Ознакомительная версия.
А там – тюрьма, со двора и то ходу нет. Вот пусть посидит и подумает! Пару годков. Или поболе. А ты, паренек, погуляй! А что с тобой делать – подумаю. И радуйся, что мне так удобно. Что сразу тебя не зашиб.
А этот дурак хотел ехать за ней, в этот Поти! Вызволять любимую. Украсть и увезти – ее и, соответственно, дочек.
Слава богу, отговорили. Иначе – была бы большая беда. Как пить дать.
Ну, и все последующие романы Коляна были из той же серии, как под копирку. Бабы мутные, отношения бурные, а на выходе – слезы, страдания и пустой кошелек.
И опять спасла мама – услала Коляна в ссылку. От грузинского мужа подальше.
Матушка его бедная уже и не чаяла, что внуков увидит. А тут Евсюкова. Все с ней было понятно, но все же… Хоть поженились и Ваньку родили. А что сын ее, Николай Куропаткин, отменный дурак – так это же ясно всем и давно. Чему удивляться?
И вскоре, опечаленный жизненной несправедливостью, Мишка Труфанов уснул.
Куропаткин проснулся от нечеловеческого храпа – такого мощного и невозможного, децибеллов таких, что он от испуга подскочил на кровати.
– Труфан! – позвал он лучшего друга. – Проснись, хрен моржовый!
Крикнул громче – реакции ноль. Подошел к Мишке и дернул пару раз за руку и за ногу. Перевернул Мишкину тушу на правый бок. Храп стал чуть гуманнее, но через пару минут Мишка снова перевалился на спину и зарычал как медведь.
Бесполезно, огорчился Куропаткин, с этим не справиться. Сна больше не будет – это ясно как день.
Он вертелся с боку на бок, вставал, ходил на кухню пить холодную воду, несколько раз посещал Мишкин санузел, не уставая удивляться грязи и свинству кореша.
Снова бухался в кровать и отчаянно ждал рассвета.
Всякие мысли лезли Куропаткину в голову. Всякие. О бренности жизни. О ее несправедливости. О скоротечности – ее же – и о сложности тоже. Думал он и об Инне – с горечью, с болью, с тоской. Думал о маме и сыне – с печалью и нежностью.
А потом вообще в башку полезла всякая ерунда. Всплывали давно позабытые лица, события и прочая хрень. Какие-то незначительные, дурацкие мелочи, о которых и вспоминать-то смешно! Вспомнились и возлюбленные – Катя Баленко, Ксюша. Певичка Лариска. Врачиха Тамара. Это – из тех, с кем было серьезно. Серьезно и бестолково как-то – не по-людски, как говорила мать. И, как обычно, оказывалась права.
Потом в памяти стали появляться женщины второстепенные – из тех, с кем бывали просто романы. И тоже, надо сказать, хорошего мало. Куропаткин совсем расстроился – из всех, кого он припомнил, чьи лица сейчас проплывали перед его глазами, не было ни одной стоящей…
Да что говорить! Ничего. Потому…
Потому что нечего просто! Фигня.
А под утро, конечно, сморило. В семь зазвонил на телефоне будильник, он нехотя открыл глаза и услышал, как Мишка гремит на кухне.
Мишаня жарил яичницу. От количества желтков на сковородке Куропаткин обалдел. Пересчитал – восемь штук.
– Ну, ты и обжора, – покачал он головой. – Нет, я не буду. В такую рань, да еще с будуна. Окстись, Труфан! Я вообще утром не ем – только кофе пью.
Мишка развел руками:
– Кофе, брат, у меня не водится – только чай, извини! Могу заварить покрепче, на манер чифиря. Сразу проснешься.
Пришлось согласиться. Пил горький чай и с ужасом наблюдал, как Труфан поглощает яичницу с хлебом. Для интереса подсчитал – восемь яиц, шесть кусков хлеба. Причем с густым слоем дешевого масла.
Вышел на улицу и посмотрел на небеса. Все обложено плотно и густо. Значит, снова не будет солнца, а скорее всего, будет дождь. Ох, и противный же месяц ноябрь! До настоящей зимы далеко, а уж до лета…
Завел тарантас, и снова взгрустнулось. Эх, жизнь копейка! Думал про то, как вечером поплетется домой. Как Инка откроет дверь и обложит его не по-детски. Как Ванька все это услышит и выкатит свои голубые глазенки на нерадивого папу. И вот тогда-то, наверное, и перестанет его уважать.
Он вошел в офис и загрустил еще больше. Без этой чертовой дуры Полины было так пусто, хоть плачь. Обычно Полинка с раннего утра трепалась по телефону. А он, дурак, раздражался! Теперь бы послушал Полинкин треп с удовольствием. Эх… нету Полинки, и нету горячего кофе. И нет свежих булочек из соседней пекарни. Нету. Только тишина, пустота и снова тоска – телефоны молчат.
