была на работе. К нему еще иногда заходил Коля Брагин, из двести девяностой квартиры. Он тоже моряк.
– Сейчас в рейсе?
– Нет, дома.
– А кто из соседей знал, что ваш муж вернулся?
– В соседней квартире на площадке, у лифта увиделись. А так, вроде, больше никто. Извините, – она вышла, и Звягин услышал из другой комнаты: «Алиса, тебе через полчаса на фигурное катание! Опять по английскому тройка будет!»
– Школьные проблемы? – спросил Звягин, входя к ним.
М-да, была типичная современная благополучная семья: единственный ребенок, которого загоняют в английскую спецшколу и на фигурное катание, гордясь перед друзьями успехами отпрыска.
Девочка ничего не знала: ей сказали, что отец вернулся на корабль… Проявившему интерес Звягину рассказали о школьной программе, поделились надеждами и успехами, даже показали тетрадки, которые с первого класса хранились в шкафу, аккуратно собранные в пачки и перевязанные ленточками разных цветов: «На память». Очевидно, будущее дочери являлось теперь главным интересом в семье…
Брагин оказался жизнерадостным пузаном, но узнав, по какому вопросу гость, явно встревожился.
– Я ведь уже давал показания, – сказал он, не пуская Звягина дальше прихожей.
– Необходимо уточнить. – (Боится. Явно боится!) – Вы знали, что Стрелков дома?
– Нет.
– Где вы были в то утро?
– Дома. Я. А жена на работе.
– И никуда не выходили?
– Нет.
– Что вы слышали между десятью и одиннадцатью часами?
– Ничего не слышал. Смотрел телевизор.
– Какую передачу?
К разговору подключилась жена Брагина, эдакая агрессивная запятая в кудельках:
– Мы уже все рассказали, сколько можно повторять! Ходят тут, допытываются… Что, Коля его убил, что ли? Следователи…
– Леночка, – заюлил Брагин, – не надо раздражаться. Мы с товарищем поговорим на лестнице, – он сунул ноги в туфли.
– Только недолго! Обед стынет!
Пройдя мимо лифта, они вышли на балкон, второй выход с которого вел на черную лестницу. Оглянувшись, Брагин вполголоса укоризненно сказал:
– Я ведь просил вашего коллегу… А вы теперь опять. При жене…
– Ну так как все было? Правду!
– Я к ней зашел в половине десятого. А ушел в час.
– К кому?
– Синкевич Наталье Саввишне.
– Вот! – сказал Звягин. – Вот! Адрес?
– Квартира двести девяносто шесть. Этот же подъезд.
– Она это может подтвердить?
– Она уже и подтвердила. Только не ходите к ней сейчас, прошу вас!
– Почему? Чтоб успеть ее предупредить?
– Не надо так… У нее сейчас все дома, ну… Как мужчина мужчину, вы можете меня понять?..
– Тьфу, – сказал Звягин. – С этим вопросом обратитесь к ее мужу.
Вежливый смешок в ответ:
– Но ведь здесь нет уголовного нарушения?..
– Нет, – ответил Звягин. Он отчего-то повеселел. – Стрелков вообще часто заходил к вам домой?
– Заходил иногда. Посидеть, поговорить, футбол там посмотреть по телику… Как жалко парня, слов нет… Знать бы, какая сволочь это сделала…
– Ладно, – сказал Звягин. – До свидания.
Вечером он вернулся домой в самом бодром расположении духа. Где он был? Заехал в гости к тому самому знакомому из системы образования. Зачем? Да тот все жалуется на головные боли, – ну поговорить, успокоить, пообещал достать ему ноотропил.
Произошло неслыханное: жена потребовала номер телефона и позвонила с контрольной проверкой – действительно ли был там Звягин, сколько и с какой целью. Подозрения точили ее.
– Ира, – сказал Звягин, – ты мне льстишь.
– То есть?
– Когда жена звонит кому-то, выясняя, был ли там ее муж, это понимают однозначно: он подозревается в измене. А ничто так не льстит мужчине, как обвинение в любвеобильности.
Мир был восстановлен – хрупкий, как весенняя льдина. Собственному сыну Звягин был вынужден назавтра назначить свидание вне дома – в вестибюле Пушкинского театра (на улице хлестал обложной дождь).
– Юра, – обратился он, стряхивая воду с плаща, – вынужден просить помощи. Сам бы проверил, но времени мало. Вот списочек, – вынул из кармана и развернул пять больших листов, исписанных с обеих сторон.
– Что это за адреса? – спросил Юра недоуменно, облокотясь о закрытое окошко кассы.
– Ты бы мог выяснить, не ограблены ли за последний год-два несколько из этих квартир? Я думаю, есть у вас подобная картотека? Сделаешь завтра?
– Не уверен, – протянул Юра, шаркая ногой по мраморному полу. – Откуда, почему, как?.. – Пробежал глазами список. – Разбросаны по всему городу…
– Необходимо выяснить три момента: факт ограбления, пойманы ли воры и целы ли дверные замки.
– Что за странная акция? Ты что задумал?
– Мы договорились лишних вопросов не задавать.
– У нас не частная лавочка, – заявил Юра. – Расскажи, в чем дело, – потребовал он.
– И не подумаю, – отверг Звягин. И нанес удар ниже пояса: – Часто тебя родной отец о чем-то в жизни просил? Не переживай, – утешил, – если удастся, я тебе подарю результат, и практикант раскроет небывалое дело, заложив краеугольный камень в фундамент своей карьеры. Устраивает?
В мучительном затруднении Юра наморщил лоб:
– Но как я доложу это по начальству?
– А как хочешь, – беззаботно отозвался Звягин. – Чтоб мой сын – да не нашел способ. Можешь ты вообще не докладывать?
– Ну, папа, ты даешь. – Иных слов сын не нашел.
На станции «скорой» три бригады купили вскладчину старенький телевизор в комнату отдыха, откуда Звягина и позвали вниз к телефону – сын справился с заданием и теперь звонил из автомата, соблюдая внутрисемейную конспирацию.
– Есть! – закричал он возбужденно.
– Не может быть, – лениво сказал Звягин, скрывая нетерпение. – Сколько?
– Три! Три! Скажи, что это за список?
– Что ж, три из двухсот – неплохой процент попаданий, как ты считаешь? Раскрыты?
– Нет. Глухари…
– Очень хорошо! – сказал Звягин.
– Чего ж тут хорошего?..
– А замки?
– В одной – целые, в двух – замки со следами посторонних предметов.
– Что значит – посторонних предметов? – обеспокоился Звягин.
– В просторечии – следы отмычки, – пояснил Юра.
– Да?.. Ты уверен, это точно?.. – спросил Звягин обескураженно. – Странно… Очень странно.
В автоматной будке на другом краю вечернего города Юра с суеверной нерешительностью задал вопрос:
– Как ты узнал про нераскрытые ограбления, пап?..
– Силою данного мне природой мозга, – туманно ответствовал Звягин. – Читайте «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского.
Однако, вернувшись наверх, продолжил он чтение книги менее знаменитой, хотя также не лишенной некоторых скромных достоинств, – то были «Рассказы следователя» Бодунова и Рысса. Задумчиво перелистав дело о «Черных воронах», он посвистел «Турецкий марш», вдруг улыбнулся и ошарашил фельдшера одним из своих непредсказуемых вопросов:
