Ознакомительная версия.
Посидите-ка лучше тут у меня, в уголочке. Сейчас корвалолу накапаю.
Есть у нас крупный медицинский начальник. Доктор наук (медицинских, естественно), орденоносец и большой мудак. Сами знаете, как это бывает. Живет себе хороший врач и отличный семьянин, пользуется уважением, потеет под белым халатом, а потом – раз и в дамках: становится волей судьбы и слепого случая, а то и за взятку – Большим Начальником. И тут же исчезает веселый собеседник и верный собутыльник и образуется выше обозначенный мудак со всеми своими мудакскими функциями.
Нашего – назовем Иваном. Многие годы он был заведующим нейрохирургическим отделением. Иван имеет форму шкафа и пальцы в виде сарделек. Будучи ещё живым, наш великий нейроофтальмолог Генрих говорил, бывало, с тоской, затягиваясь «Примой» и сплевывая табачные крошки, о пациенте, которому Иван предложил оперироваться: «Больному угрожают сардельки!»
Очень скоро Иван решил, что в нейрохирургии он уже достиг всего, чего хотел, и решил податься в начальники. Сказано – сделано: Иван возглавил здравоохранение нашей епархии.
И у нас же в больнице работала женщина-хирург Ульяна. Удивительно красивая как женщина и не менее удивительная дура как хирург: то кровь не ту перельет, то больных перепутает и не того возьмет в операционную, то ногу не ту отпилит по дежурству. И все ей как-то с рук сходило! Я всегда такому удивляюсь. Бывает, что не так на больного посмотришь, и уже через день тебя тащат в прокуратуру! А Ульяне – все нипочем!
Однажды ее как консультанта сбросили с вертолета на большую плавбазу в Баренцевом море (дело происходило в одном портовом городе.). Там Ульяна прооперировала в судовом госпитале моряка с дыркой в желудке (прободной язвой). В протоколе операции Ульяна изложила свою версию операции: наложила, мол, швы на язву, а сверху, для пущей герметичности, подшила к месту ликвидированной дыры прядку жирового «фартука» брюшной полости – сальника. Больному не полегчало, и его через три дня доставили в нашу больницу с клиникой разлитого перитонита.
Повторно прооперировали и увидели, что сальник подшит к здоровому участку стенки желудка, а язва – вообще не ушита: зияет в желудке дыра и хлюпает зеленым едким соком. Грянул скандал. Ульяну трясли и сношали на всех уровнях, и дело шло к тому, что светил ей срок и прочие бесплатные удовольствия. «Что ж ты, тра-та-та такая, там ушивала?» – возмущалась врачебная общественность. Ульяна сокрушалась и тупо твердила в ответ, что сделала она именно то, что описала в протоколе операции.
А потом – раз! – и пошло все на спад. Как-то потихоньку, незаметно тучи над Ульяниной головой рассеялись: о суде уже никто не говорил, прокуроры завяли и на допросы докторицу таскать перестали. Объявили Ульяне выговор, и ушла она в длительный отпуск с последующей специализацией в Москве по экстренной хирургии брюшной полости.
И вот однажды, в тесной компании всяческих хирургов с Иваном во главе стола, завели мы разговор про непотопляемую Ульяну. Иван помалкивал и хмурился, а потом сказал стеснительно:
– Это я ее, ребята, во всех случаях отмазывал!
И рассказал такую историю. Поступал Иван в медвуз на льготных основаниях, как рабочий-пролетарий и отслуживший армию. Сдавали они вступительный экзамен по физике письменно, и Иван не знал по своему билету ровным счетом ничего. Сунул он в отчаянии свой билет девушке-блондинке, которая свое задание сделала за десять минут и с любопытством посматривала на потеющего здоровяка Ивана. Девушка и Иванов билет разъяснила в момент, и Иван успел оформить все своим почерком. В результате Иван получил «пять» и поступил в институт, а девушке-отличнице закатили трояк, и она убыла в неизвестном направлении, обливаясь слезами.
– Тогда установка была: брать в медицинский ребят, отслуживших в армии и с биографией, – пояснил Иван.
И вот через много лет эта девица, а теперь уже – женщина-хирург приехала в наш город в надежде заработать длинный рубль.
Иван рассказывал дальше:
– Как я мог не принять ее на работу?! Я ведь тогда в мед в третий раз поступал и решил, что, если не поступлю – плюну на всё и пойду в Горный институт! Кем бы я сейчас был, не помоги мне эта Ульяна тогда? Сейчас я и доктор наук, и начальник, а мог стать простым маркшейдером и пить горькую после смены на руднике Каула– Котсельваара! А Ульяна потом еще много лет мыкалась в санитарках и пять раз поступала в мединститут.
