К тому же он был боров и редко когда проигрывал. Лиза же дралась умом и, так или иначе, всегда уступала. Целью её борьбы была обыкновенная справедливость, а та, словно гамак в пустой каюте, болталась и не давалась. Вероятно, Берковиц и вправду была дурой, а добавленной стоимостью применительно к её борьбе являлась земля-матушка.
Помимо биржевых новостей и сентиментального объявления к доске был прикреплён календарь за 2004 год. Матерь божья, мелькнула мысль. Календарь истрепался от времени и вызывал тоску. «Да это корабль-призрак», – подумала Лиза и в целом угадала. Два или три десятка дат в календаре были обведены кружками и заштрихованы. Лодка словно болталась в закрытой акватории. Из кружков исходили стрелки с комментариями. В основном они касались человеческих отношений – отчасти любовных и преимущественно утраченных.
Выцветший календарь и в самом деле производил впечатление корабля-призрака. Давно пережив заштрихованные кружки и понимая, что лучше уже не будет, люди всё равно тянули стрелки всё дальше и дальше. Время, таким образом, являлось добавленной стоимостью их любви. «Скорей бы уже высадиться где-нибудь, – думала Лиза. – Да где ж тут высадишься?»
В этом месте Джони делает отступление и завершает фрагмент повествованием от первого лица. Митя обрадовался. Он будто вновь услышал давно позабытый Джонин голос.
«Еле продвигаясь в своём троллейбусе из-за нагромождения машин, – пишет он, – мне, как и Лизе Берковиц, хотелось поскорей выйти на улицу, но я не мог. Кругом, казалось, катились волны. Закончив накануне рассказ о постсоветском Понте, из головы не выходила водная гладь. “Блядь”, – ругался я, но это не помогало. То опускались сумерки, то занимался рассвет, и не было никакой возможности высадиться и пойти наконец пешком. Тогда-то мне и пришла мысль об инопланетянах.
Вероятно, именно они и перекрыли дорогу.
Весь этот Понт, космический автомат и мытарства Лизы Берковиц устроили злобные инопланетяне. Мало ли, что их не видно. Да и вообще – разве повстречаешь инопланетян, основываясь только на сходстве с человеком? Ответ напрашивался сам собой. Эти существа если и были, их форма жизни принципиально отличалась от нашей с Лизой.
По крыше троллейбуса застучал дождь.
Из окна виднелся баннер с объявлением о концерте Sum 41 в “Арена Moscow”. Концерт давно закончился, и что ж? Как и мы с Лизой, объявление потеряло всякую надежду на высадку и теперь просто висело. Подобно календарю с корабля-призрака, объявление свидетельствовало об извечном стремлении людей к возвращению. Возвращение же, по словам Кундеры, есть не что иное, как примирение с конечностью жизни. Вот и думай – высаживаться или нет? Не стану, решил я. Объявление висело неподалёку от Маломосковской улицы. Впрочем, где оно только не висело. Ясно, что на меня в этом районе не было ни малейшего спроса. Были лишь предложение и себестоимость. Но как правильно заметила Берковиц, кого волнует себестоимость человека, когда на него и спроса нет?»
Спрос на приличного человека – редкость, размышлял Митя. Рассказ о постсоветском Понте выглядел особенно актуальным на фоне недавнего присоединения Украины к РФ. Понт, о котором писал Джони, нашёл своё материальное подтверждение. Странно, что для главного персонажа Джони использовал Лизу Берковиц, в реальности и знать не знавшую перипетий российской действительности. «Российский сыр» – вот то немногое, что осталось у неё в памяти от посещения Федерации в конце десятых. С другой стороны, не будем забывать, что Лиза – лишь образ и, по словам Кати Мануиловой, имеет весьма опосредованное отношение к настоящей Берковиц. Кроме того, иностранцам не мешает поближе узнать постсоветский Понт – уж слишком много восторженных мнений идёт с их стороны в последнее время о России и её сателлитах.
«Российский сыр» между тем и до сих пор продавался во всех продуктовых магазинах Содружества Стран-героев. Это Содружество во всей своей самобытности набирало силу. Его новая коммунистическая идея (в высшей степени имперская идея) вновь завоёвывала умы человечества. Ни о какой потерянной любви здесь не могло быть и речи. Тут и любви-то никто не знал. Ценность чувства в постсоветском Понте определялась исключительно материальными соображениями, а поскольку жизнь была – отстой, то и чувств не наблюдалось. Если не считать, конечно, повсеместный хохот, стрельбу и звук перфоратора, доносившийся отовсюду: понтийцы благоустраивали хотя бы жильё, если не жизнь.
