– На электросварку!
Эту историю рассказал мне приятель, подрабатывавший хапером в Бней-Браке. Бней-Брак – это район, а по израильским меркам город, в черте Большого Тель-Авива. Хапер – владелец микроавтобуса, работающий без разрешения.
Появился в компании, как он себя называл, еврохохол.
То есть еврей с Украины. В то время ещё никто даже не догадывался, что Украину захватили иудобандеровцы. Приняли его хорошо. Работы хватало всем, да и конкуренции он, на своём стареньком «фиате», не составлял. Дальних поездок он не брал, довольствуясь работой по месту. Закончив работу, он подбирал пассажиров на автобусных остановках и вёз их в Ашдод, где жил. Однажды он, как всегда, собрав народ, возвращался домой. В салоне оставалась последняя пассажирка. Она обратилась к нему со словами:
– Нааг, они роца Зайн.
– Они ле ехоль, они овед.
Раздался дикий вопль! Она попыталась вцепиться ему в лицо. Беднягу спасло то, что его авто не двигалось, он просто экстренно эвакуировался.
Ларчик, как всегда, открывался просто. Яша, как звали виновника скандала, практически не знал иврита. Дело в том, что каждая буква в еврейском алфавите имеет своё числовое значение. Буква «зайн» соответствует цифре 7. Кроме того, эта же буква означает и определённую часть мужчины, находящуюся ниже пояса. Одним словом женщина сказала ему буквально следующее: «Водитель, я хочу в седьмой квартал». Он просто не так её понял и ответил: «Я не могу, я на работе».
С тех пор он прекратил подбирать пассажиров на остановках. Но не перестал работать в Бней-Браке, теперь только «трамваем», то есть крутился по маршруту. За поездку от кольца до кольца брал три шекеля, за одну-две остановки – шекель. Над ним все посмеивались. А он отмалчивался. Прошло года три. И вот наступило утро его триумфа! На площадку, где собирались его соратники, въезжает новый «мерседес», белое чудо техники: стёкла затемнённые, внутри анатомические кресла и видак! Как вы догадались, это совершенство принадлежало Яше. Три года (!) он собирал шекель к шекелю. Без ссуды взял автомобиль стоимостью 240 000. Ай да еврохохол! Он преобразился: во взоре появилась значимость, речь стала неспешной. Этот пройдоха за полгода до покупки давал каждому пассажиру свою визитку. В видаке он поставил фильм «Золотой Иерусалим». Понятное дело, теперь у него в клиентах были состоятельные евреи. Товарищи ему завидовали, но по-доброму. Согласитесь, не каждый может складывать в кубышку шекель к шекелю. Порядки он знал. «В субботу приглашаю всех на поляну», – заявил он спустя пару недель. И так как не в его правилах было брать деньги из домашнего бюджета, он сначала «разграбил» Бней-Брак и только затем накрыл поляну.
А наутро он вёз в Иерусалим всеми уважаемого рава и его девять дочерей.
– Я могу показать моим девочкам твою кассету «Золотой Иерусалим»?
– Да, конечно, кассета внутри.
В салоне автобуса вместо гимна Иерусалима раздались звуки, больше подходящие к фильму «Эммануэль».
Всё просто. На обратном пути гости накрытой им поляны посмотрели порнушку, а Яша в запарке забыл поменять кассету. Несчастный моментально выключил видак, но было поздно. В автобусе повисла недобрая тишина.
– Яша, я понимаю, что еврею можно смотреть на всё, кроме электросварки, но девочкам ещё рано об этом знать! Я думаю, тебе необходимо духовно очиститься, посети микву.
Эта история имела необычное продолжение. Как-то он ехал по Бней-Браку, его остановили и поинтересовались, есть ли у него «фильм про сварку».
Иногда и ошибки приносят доход.
История эта началась, как сейчас принято говорить, ещё в прошлом веке, то есть в 1977 году, в курилке. Работал я тогда на машиносчётной станции снабженцем, то есть, опять же по-современному, снабженцем при компьютере. Так вот. Рассказали мне в этой курилке анекдот про БАМ. Анекдот оказался глупым. Я что-то ответил в том смысле, что все эти комсомольские стройки зэковские и мне это неинтересно.
Тот, кто рассказал анекдот, стал меня убеждать, что это действительно комсомольская стройка и что там можно заработать и сделать карьеру. Называл какие-то несуразные, по тогдашнему моему разумению, цифры. Чтобы отвязаться от него, я сказал, что это здорово, и пошёл трудиться.
На следующий день он ловит меня в коридоре и сообщает, что со мной хочет поговорить какой-то важный бамовской чин, что он ждёт меня в машине, так как его кабинет – в Смольном, а туда надо пропуск заказывать, вот он и приехал сам. Делать нечего – пошёл. Разговор был короткий: по прибытии на место должность начальника отдела снабжения с окладом 600 рублей для начала. Господи, думаю, для какого начала? У меня зарплата хорошая, но маленькая, 120 рэ, и кварталка. А тут – отдел плюс «для начала». Ударили по рукам. Уже после увольнения с работы выяснилось, что удумали эти комсомольские лидеры проверить нас на профпригодность, для чего отправили под Ленинград на ремонт какой-то дыры.