Ну а потом она то в одно дело вляпается, то в другое… Гнать ее, конечно, надо было, но я как вспомню ту девочку, что помогла стать мне человеком, так и остыну… То там переговорю, то сям… Женьке-прокурору позвоню, генералу нашему милицейскому брякну. Выручали. Куда они без медицины, козлы вонючие. У кого спина, у кого жена с грыжей в одном месте.
Пьяный завтравмой Сенкевич заржал:
– Лопух ты, Иван! А я-то тебе завидовал! Думал, что ты с ней спишь! А ты, ученый хренов, еще в юности плагиатом не брезговал! Ты уж нам вот что расскажи. Кто тебе кандидатскую и докторскую писал?!
Однажды мы с нашим неврологом осматривали больного в тюремной больнице. Пока я этого больного оперировал, хлебосольные хозяева невролога напоили. Потом он «добавил», когда стали угощать меня, декомпенсировался и потерял выданный ему на КП при входе в тюрьму корешок пропуска!
Начальник медсанчасти тюрьмы погрустнел и объяснил, что проще всего невролога теперь оставить в тюрьме и ожидать приезда начальника ОЮ 137/23: все равно на КП не выпустят и закроют в «холодную» до приезда того же начальника.
– А у нас тут тепло. Постелим в ординаторской, едой обеспечим. Девочек не обещаю, но ЗК в больничке смирные. С ними телевизор посмотрите в холле. А через три дня начальник вернется. Хорошо отдохнете, не сомневайтесь!
У больных с черепно-мозговой травмой часто бывают психозы. Дело обычное: пьет себе человек день, два, неделю, месяц и от слабости падает на голову. Тащат его к нейротравматологу, начинают лечить: постельный режим, берегут от сквозняков, дают полезные лекарства с недоказанным действием и с просроченным сроком годности. Водки категорически не дают. От всего этого больной и выдает психоз.
Давно заметили, а потом прочитали в умных книжках следующее.
Начинающих психовать надо держать под наблюдением, вводить им седативные и прочее, но, сколько возможно долго – не фиксировать.
Пусть себе ходят везде, лепечут чушь, предлагают всем чрезвычайные сексуальные утехи. Пусть! У этих субчиков в связи с интоксикацией развивается несвойственное россиянам свободолюбие: стоит такого больного привязать, поставить ему капельницу, установить мочевой катетер, словом – ограничить свободу передвижения – тут же развивается психоз во всей красе! Крик, мат, членовредительство себе и окружающим.
Один псих – напрягает все отделение. Два психа – парализуют его деятельность. Остановить, хотя бы на время, этот процесс может вовремя данный per os[40] алкоголь. Раньше иногда капали раствор спирта в вену. Очень помогало, но сейчас – запретили.
Вот к такому буяну меня и вызвали. Мужика уже привязали. О! Это такое искусство – правильно привязать! Мужик орет, бьется на вязках «как ведьмак на шабаше», в моче – по уши. Все что возможно, ему уже ввели – без эффекта. Самые запредельные дозы седативных в этой фазе – не действуют. Беда еще в том, что почти все они в это время гордо отказываются от алкоголя!
Отвязал мужика. Говорю: «Выпить хочешь?»
Больной: «А у тебя есть?»
Я: «Так сбегаю! Хочешь?»
Б.: (очень неохотно): «Ну давай».
В процедурке сестра смешала спирт с глюкозой и микстурой Попова (там есть барбитураты).
Несу стакан этого пойла в палату. Даю больному. Он понюхал: «Это что за бормотуха?»
«Десертное, – говорю. – За 72 рубля 40 копеек».
Б.: «Нет такого вина! (Пытается отдать мне стакан.) Где брал?»
Я: «Да в „Юбилейном“, на углу. Завезли недавно».
Б.: «А ты? Я один пить не буду!»
Налил в стакан воды. Прихожу.
Б.: «У тебя спирт или водяра? А то у меня закуски нет».
Сосед по палате в один миг разрезал помидор, посолил, подал нам.
И вот картина: сидит небритый безумный мужик на зассанной койке, на руках болтаются вязки, в одной руке стакан, в другой – красный помидор. Напротив сижу я в таком же виде, но без вязок. Я говорю тост и предлагаю чокнуться…
И тут в палату входит жена больного! Потом долго ее успокаивали, уговаривали не кричать, давали ту же микстуру Попова, объясняли суть лечебного процесса. А то ведь хотела идти куда-то жаловаться на врача, спаивающего ее больного мужа!
Больной с массивной повязкой на голове. Настоящая чалма. Сильно промокла кровью. В истории болезни диагноз: «Сотрясение головного мозга. Острая кровопотеря. Алкогольное опьянение».
Ознакомительная версия.
