Ознакомительная версия.
– Это такое в Писании написано? – удивляется Фёдор, не замечая тавтологии.
– Да, кажется, – неуверенно отвечает капитан, – но дело не в этом. Ты пойми, что можно просто – сказать по-нормальному, а можно ненароком кого-то унизить.
Бакланов прислушивается, даже вилку откладывает, дожёвывая очередной ломоть сала «без национальности».
Завладев Фединым вниманием, Груздин продолжает:
– От ты постоянно умничаешь. Может, и правильные вещи говоришь. Но как?! Ты ж не кого-то хочешь просветить, а сам повыпендриваться, что вот, мол, какой я умный. И своей манерой ты обижаешь людей, как бы намекая на их глупость и незнание. А такое не прощается.
– А это… а… а что же мне делать? – Федя никак не может понять, чего от него добивается Груздин.
– Да просто не надо при всех! И таким тоном – с апломбом – тоже не надо. Подойти потом к человеку наедине и скажи: так мол и так, это есть то-то, ну и так далее. И без гонору! Тебе даже спасибо скажут и уважать будут. Понял?
Федя молча обдумывает услышанное. Сегодня уже вторично с ним говорят нравоучительно, но так, что он готов слушать и внимать. Оказывается, ему всегда не хватало именно такого общения.
– И потом, – ведёт дальше Груздин, – люди-то они далеко не глупые! Федь, они ж не глупее тебя, правда? Ведь не глупее? Скажи!
Не дождавшись ответа, он заканчивает мысль:
– И вообще, Федя, как говорила одна моя знакомая – будь попроще, и люди к тебе потянутся.
Бакланов ещё глубже погружается в раздумья. Возможно, впервые в жизни он понял, что частенько поступал не так, как надо, делал что-то не то. Но почему только сейчас? Почему не раньше? Ему больше не хочется говорить на серьёзные темы. Надо бы отвлечься, поболтать о чём-то нейтральном, за что ни он, ни Груздин не отвечают. И такая тема быстро находится.
– Николаич, а скажите, за кого вы будете голосовать на выборах? – ни с того, ни с сего интересуется Фёдор.
– Да я не знаю, – Груздин и сам достаточно пьян, чтобы удивляться резкой смене предмета разговора.
– А я думаю, – уверенным голосом вещает Федя, – неважно, кто будет президентом. Главное – чтобы Украина про-цве-та-ла!
Встав со стула, он во всё горло выкрикивает:
– Слава Украине!!!
– Тише, тише, Федя! Ты не на митинге! – Груздин пытается усадить его на место.
– Вы чё, боитесь, что кто-то услышит?
– Да тут как раз никто и не услышит, так что, Федька, сядь и не выделывайся.
– А мне пофиг! Я от чистого сердца! Слава Украине!!! – после чего и сам сваливается на стул.
– Ну, хорошо, слава, слава, – Груздин, русский до мозга костей, не особо проникается Украиной и её независимостью. – Ты лучше скажи, что у тебя случилось?
– В каком смысле?
– Ну ты ж не просто так зашёл со мной выпить. (Улыбнувшись) Обычно я зову. У тебя наверняка что-то наболело. Так что колись давай, всё останется между нами.
– А, это… Хм… – немного подумав, нервно исторгает: – да мне проще сказать, что у меня не случилось!
Ещё немного помолчав, Федя переходит к тому, ради чего и пришёл:
– Помните, я сегодня рассказывал вам про Лёшу Фомина?
– Ну да, и что?
– Так вот, он меня научил двум заповедям: не нападать первым – это раз, и никогда не мстить – это два.
– И что, ты нарушил его заповеди?
– Одну нарушил, в смысле вторую.
– И каким же образом?
– Каким? А самым паскудным!
– Неужели всё так ужасно? Ты не преувеличиваешь, Федь?
– Не-е-е, Сергей Николаич, не пр… не п-преувеличиваю.
– Хочешь об этом рассказать? – вкрадчиво, точно психиатр, спрашивает Груздин.
– Хочу! – твёрдо заявляет Бакланов, хлопая ладонью по столу, так что одна из рюмок сваливается на бок. – Я отомстил человеку, не способному дать сдачи.
– Избил, что ли, кого?
– Не-е-е, гораздо хуже.
– Так это кто? Женщина?
– Мужчина, Николаич, мужчина. Я женщин не бью.
– Тогда, может, ребёнок?
– Никак нет, товарищ капитан, вы ж знаете – солдат ребёнка не обидит.
– А за что мстил-то?
– За давнюю обиду.
– Погоди, Федя, ты сказал, что он не может дать сдачи. В смысле – он слабее тебя?
– Да не то что слабее! Он вообще парализован.
– Ну-у, это уж я не знаю… – разочарованно протягивает капитан.
Бакланову разговор неприятен, хоть он сам его и затеял. Груздин это понимает, но ясно ему и то, что парню именно сейчас надо выговориться.
– А скажи, Федь, эта твоя месть, она как-то связана с женщиной?
– Ой, Николаич, а что это мы всё про армию да про армию? – от выпитого Федю начинает перемыкать.
– Да мы уж давно про неё не говорим. Что с тобой, Федя? Ты нормально себя чувствуешь?
– Не знаю. Вроде.