Понимая, что лучшего теперь не ждать, Джони гонял своих персонажей по всему свету, пока, вероятно, и сам не оказался у разбитого корыта. Последние его записи относятся к осени 2019 года, когда его герой прибывает наконец в Феодосийский порт. Как раз здесь, в юго-восточной части полуострова, измотанный Джони Фарагут и завершает свою одиссею. В одиночестве и при полном душевном раздрае. Это и есть по сути добавленная стоимость его любви.
ДОБАВЛЕННАЯ СТОИМОСТЬ
«В Джонином представлении, – читаем мы в заключительных главах, – исход драматической пьесы, каким бы он ни был, являлся лишь частью хорошо продуманной маркетинговой акции». Взять хотя бы Тайку Нефёдову – пиар-менеджера компании «Римус».
– Согласись, – говорила она, – бесконечную колбасу разве продашь?
– Непростая задача, – соглашался Джони.
– Так вот, – Тайка сложила свой «Продовольственный бизнес» и улыбнулась, – чтобы продавать было легче, колбасу надо поделить на части.
Складывалось впечатление, что Нефёдова наконец устроила свой быт и была по-настоящему счастлива. Нет, в самом деле, пьеса, поделённая на части, и воспринималась проще, и имела существенно больший успех. Даже провальная постановка вскоре забывалась. Колбаса съедалась, и человек принимался думать о новой. Станет у плиты, включит чайник и размечтается: а не купить ли колечко-другое «краковской»? Купить. Джони прекрасно представлял себе этого покупателя, его плиту и тележку с колбасой в магазине «Билла».
Жизнь обывателя неприхотлива, убеждался он раз за разом. Счастье, поделённое на части, позволяет человеку хотя бы не убиваться попусту: не сейчас, так позже. Вот два примера из новостной ленты «Римуса». В Мухосранске разбился аэростат – сто пассажиров как не бывало. И второй: колбасный цех «Бородино» возобновляет производство «сырокопчёной российской». Ведь ясно же, что провальная постановка в Мухосранске – лишь часть этой бесконечной «сырокопчёной». Последние мысли воздухоплавателей были записаны на магнитную ленту, но обнаружить «чёрные ящики» так и не удалось. Можно сказать, что мыслей и не было. Как не было и непрерывного удовольствия. Счастье, поделённое на части, – единственная реальная его форма. Череда половых актов, денежных переводов и любви (потеряв одну, находишь другую).
Так что «Занавес» – не последняя книжка Милана Кундеры. Джони припомнил, как купил её лет десять назад и вдруг подумал, что это, быть может, последняя его книжка. Беспокоил и возраст писателя, и название. К тому же не оставляло предчувствие дождя. В тот день поднялся небывалый ветер, он трепал листья, выметал из подворотен пыль, и та искрилась в жёлтом свете фонарей, словно скорый снег. Писателя давно уж нет, но книжки писались, и Джони будто читал их. Они сыпались с неба и кружились в воздухе не прибитыми листьями в осеннюю пору.
Шло время. Джони постепенно отдалялся от Vi, а на смену ей так ничего и не было. Счастье, поделённое на части, не выходило из головы, но занавес будто и не останавливался: приспустится, повисит и дальше. На сцене валялись с десяток тряпичных кукол, сотня-другая фотографий да черновики фантастических рассказов. Иными словами, от влюблённости в Вику мало что осталось, и сцена всё уменьшалась. Джони сидел в оркестровой яме и дудел – худой и осунувшийся – в свою дудку, время от времени поднимаясь, чтобы попить и отлить. «Любовь, таким образом, – писал он Хью, – это то, с чем полжизни носишься, выдавая за счастье, а затем падаешь в чёрную глубину шутки».
Получив письмо, Хьюлет встревожилась.
Она читала про эту «глубину» у Кундеры и теперь искала правильные слова. «В постепенном отдалении случайно соединившихся людей, – ответила Хью спустя час, – нет ничего удивительного. Это происходит сплошь и рядом, причиной чему служит неудовлетворённая сексуальная и эстетическая потребность». Вообразив, что Вика годилась для обеих ролей, Джони жестоко ошибся: она и вправду годилась, но лишь на время. Тут как с электричкой на станции Лось. Сев в Викин поезд и чуть отъехав, Джони так и застрял на полпути к счастью. Вот основная мысль Хью. «Впрочем, быть на полпути – уже неплохо», – добавила она.
Хорошо хотя бы у Джони была карта.
«Карта Господа Бога», – смешил он сам себя и притворялся, что продвигался. В действительности, следуя этой карте, Джони топтался на месте, а перед ним простиралось море. Так и не придумав ничего лучшего, он снова приехал в Крым и теперь без конца думал о Рёнэ. Они не попрощались и расстались обыденно, словно в понедельник, как ни в чём не бывало, увидятся снова. На Феодосию надвигался шторм. Ясно, что не увидятся. Вот Джони и слонялся из кафе в кафе, укрываясь от ветра.
