– Ну и что?
– А то, что я спросил у ребят, когда… когда порвался трос. Так вот. Они никто в часы не смотрели. Но был бригадир, который посмотрел и потом милиции говорил в протокол. Было два часа десять минут.
– Сатек, – устало проговорила я. – Зачем ты меня мучаешь? Ты прямо, как следователь на допросе. Десять минут… восемь минут… Какая разница?
– Какая разница? Разница в две минуты, – убежденно проговорил он. – Ты крикнула: «Сдохни!», и он сдох после двух минут. Или сразу, если часы бригадира идут немного вперед.
– Или до того, как я крикнула, если часы бригадира идут немного назад… – передразнила я. – Кончай, Сатек. Хватит.
Он поднял на меня умоляющий взгляд:
– Только скажи: это ведь не ты? Или ты?
И тогда мне просто всё надоело. Надоело отпираться. Я не хотела врать. По крайней мере, не ему – моему святому Сатурнину. Он заслуживал как минимум правды. Я подняла на него взгляд, глаза в глаза.
– Я. Я. Теперь доволен? Я убила его, – сказала я тихо. – И если бы могла, убила бы его еще десять раз. Такая мразь не должна ходить по земле и портить людям жизнь. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не сделала этого раньше. Точка, конец сообщения.
Сатек молчал. Выждав еще секунду-другую, я отстранила его рукой и пошла дальше по коридору, чувствуя его взгляд на своей спине. Пускай себе смотрит, не споткнусь.
«Будет печально, если нашей дружбе придет конец, – думала я. – Но ты сам виноват, парень: я не навязывала тебе эту правду. Ты самолично вытащил ее из меня клещами, вот теперь и живи с ней. Не смотри на смерть, если не можешь выдержать ее ответного взгляда».
В вестибюле у дверей дежурил Лоська. С момента той памятной ссоры во дворе мы практически не общались. Сначала общения избегали мы оба, затем он стал все чаще и чаще как бы невзначай попадаться мне на пути. Задергался, бедный плюшевый козлик. Ничего, пусть немного понервничает. Не то чтобы все это время я вовсе не думала о нем, но держать фасон было существенно легче, когда вокруг происходили такие события…
– Саня… – жалобно проблеял он, когда я проходила мимо. – Саня, подожди.
– А, Лоська, как жизнь? – приветствовала его я. – Всё копаем, а? Главное, не стой под стрелой. Говорят, это опасно для головы.
– Ты мне будешь рассказывать… – важно кивнул он, радуясь подвернувшейся возможности. – Я это своими глазами видел. Он стоял примерно вон там, где колонна, а я…
– Неважно, Лоська, – прервала его я довольно бесцеремонно. – Я слышала этот рассказ как минимум трижды. Во всех подробностях. Бывай.
Он в панике схватил меня за плечо.
– Подожди, куда ты?
– Гулять, – сказала я. – Люблю гулять теплыми августовскими вечерами. Вишня, увы, отошла. Была и забыта. Нынче в ходу абрикосы. И пожалуйста, отпусти мое плечо.
– Абрикосы… – кивнул он. – Как же, слышал, слышал. Чешские…
– А хоть бы и чешские! – беспечно воскликнула я. – Мы ведь тут интернационалисты, нам любой абрикос по вкусу, без различия веры, национальности и цвета кожурки. Главное, чтоб не кислый. Попробуй и ты, мой тебе совет. Здесь всякие деревья имеются – пониже, повыше…
– Не нужны мне эти Пониже и Повыше, – мрачно ответствовал Лоська. – Мне ты нужна. Я без тебя не могу.
– Вот что, Константин, – мне стоило некоторого труда состроить по-настоящему серьезную мину. – Я девушка занятая, ответственная. Если ты хочешь сказать мне что-то очень важное, говори, выслушаю с интересом. Но только чтоб действительно важное, без этих вот глупостей. Без этих вот «нужна»… «не могу»… и так далее. Чтоб это было что-нибудь конкретно новенькое, чего я еще не слыхала. А пока таких текстов не звучит, нам с тобой и говорить-то не о чем. Вот так. А теперь извини, мне пора. Время абрикосы кушать. Мне мама велела больше фруктов потреблять. А маму слушать надо. Девок-то вокруг много, а вот мама у нас одна. Правда, Константин? Ну вот. А ты все-таки попробуй чешские абрикосы. За неимением вишни. Начни с той, которая пониже. На нее, наверно, и залезать легче. Бывай, дружок.
И я промаршировала мимо него в ночь, бодрая и веселая, как рота церемониальных барабанщиков по дороге в войсковой бордель. Что сказать? Этот день начинался плохо, но в итоге определенно удался. Конечно, жаль, что я не видела своими глазами, как башка этого подонка слетела в канализационную канаву – это зрелище наверняка доставило бы мне немалое удовольствие. Но, с другой стороны, совершенно неожиданно выяснилось, что мой таинственный дар действует даже на расстоянии.