– Ладно, ответь мне только на один вопрос и закроем тему. Хорошо?
– Хорошо.
– Скажи, вот к этой твоей, как ты говоришь, мести – имеет отношение Ольга?
Фёдора будто поразило током:
– Это… какая Ольга?
– Та самая. Выдрина.
– Ну… да я… – замялся Бакланов.
– Понятно. Можешь не отвечать.
– Николаич, а что мне делать? Скажите! Вы же умный, мудрый человек! Помогите, пожалуйста, – ещё немного, и он бы расплакался.
– Во-первых, надо успокоиться. Во-вторых, покаяться.
– Чё, в церкву, что ли, пойти?
– Не обязательно. Надо покаяться внутренне, прочувствовать это искренне, сердцем. Понимаешь?
– Наверно.
– И, в-третьих, надо у всех, кого ты когда-нибудь обидел, попросить прощения.
– И у Томки? – называет он имя своей пассии студенческих лет, забывая, что Груздину о ней не рассказывал.
– Я не знаю, Федя, о ком речь, но и у Томки тоже.
– И что, простят?
– А ты попробуй, и сам всё увидишь. Люди тебя поймут, но только если покаешься и прощения попросишь – ис-крен-не! Всей душой! Понял?
Фёдор молча переваривает информацию. Казалось бы, всё так просто. Почему он до сих пор жил не так, как надо? Вечно с кем-то конфликтовал, унижал, всё хотелось показать, мол, вот я какой, а вы – никто. Ну и чего добился? Только нажил себе недругов. Если беда какая, то и обратиться не к кому. А если… не дай бог, конечно… то никто и не помянет и даже за гробом не пойдёт.
– Сергей Николаевич, дорогой, – дрожащим голосом заговаривает Фёдор после долгого молчания, – вот почему мы раньше про такое не говорили?
– Про какое, Федь?
– Ну про такое вот… вот… как сейчас. Вот это… – он старается подавить комок, подступивший к горлу.
– Да я и не знаю, почему. Надобности не было. Вот у тебя сейчас болит душа, и ты её мне изливаешь. Лучше скажи, почему именно мне? А, Федь?
Он задумывается и говорит, будто на исповеди:
– Да мне, если честно, и поговорить не с кем. Вы мне как друг, Николаич.
– Спасибо, Федя.
– Я вот рассказал вам всё, как есть, а остальное вы и сами додумали. Ведь правда ж, додумали? Вы, Сергей Никхх… Николаич, вы – единственный, кто меня понимает. А остальные… Вот Кацман ещё классный чувак… Ну, ещё Леночка, только она меня бросила. – Федя кривится от накипевших слёз.
– Ладно, ладно, Федь, успокойся. Люди все, как люди. Просто к каждому нужен подход.
Поблагодарив Сергея Николаевича за науку и несколько раз назвав его лучшим другом, Федя торопится домой. На прощанье, после крепких объятий, друзья договариваются о встрече в ближайшее дежурство. Да и почему бы не пообщаться в другой обстановке? Груздин – заядлый рыбак. Бакланов не любитель, но с удовольствием соглашается порыбачить с ним за компанию в следующие выходные.
В одиннадцатом часу прохладного октябрьского вечера торопливой шаткой походкой Федя выбирается из института. Ветер усиливается, освежая мозги от алкогольного дурмана и задувая огонь зажигалки. С энной попытки сигарета «заработала», и темп ходьбы сбавляется до вальяжно-променадного.
Время от времени Фёдор глубоко затягивается «Мальборо», пытаясь обдумать то, о чём сегодня говорил с Николаичем. Да и не только с ним. Много чего он ждёт и от встреч, намеченных на следующую неделю, с Гуру и Кацманом. Впервые в жизни ему хочется поскорее пережить выходные и чтобы уже наступил понедельник.
Мимо проходят два сотрудника из отдела внешних связей. «Видать, заняты какой-то интересной фигнёй, раз до сих пор торчали в институте», – завистливо думает Фёдор. По ходу коллеги что-то живо обсуждают. Кажется, говорят о Китае – стране, способной в ближайшие годы радикально изменить экономическую карту мира.
– А сколько у них населения? – спрашивает один.
– Да где-то миллиард, – отвечает другой.
Федя не знает, чем отличается китайская экономическая модель от других, зато ему хорошо известны имена китайских философов, названия опер, не говоря уж о населении страны.
По привычке он едва не вмешивается в разговор для уточнения, сколько же народу на самом деле проживает в Поднебесной. Что-то его удерживает, и вдруг, едва ли не впервые в жизни ему не хочется хвастать познаниями, когда его никто не спрашивает. Да и не стоит афишировать, что наклюкался до поросячьего визга.
Внимание привлекает новый пивной бар на полпути к остановке. Федя сюда ни разу не заглядывал. И сейчас бы прошёл мимо, да уж больно пить охота. До похмельного сушняка ещё далеко, не утро ведь, но хорошо бы «напоить селёдочку», как говорит сосед-выпивоха. Селёдку в сегодняшних закусках Бакланов не припоминает, но фигура речи ему нравится. Ещё ему известно, что пиво хорошо не только для «разминки» перед серьёзными напитками, но и якобы для «полировки» после них. А нынче как раз тот случай, считает он.
Ознакомительная версия.