Мелькнула мысль позвонить этой засранке. Позвонить и сказать: так, мол, и так, Поль, давай друг друга простим и плохое забудем. Столько лет вместе, ну, честное слово! Целых пять или шесть! Столько прошли, мама дорогая, столько, простите, говна съели вместе… Ладно, Поль! Я все понял. Ты не права, конечно, но… придумаем что-нибудь. В смысле бабла.
Подумал и – передумал. А что он может придумать «в смысле бабла»? Когда нет этого бабла и в помине. Просто банально нету, и все. Из чего Польке добавить зарплату? Может, из маминой пенсии?
Снова расстроился, ну, просто до слез. Как вспомнил всех этих… баб своих, в смысле. Жену, секретаршу.
Все из него жилы тянут и веревки вьют, все! Все под себя прогибают, словно он не мужик. Не мужик, а тряпка половая.
Ну, а если… найти в себе силы признаться… то так оно и есть, между прочим.
Он зашел в кабинет, открыл ноутбук и проверил почту. Одна ерунда – и ничего по делу. Ничего! Словно всех клиентов слизала страшная таиландская ураганная волна.
Уставился в задумчивости в окно – так и есть, снова моросит мелкий дождь. Из оцепенения его вырвал телефонный звонок.
Он вздрогнул и схватил телефонную трубку.
– Кто? – переспросил он. – Ведяева Дарья? А, по поводу места. Я понял. Ну, что ж, приходите. Когда? А когда вам удобно? Прямо сейчас? Вы здесь, в холле? Ну, поднимайтесь, Ведяева Дарья. Будем на вас «посмотреть».
«Шустрая, – подумал он, – раз – и внизу, прямо в холле. Ну, что же. Посмотрим. Приезжая наверняка». У него абсолютный слух – мама-то дирижер-хоровик. Нездешний акцент он сечет, что называется, с полоборота.
В дверь постучали, и он открыл. На пороге стояла девица. Бледная моль, серая мышь – как там еще?
Он даже поморщился – уж слишком неказистая и незаметная была эта Дарья.
Она тоже вроде как растерялась – стояла, не шелохнувшись, и хлопала серыми, в бледных ресницах, глазами.
– Ну, проходите. – Он пропустил Ведяеву Дарью вперед.
Провел в кабинет, уселся за стол и указал ей на стул.
– Рассказывайте, – не очень вежливо буркнул он, понимая, что Даша эта – не «наша». В смысле ему не подходит. Категорически.
Она дернулась, чуть подалась вперед, побледнела, громко сглотнула в волнении слюну, отчего он поморщился, и начала:
– Ведяева Дарья, – сказала она, – мне девятнадцать. Ну, почти двадцать. Будет в апреле.
– Оставим подробности, – оборвал ее он, – давайте по делу.
Она снова кивнула и снова сглотнула.
– Да-да, безусловно. Окончила курсы секретарей-референтов. Знаю английский – ну, разговорный и читаю. Со словарем, – пролепетала она.
– Опыт работы, – сурово поинтересовался он, – имеется?
Она снова подвинулась к краю, он глянул на стул – не свались, сердешная! Изъерзалась от волнения.
– Нет, – прошелестела она, мотнув головой, – почти нет.
– Что значит – почти? – удивился он. – В каком это смысле?
– Ну-уу, – протянула она, – в смысле того, что я мало работала. Вот. Всего два месяца. Дома.
– Дома – это где? – уточнил он. – Вы откуда?
– Из Энска, – тихо ответила она, – это город такой, на Волге. Точней, городок.
Он откинулся на стуле и кивнул.
– Знаем. Бывали.
Почему-то сказал о себе во множественном числе. Сам удивился.
– Правда? – обрадовалась Ведяева Дарья. – Давно?
Он махнул рукой.
– Да в прошлом веке. В общем, лет двести назад.
Она расстроилась.
– А-а, так давно… Хотя… – она чуть задумалась, – с тех пор, наверное, ничего и не изменилось. Как был медвежий угол, так и остался, – она тяжело вздохнула, словно переживая за свой городок.
– Ну, и? – спросил он. – Что было дальше?
Она пожала плечами:
– Да ничего. Два месяца проработала в одном офисе. Они торговали деревянными поддонами, ну, и всем остальным. А потом прогорели. Закрылись. И все.
Он снова кивнул:
– Ну, все понятно. И тогда вы решили… Рвануть в столицу, я так понимаю?
– Так, – подтвердила она, – просто… там, дома, совсем нет работы. Совсем! Ну, или только в торговле – на рынке или в продуктовом. Платят копейки, – тихо добавила она и покраснела.
– Понятно! – Он вздохнул, встал и прошелся по комнате. – Все едут в Москву. В столицу. Здесь есть возможности, да? – спросил он, уставившись на нее.
Она пожала плечами и неуверенно ответила:
– Ну да… наверное.
– Наверное! – покачал он головой. – Вот именно, что «наверное»! А не наверняка, понимаете?
Ознакомительная версия.
