Ознакомительная версия.
Вера вспомнила день, когда мама впервые узнала о том, что у отца есть любовница. Взгляд старой Зои – недобрый, кусачий, как она смотрела вслед удаляющейся Марье, как раздраженно махнула рукой и заковыляла прочь – бубня себе что-то неразборчивое под нос. Глухой стук проснувшегося Марьиного сердца, свои тяжелые слезы – мамочка, мамочка. В ту ночь, прислушиваясь к слабому ее дыханию, Вера страстно пожелала старой Зое смерти – чтобы она ушла, раз и навсегда, и никогда никому не делала больше зла. Смерть словно услышала мольбу Веры и скоро забрала Зою, сначала вдоволь поглумившись над ней. Нашли старуху на третий день, она лежала на стеклянной веранде своего дома, под сушащимися ломтями сыровяленой бастурмы, видно, бежала к окну, чтобы звать на помощь, но не добежала, ее догнали, ударили чем-то тяжелым в затылок, она рухнула, но не умерла, пролежала какое-то время, пока воры шуровали по дому в поисках золота и денег, а потом, когда они ушли, ползла к окну, тяжело ползла, оставляя за собой широкий кровавый след, но так и не доползла – задохнулась в собственной рвоте. Когда ее нашли, она лежала, раскинув руки, с запекшейся коркой блевотины на бледном лице.
Вера никогда не вспоминала своей горячей ночной мольбы – туда, вверх, в небеса – с просьбой о смерти старой Зое, но сейчас внезапно вспомнила и содрогнулась – вдруг это она накликала ей такую ужасную гибель. Подумала – и сразу отмела эту мысль, не время для глупого самокопания, главное, доехать без приключений, главное, доехать.
Марья зашевелилась во сне, вздохнула. Вера поправила на ее коленях жакет, легко, чтобы не разбудить, поцеловала в висок. Марья открыла на секунду глаза, улыбнулась, положила голову на плечо дочери, снова провалилась в сон.
Автобус, вильнув боком, выехал на шоссе. Пассажиры зашуршали бумажными свертками, развернули припасы. Салон мигом наполнился запахом отварных яиц, копченой колбасы, сыра и пирожков с картошкой. Веру мигом замутило. Она вспомнила о бутерброде с сыром, но есть не хотелось – совсем. Осторожно, чтобы не потревожить сон Марьи, она вытащила из сумки термос с водой, сделала большой глоток. Задышала глубоко, выдыхая открытым ртом. Тошнота отступила.
Сидящий слева по проходу старик протянул ей сырную лепешку – ешь, дочка.
– Спасибо большое, – улыбнулась Вера, – я не голодна.
– Возьми, милая, не обижай нас отказом. Это моя Зейнаб пекла. Попробуй.
Зейнаб склонила сухонькую головку к плечу, сложила руки на груди – сама пекла, сама! Вере неудобно было расстраивать стариков отказом, она взяла лепешку, отломила кусочек. Тесто было пресное, совсем чуть – солоноватое и немного отдавало козьим сыром.
– Очень вкусно, – улыбнулась Вера, – спасибо вам большое. У меня есть бутерброды с сыром, давайте я их вам отдам.
– Ну что ты! Мы уже давно не едим дрожжевой хлеб. Только лепешки. Эти вот, которые Зейнаб печет, или же армянский лаваш… – Тут старик осекся, замолчал. Кашлянул. – Сын в Абовяне жил, часто привозил нам настоящий лаваш.
– Где он сейчас? – осторожно спросила Вера.
– Уехал в Краснодар. Азербайджанцам в Армении жить небезопасно. После всего того, что случилось.
– Небезопасно? – обернулась сидящая перед стариками смуглая женщина в темном платке. Она скользнула по ним недобрым взглядом, потом уставилась на Веру. – Вещи надо называть своими именами. Их там режут и убивают, даже детей не жалеют. Сволочи армяне, мы с ними бок о бок столько лет прожили, а они нас предали.
– Кого это вас? – вздернула брови Зейнаб.
– Азербайджанский народ! – Женщина хмыкнула, махнула рукой в сторону Веры. – А русские их поддерживают. Вон, оцепили своими войсками армянский квартал, вывозят их на самолетах.
Вера собрала всю волю в кулак, чтобы не выдать волнения.
– Думаю, это правильно, что их вывозят. Кому нужны лишние столкновения? Да и азербайджанцам хорошо – уедут армяне, одной головной болью меньше, – как можно спокойнее выговорила она.
– Да их убить мало! За то, что они наших убивают! – вскипела женщина.
– Успокойтесь, ай хала, – подался вперед старик. – Зачем кричать? Кто-то в этой ситуации должен оказаться умнее.
– Да если бы люди это понимали… – махнула рукой Зейнаб.
– Собакам – собачья смерть! – не унималась женщина.
– Тихо там! – сбавил скорость водитель автобуса. – Мне только скандала тут не хватало! Высажу на шоссе, дальше пешком пойдешь!
Женщина раздраженно фыркнула. Но умолкла.
– Вера? – зашептала Марья.
