Ознакомительная версия.
Когда веселая пара ушла, Черновицкий пригласил их на крышу покурить. За рекой, в подкрашенном розоватым сиянием городской иллюминации тумане, светилась громада Эмпайр-стейт билдинга. Чуть поодаль горела белая елочка Крайслера. Черновицкий сел на шершавый рубероид, пригласив их устраиваться рядом, достал из кармана майки пачку сигарет, вытряхнул на ладонь туго скрученный джойнт. Зажег его, шумно потянул дым, задержал дыхание, передал джойнт Рокси. Та, умело сжав его губами, втянула дым, передала Паше.
– Ты только посмотри на нее, она еще и курит! – делано удивился Черновицкий. – Куда твой папа смотрит, я не понимаю. Тот еще разгильдяй. Я чувствую, что должен взять это дело под свой контроль.
– Зачем?!
– Что значит зачем? Буду заботиться о тебе, давать советы, помогать принимать правильные решения. Вот скажи мне, к чему ты стремишься в жизни?
– Она хочет научиться рисовать, – вспомнил Паша.
– Рисовать?! Так кто тебя научит рисовать лучше меня? Ты вообще можешь себе представить, с каким педагогом тебя свела судьба? Ты даже не знаешь, сколько таких вот девушек ко мне потом приходят и говорят: Семен Евгеньевич, если бы не вы, так даже не знаю, что бы я теперь делала.
Засмеявшись, Черновицкий устроился на боку, подпер голову одной рукой, вторую устроил на бедре.
– Ты вот видела сегодня у нас девушку? Тоже моя ученица.
– Она художница?
– В своем роде. Некоторые вещи выполняет с настоящим артистизмом.
На лице Рокси недоумение мешалось с разочарованием. Невзирая на объявленную недавно готовность расплатиться с художником по самой высокой ставке, она явно оставляла за собой право выбора. Черновицкий, в покрытых пятнами краски шлепанцах, с выкатившимся на крышу животом, темными мешками под глазами и неопрятной щетиной, явно не соответствовал ее представлению об учителе.
– Я подумаю над вашим предложением, – наконец сказала она.
Около десяти Черновицкий закрыл мастерскую, и они пошли на сабвей. На углу Метрополитэн и Бедфорд Рокси увидела очередной велосипед – у него была очень тонкая черная рама с параллельной земле верхней перекладиной и прямой короткий руль. Велосипед стоял, прислоненный к скамейке у входа в китайскую закусочную. Рядом сидел хозяин – смуглокожий мускулистый парень в густой шапке вьющихся рыжих волос.
– У него ножной тормоз? – спросила его Рокси, приближаясь к велосипеду, как сомнамбула.
– Йепс! – ответил тот.
Она легко присела перед велосипедом, с благоговением коснулась педали тонкими пальцами. Мир исчез для нее. Они звали ее – напрасно.
– Да брось ее, зачем она тебе нужна? – злился Черновицкий.
– Я хоть должен объяснить ей, как дойти до сабвея, – отвечал тот.
Когда у Паши задребезжал в кармане пиджака телефон, Черновицкий, махнув рукой, пошел к остановке. Паша присел на край той же скамьи, где сидел счастливый обладатель волшебного велосипеда. Звонил Митя.
– Так ты приведешь завтра свою нимфетку? – поинтересовался он.
– Я надеюсь, – ответил Паша.
– А что тебе может помешать?
– Допустим, преждевременная кончина.
– You mean, premature ejaculation? – поинтересовался на том конце линии структурный лингвист.
Оба хохотнули.
– Как-то нас интересно занесло на малолеток в этот раз, ты не заметил?
– Синдром Дракулы, старина. По мере приближения к кладбищу жажда молодой крови возрастает. Это надо контролировать. Найти кого-то из своей возрастной группы.
Он бросил взгляд на Рокси – та увлеченно говорила с кудрявым парнем.
– Да-а, тут не поспоришь. Новая команда того и гляди выбросит нас за борт с корабля современности. Как старые чемоданы.
– Хоть бы знать, когда, чтобы приготовиться.
– Не волнуйся, тебе скажут.
Прощание растворилось в душераздирающем вздохе остановившегося на светофоре грузовика. Бородатый водитель в бейсбольной кепке рассматривал его с ироническим интересом. Паша спрятал телефон. Грузовик, страшно вздрогнув и выпустив клуб гари, угромыхал, а он снова услышал нежный, подрагивающий от волнения голос:
– А можно я на нем прокачусь?
Глядя на Рокси и ее собеседника, Паша с тоской осознал, что он тут лишний, но намерение пригласить ее в ресторан еще не оставило его, и тогда он поднялся и позвал ее. Она повернулась к нему.
– Ну, пойдем?
Лицо у нее было такое, как если бы она вспоминала, кто он. Потом сказала:
– Папа, идите домой сами. Я приду позже.