Далее, подруга Олька теперь спасена от насильника-шантажиста и может безмятежно дрыхнуть в своей постели, не опасаясь, что ее вновь дернут в кабинет для комиссарских утех. Объяснение с Сатеком… – это тоже следует зачислить скорее в актив, чем в пассив. Даже если он ни разу больше не подойдет ко мне – все равно хорошо сознавать, что у тебя есть кто-то, кому можно сказать правду. Что, более того, правда сказана.
Но неужели он действительно будет избегать меня? И почему эта мысль настолько мне неприятна? До возвращения в Питер, а значит, и до прощания с Сатеком осталось всего ничего. Мы все равно больше никогда не увидимся – так о чем сейчас сожалеть? Наверно, меня напрягает что-то другое: не чувства конкретного святого Сатурнина, а отношение людей вообще. Их гипотетическое отношение к тому, что я сделала и, возможно, сделаю еще не раз в будущем. Ведь я убийца. Да-да, я убиваю людей, причем, не только откровенных подонков типа Миронова. Я убиваю людей в своих сугубо личных интересах, как, например, капитана Знаменского. Хуже того: убив опера, я получила удовольствие, подобно какому-нибудь психопату. Что испытывают, глядя на убийцу-психопата, другие, нормальные люди? Страх? Отвращение? Будет очень обидно, если Сатек думает сейчас обо мне со страхом и отвращением.
Ну и, наконец, Лоська. На этом фронте явно настала пора решительных действий. Я понимала, что если за оставшуюся до отъезда неделю у меня не получится добиться от него формального предложения о замужестве, то не получится уже никогда. Что ж, судя по нашему последнему разговору, клиент, что называется, созрел. Раньше в такой ситуации я непременно взяла бы его под уздцы, то есть хитростью и силой выманила бы нужные слова, причем так, что сам он пребывал бы в полной уверенности, что инициатива принадлежит исключительно ему, мужчине. Мужчине с большой буквы М.
Однако сейчас мне почему-то не хотелось заниматься этой простой, но в чем-то и унизительной процедурой. Если он не совсем плюшевый козел, то пусть пройдет эти несколько метров самостоятельно, без кнута и без пряника. А вдруг не пройдет? Неужели я сознательно оставлю столь важное дело на волю случая? Пожалуй, что так. И, между прочим, чей это голос: меня-умной или меня-глупой? Непонятно… Похоже, это был тот редкий случай, когда голосование дуры и умницы практически совпало. И, хотя мотивы их были наверняка разными, этот факт все же настораживал. Да хочу ли я на самом деле выходить за него замуж? Конечно, хочу. Я ведь за этим сюда приехала, разве нет?
Так, мучимая сомнениями и подбадриваемая радостью побед, я в одиночку то брела, то маршировала по спящим улицам Минеральных Вод – от угла к углу, от сомнения к радости, от радости к сомнению. Абрикосов, кстати, было в избытке, но я к ним не притрагивалась. Немытые фрукты опасны для живота.
На следующий день было объявлено о прекращении всех работ до приезда следственной комиссии – то ли из ВЛКСМ, то ли из ВЦСПС, то ли из какого-то другого цеце-цапцарап. Практически это означало, что отряд закончился на неделю раньше запланированного. Нас отправили бы домой немедленно, но, как видно, не нашлось такого количества свободных билетов. Чтобы как-то занять людей, а может, просто желая вывезти нас подальше из зоны ЧП, зональный штаб решил наградить отряд трехдневной экскурсией в Домбай и Теберду. Немцы и чехи должны были улетать сразу по возвращении оттуда; остальных отправляли в Питер спустя еще два дня. Кончилось лето.
Я знала Домбай только из песен Визбора, и в иных обстоятельствах с радостью поехала бы туда. Но только не сейчас, не с такими соседями. Мне, мягко говоря, не улыбалось сидеть в одном автобусе с Лоськой, который будет молча поедать меня глазами, и с Сатеком, который, напротив, будет всеми силами избегать любой возможности встретиться со мной взглядом. Меня тошнило от мысли, что придется хором исполнять «Вместе весело шагать по просторам» с теми, кто избивал Райнеке по приказу Миронова. Поэтому утром, когда пришла пора садиться в автобус, я без особых усилий сымитировала непреодолимый приступ тошноты.
– Скажи Валерке, что я остаюсь, – наказала я Ольге, когда та пришла вытаскивать меня из туалетной кабинки. – Жалко, конечно, но не ехать же по горным дорогам, когда тебя несет и выворачивает наизнанку. Наверно, переела абрикосов.
Это сработало: ни у кого не было сил, времени и желания проверять мое алиби. Когда автобус с отрядом наконец отвалил, я выбралась из своего убежища, не торопясь, приняла душ и уселась на кровати, размышляя, куда девать такую уйму свободного времени. Мне вдруг пришло в голову, что я никогда еще не оказывалась в такой ситуации – наедине с собой, совсем без других – близких и дальних, родных и чужих, милых и неприятных, сочувственных и равнодушных. Без других, от которых мне чего-то было бы нужно и которым чего-то было бы нужно от меня. Без дел – срочных и не очень, важных и незначительных. Без уроков, домашних заданий, лекций и экзаменов. Без ожиданий, без планов и надежд – во всяком случае, на ближайшие три дня.