То ли в совхозе, то ли ещё где. Мне эта перспектива явно не светила. Ну не хотел я возиться с битумом. Выход нашёлся сам собой. Оказалось, что нашему отряду не хватает тельняшек. Форма была такая – болотного цвета роба и почему-то тельняшка. Вот такую задачу поставили передо мной: мол, снабженец, покажи прыть – это твой зачёт. Достал я их в один день – поехал на фабрику-изготовитель, накатал письмо про исторические решения, стройку века и прочую лабуду – и к парторгу. Вот и вся недолга.
И вот наступил долгожданный день отправки! На Московском вокзале перед самой посадкой наш старшой (а числился он за горкомом комсомола) собрал с нас по 30 рублей на дорогу – типа за питание. Звали его Ренат. Уже потом, по прибытии, мы узнали: всех собак в округе почему-то звали Ренатами. Дело в том, что буквально через несколько часов, уже в дороге, этот Ренат нам сообщил, что у него украли на вокзале портфель, в котором были собранные с нас деньги на дорогу. Причём такая штука: тот портфель, где документы и наши паспорта, цел, а вот с другим вышла такая досадная незадача. А это была не первая его поездка на БАМ. Думаю, прозорливый читатель уже сделал кое-какие предположения. Но мы из-за общего желания побыстрее добраться до места, а скорее всего, от сознания, что выхода нет, мы скинулись по новой. И вот после недельного пребывания в плацкартном вагоне прибыли в Улан-Удэ. Оттуда нас небольшими группами перебрасывали на Ан-2 в Нижнеангарск. Перед полётом у нас было несколько часов на обзор столицы Бурятии. Город потряс меня своей убогостью. Деревянные дома и полчища огромных мух, которые были везде: на улице, в столовой, в транспорте. В центре города, перед зданием Совмина аж в пять этажей, стоял Вечно Живой. Памятником его можно было назвать с натяжкой: гранитный прямоугольник, а на нём – голова без шеи, очень похожая на бурята. Я оказался в последней группе, да ещё и лишний, в том смысле, что мне не хватило места в салоне, если это можно было так назвать. По этой причине я оказался в кабине пилота. Скажу прямо: кто в кабине не летал – тот жизни не видал. С одной стороны – тайга, а с другой – озеро Байкал. Как в кино!
Но настоящее кино началось на следующий день после приезда на место, в город Северобайкальск. Нас всех собрали в кабинете у главного инженера какой-то конторы, где нам предстояло работать. Главный нам сообщил, что все мы будем трудиться не покладая рук на укладке рельсов или на лесоповале! Улучив минутку, спрашиваю: «И я тоже?» «Да, – отвечает, – тоже. Но недолго, месяц-другой, для проверки профпригодности. Как себя проявите». А как я, снабженец, могу себя проявить на лесосеке? Я, в принципе, не боялся работы. Но ведь я ехал не за этим. Короче, забрал я свои документы и ушёл. Легко сказать «ушёл». А куда? До дома шесть тысяч километров. Добрый дядя, который подбил меня на сей подвиг, – в Ленинграде. Ну не пойду же я к Ренату, который теряет деньги в самый неподходящий момент. Я, конечно, мог вернуться к шутнику главному инженеру. Но, во-первых, расстались мы не как друзья. А во-вторых, идти на попятную я не хотел. Работы не было. Я искал, но безуспешно. Дело кончилось тем, что у меня в кармане остался последний полтинник, правда, назавтра что-то светило.
А сейчас я стоял посреди столовой и решал проблему: плотно поесть сейчас или разбить на два раза. О том, где ночевать, я не думал. Что-то придумается. И тут слышу: «Мужик! Что, деньги кончились? Да не дёргайся, все через это прошли. Пошли, поживёшь у нас, устроишься, а дальше видно будет». У этих ребят, которые потом стали моими друзьями, я прожил месяца три. На следующий день, после того как я нашёл кров и стол, я нашёл себе и работу. Вскоре я получил аванс. Иду домой и считаю его, пересчитываю: уж больно много – 350 целковых. У меня сроду зараз таких деньжищ не было. И тут до меня дошло: оклад-то 650! Пришёл домой, говорю: «Ребята, я получил аванс. Сто отправлю домой, сто – до получки, остаток – за кров и стол возьмите». Слышу в ответ: «Пойди купи пару литров коньяка и чтоб больше ни слова не слышали о долге». Пусть вас не смущает ответ, который я получил. Там не было ни пафоса, ни оды дружбе, ни бреда о рабочей спайке. Это то, что было Сибирью. Не было места ни хвалёной «дружбе народов», в которой были «хохлы», «чурки» и т. д., ни антисемитизму. Климат не позволял. Зимой – до минус 57, летом – до плюс 35. Не очень-то важно было, кто подставит плечо – хохол или жид. И когда я спустя три-четыре месяца решил поехать за женой и мне потребовались деньги, мне их дал сосед по комнате. На моё предложение написать расписку он сказал: «Остынь, куда ты денешься?» В Ленинграде я не прохлаждался. Закупил 40 тонн цепей противоскольжения. Что интересно, майор из штаба ЛенВО упрашивал взять хотя бы 100 тонн. Ситуация абсурдная: вояки цепи получали, но не использовали, и всеми правдами и неправдами стремились от них избавиться. А у нас их просто не было. Когда я вернулся на стройку, за цепями приезжали аж за сто километров. В Северобайкальске же мне пришлось уйти в подполье, так как каждый водитель, получивший цепи, считал своим долгом устроить мне «бутыльброд», а здоровье-то одно. Вот и ушёл на нелегальное положение.