– Всё в порядке, мама. Спи.
6Товузский автовокзал к вечеру почти опустел. Вера хотела подождать, пока пассажиры выйдут из автобуса, но потом решила, что среди людей будет как-то спокойней. Она пропустила вперед старичков, за ними – Марью, а сама пошла следом.
– Будь осторожна, – задержал ее за локоть водитель автобуса. Вера обернулась, поймала его сосредоточенный, неулыбчивый взгляд: – Станешь брать такси, поищи серый «москвич», номер легко запо-мнить – 19–45. Год победы. Скажи, что тебя Ибрагим отправил. Это я. Водителя я всю жизнь знаю, он мой друг, очень хороший человек. Он вас довезет без происшествий до Алябайли. А дальше… Как-нибудь сами.
– Спасибо, – Вера запереливалась глазами, – спасибо.
– Идите с Аллахом.
Серого «москвича» у автовокзала не оказалось. Вера поймала первое такси – времени на то, чтобы перебирать водителей, не было – чем дольше стоишь на виду, тем больше привлекаешь к себе ненужное внимание.
– Тридцать рублей, – сверкнув булатными зубами, отключил счетчик таксист.
– Почему так много? – запротестовала Марья.
– Потому что ехать к границе. Не всякий туда на ночь глядя поедет.
– Все нормально. – Вера усадила Марью на заднее сиденье, сама села вперед – подумала, что лучше находиться ближе к водителю, на всякий случай. Чтобы, если тот что-то заподозрит и попытается как-то навредить ей, можно было дать отпор – ударить, вцепиться в лицо или, на худой конец, крутануть руль машины. Просто так сдаваться Вера не собиралась, не затем она проделала весь этот долгий путь, чтобы погибнуть в тридцати – сорока минутах езды от армянской границы.
Ее очень беспокоила Марья – чем ближе оказывалась спасительная граница, тем больше она суетилась и волновалась.
– Мама, в сумке термос, – Вера постаралась говорить ровным, безмятежным голосом, – налей себе воды и накапай валерьянки.
– Сердце болит? – отозвался водитель. Он притормозил на светофоре, обернулся к Марье, потом глянул на Веру. – Русские?
– Русские, да. Мама после второго инфаркта. Вот, везу к себе. Пусть поживет у нас, наберется сил.
– Давно переехали в Алябайли?
– Двадцать лет уже.
– Моя свояченица там живет, я часто у них бываю. Но вас что-то не припомню.
– Ну, село большое, всех не упомнишь.
– А где вы живете? – Водитель свернул направо, выезжая на боковую улицу.
Вера напряглась.
– Зачем вы повернули направо? Нам ведь прямо ехать.
– Раз уж в Алябайли едем, возьму кое-что, завезу свояченице. Тут недалеко, пол-улицы проехать.
– Вера, а где валерьянка, что-то не найду, – позвала Марья.
– Посмотри в левом кармашке сумки.
– Поискала, там ее нет.
Машина затормозила у небольшого одноэтажного дома.
– Я быстро. – Водитель вышел, громко хлопнув дверцей. Долго рылся в карманах, чиркнул спичкой, закурил. Прошел вразвалочку к калитке. Вера подождала, пока он скроется из виду, потом обернулась к Марье:
– Мам, ты, главное, не дергайся. Чем спокойнее мы будем – тем лучше для нас.
– Не доверяю я ему. Он нехороший человек, я это чувствую.
– У нас нет выбора. Через час-полтора совсем стемнеет. Что мы будем делать на улицах азербайджанского города? Куда пойдем? Мы даже в гостиницу не можем заселиться!
– Хорошо, доченька. Я буду тихо. Обещаю.
Вера отобрала у Марьи термос, налила в крышку воды. Порылась в сумке, зацепилась рукой за что-то холодное, вытащила. Это оказалась серебряная чайная ложка, которую отец привез в подарок Марье, с оттиском на расписной ручке «Баку, 1913 годъ».
– Откуда она тут взялась?
– Это я положила. На удачу.
Вера убрала ложку в карман пальто, завозилась в сумке, нашарила пузырек с валерьянкой. Накапала тридцать капель, протянула Марье – пей!
По улице, звеня в велосипедные звонки, с громким гиком проехала ватага мальчишек. Вера наблюдала, как они, весело обгоняя друг друга, свернули за угол, подумала с горечью, что детство – самое совершенное состояние души – всех любишь, ни на кого не держишь зла. Вспомнила о Нине с Таточкой, оцепенела от боли – мысль о дочерях делала ее бесконечно слабой и уязвимой. Петрос уже вернулся с дежурства, они, наверное, недоумевают, куда она так надолго пропала. Звонили в паравакарскую школу, узнали, что никакие мероприятия сегодня там не проводились… Как только перейдут границу, нужно постучаться в первый попавшийся дом, позвонить и предупредить, что всё в порядке. Петрос, наверное, будет в бешенстве, отругает ее за необдуманный шаг, ну и ладно, это уже не страшно. Главное, она вывезла маму из Кировабада.
Ознакомительная версия.