И это была та самая история с анекдотическим «папой» в конце, которой он хотел украсить праздничный ужин в «Бальтазаре».
Появление Паши без спутницы, кажется, не расстроило Митю. Все его мысли крутились возле заготовленного им сюрприза. Он достал из сумки завернутую в папиросную бумагу бутылку и протянул Паше. Развернув ее, тот ахнул – это было «Амароне-Бертани» урожая 1986 года.
– Открываем немедленно! – сказал Паша, ставя бутылку на стол.
Сообщение официанта, что за коркидж у них берут тридцать пять баксов, напрягло Митю. В местах попроще за откупорку принесенной с собой бутылки брали пятнадцать, от силы двадцать. Напряжение возросло, когда Паша ощутил запах испорченной грибком пробки. Митя отказался верить в сообщение.
– Я хочу услышать второе мнение, – сказал он и попросил вызвать сомелье. Румянощекий толстяк в бархатном галстуке-бабочке ловко прокрутил рубиновую жидкость по внутренности бокала, провел затем бокалом у носа и подтвердил диагноз – плохая пробка. Потом поинтересовался:
– Хотите посмотреть нашу винную карту?
– Одну минуту, – сказал Митя. – Меня интересует – должны ли мы платить за коркидж, если вино оказалось испорченным?
Паша был раздосадован. Заготовленная им история предварялась не легким обменом застольными шутками, а выяснением стоимости сервиса, который оказался ненужным. Сидевшие за соседними столами люди стали посматривать на них. Викуля испытывала неловкость. Что до Мити, то он так нервничал, что голова у него немного тряслась. Совсем чуть-чуть, но все же заметно. Чтобы отвлечь Викулю, Паша начал свой рассказ для нее одной, на ходу перерабатывая сюжет. Первоначально он придал ему стремительность короткого анекдота, где девушка, которую пытался соблазнить стареющий ловелас, отдавала предпочтение велосипеду. Сейчас он вернул в рассказ женщину с пикантно вздернутым носиком, которая должна была отбросить предложенную им версию связи «внучка – дедушка» и ввести более реалистичную «папа – дочка». Наблюдая краем глаза за Митей и сомелье, он добавил опущенные ранее отвлекающие детали – желание девушки научиться играть на гитаре и рисовать. Они, конечно, утяжеляли сюжет, но у него появлялось дополнительное время, чтобы вовлечь слушательницу в свою историю и подготовить ударный финал.
Викуля слушала его с благодарностью, кивая, улыбаясь и расширяя глаза. Хотя это внимание было отчасти искусственным, оно было лучше никакого. И Паша с облегчением услышал ее звонкий смех, когда добрался до ключевой фразы: «Папа, идите домой сами, я приду позже».
Была, вероятно, в самодельном анекдоте та жизненная правда, которую она смогла оценить – ведь она была ровесницей Роксоланы. Митя между тем, освободив сомелье и утирая лоб салфеткой, доложил:
– Полный порядок. Тридцать пять баксов мы уже сэкономили.
И тогда Викуля подалась к Мите и, коснувшись его руки, сказала:
– Я так рада за вас, папа.
Сначала Паша не поверил своим ушам, потом глазам – закрыв ладошками вспыхнувшее лицо, Викуля затряслась от беззвучного смеха. Глядя на нее, Паша неожиданно ощутил, как невнятная тяжесть потерявших всякий смысл намерений разом оставила его, освободив грудь для нового, большого вдоха. Он перевел взгляд на приятеля, с недоумением смотревшего на девушку, и подумал, что если на пароходе, о котором они говорили вчера вечером, появилась новая команда, выбрав для пересменки их столетний юбилей, то за борт оказался выброшенным не один старый чемодан, а два, и пока волны, океанская соль, ветер и солнце не добьют их окончательно и не пустят ко дну, вдвоем им будет не так скучно и одиноко.
Джин Бау, еженедельно принимающий у меня порцию рубашек на стирку в прачечной на углу, как-то рассказал, что его предки перебрались из Чайна-тауна в Си-Гейт еще двести лет назад. Это место тогда только получило статус городского района. За этим переездом стоит интересная история.
В то время самым привлекательным местом для любителей экзотики стали опиумные курильни Чайнатауна. Власти смотрели на них сквозь пальцы, хотя газетчики только и писали об ужасах, которые им удалось лично наблюдать за шелковыми занавесками. Когда в одной из таких курилен умер сын известного депутата горсовета, газетчики получили карт-бланш. Город охватила настоящая антикитайская истерия. На любых азиатов смотрели как на «монгольскую орду», нашествие которой следовало решительно пресечь.
В таких ситуациях всегда находятся простые рабочие парни, которые рады вышибить дух из инородца, несущего в данный момент ответственность за все беды нашего почти что непорочного общества.
Ознакомительная версия.
