ГЛАВА 23
В Москве на площадях, на бульварах и заснеженных скверах появились новогодние елки. Волшебно и чудно вырастали среди каменных громад, вонзались стеклянным блеском в морозное небо, волновали взор своими бриллиантами, алыми и золотыми шарами, сбегавшими с вершин огненными ручьями. На Манежной площади, у алых кремлевских стен елка трепетала в метели фантастическими рыбами, дивными птицами, сказочными существами. Казалась деревом райского сада с лучистой Вифлеемской звездой. У Большого театра, среди белоснежных колонн елка была подобна императрице. Парчовое платье, самоцветы на кольцах, алмазное колье на дышащей груди. Маленькую гордую голову увенчивала алмазная корона, от которой летела бриллиантовая пыль, оседая на стеклах автомобилей. Елка на Лубянской площади напоминала шатровую колокольню с золотыми колоколами, лучами морозного солнца, перламутровыми изразцами. Казалось, в темной хвое скрывается звонарь, ликуя, сотрясает певучими звонами румяное небо, в котором летят в Замоскворечье сусальные облака.
Так видел Бекетов предновогоднюю Москву. Он ехал к Чегоданову, с которым не встречался после их первого свидания. Не желая афишировать их отношения, ограничивался краткими телефонными звонками. Теперь же предстояла тайная встреча.
Миновал две каменные арки с военной стражей. Оказался перед знакомой усадьбой Новоогарево, где была назначена встреча. Шагая от машины по хрустящему снегу, разглядел на сосне голубую белку, которая распрямила упругую спираль и полетела, вытянув цепкие лапки.
Чегоданов принял его во все той же гостиной с убранством брежневской эпохи, сочетавшей аскетическую строгость и тучную пышность застоя. Чегоданов был в домашней вязаной блузе и рубахе апаш. Лицо его было розовым, редкие белесые волосы еще не совсем высохли после бассейна, и, когда он обнимал Бекетова, тот почувствовал упругость натренированной мускулатуры.
– Как я рад тебя видеть, Андрей. Эта чертова конспирация лишает меня удовольствия беседовать с тобой. Кругом одни узколобые тупицы или утомительные пустобрехи. Каждый их совет подобен яме, куда они меня толкают. Иногда мне кажется, что все они работают на Градобоева и желают моего поражения. Но ты мне скажи, мы победим? – В его вопросе была надежда человека, который ведет опасную, с непредсказуемым итогом игру. – Ты веришь, что мы победим?
– Это вопрос не веры, а математических знаний и магических искусств, которыми управляется толпа. Мы начали рискованную операцию, и, похоже, наш риск оправдывается.
– Да, да, ты прав. На площадях закипает революция, и Градобоев требует моей головы. Но страна отворачивается от него. Страна выбирает меня. Мне каждый день кладут на стол замеры общественных настроений. Чем больше людей в Москве размахивают дурацкими флагами, тем больше у меня сторонников в других городах России. На каждую тысячу Градобоева у меня миллион. Ты, Андрюша, великий маг и волшебник.
– Операция далеко не окончена. Нам нужно обсудить ее продолжение.
– Обсудим, конечно обсудим. Больше не с кем обсуждать. Ты мой друг, мой советник. Тебе одному доверяю. Ты же знаешь, как я одинок. Кругом дураки и изменники. Ждут, когда оступлюсь. Если проиграю, они сдадут меня первые. Международный трибунал. Горы грязи. Капельки яда в тюремное пойло. Я страшно одинок, Андрей. Только Клара, любимая женщина, и ты, верный друг!
Чегоданов жаловался, исповедовался. Казалось, он боится, что Бекетов может уйти и он снова окажется в одиночестве, среди врагов и предателей.
– Ты, Федор, должен окрепнуть духом. – Бекетову было больно видеть Чегоданова в момент его слабости. Он помнил его властным и неколебимым, ироничным и насмешливым, беспощадным и жестоким. Таким его полюбила страна, когда он принимал военный парад в дымящемся Грозном. Когда стоял с потрясенным лицом среди рыдающих вдов после гибели лодки. Брезгливо язвил, комментируя смерти чеченских полевых командиров. Тогда он был властным и дерзким, обещал России стремительный взлет. Но взлет не случился. Тяжелая, с обломанными крыльями, махина страны осталась на взлетном поле, среди ямин и несусветных колдобин. И он, командир корабля, надолго покинул кабину.
– Ты прав! – угадал его мысли Чегоданов. – Меня опоили зельем, околдовали и одурманили. Ты знаешь, Клара, она волшебница и чародейка, и я отмаливаю ее в церкви. Каюсь перед духовником за то, что связал с ней свою судьбу. Стоцкий, этот мстительный карлик и интриган, ездил в Америку. Тайно встречался с великим магом Копперфильдом, который состоит на службе в Госдепе и участвует в тайных операциях ЦРУ. Стоцкий показал колдуну мои гороскопы, мои психические и духовные коды, и тот произвел волхвование. Парализовал мою волю, затуманил разум, отсек меня от животворящих источников. Тех, которые всегда питали русских царей и вождей. Я заснул наяву, забыл о стране. Колдун направил меня к ложным целям. Эти мировые правители, эти ненавистники России затянули меня в свой масонский кружок и обольстили меня. Но ты разбудил меня, Андрей. Ты прогнал злые чары, и я снова увидел Россию. Вспомнил о своем предназначении. Я посетил патриарха и просил, чтобы он молился обо мне! Чтобы молитвы монахов окружили меня спасительным кольцом, как железным занавесом, сквозь который не проникнут чары злобного мага. Я просил патриарха, чтобы он привез в Россию пояс Пресвятой Богородицы, и Дева Мария защитит Россию от мирового зла. Ты часто говоришь о Чуде, которое преобразит Россию. Ты и есть Чудо, Андрюша! Ты преобразил меня! – Чегоданов вскочил, обнял Бекетова, прижался лицом к его плечу и вернулся на место. Бекетов видел, что глаза его блестят от слез.
Бекетов подождал, когда Чегоданов овладеет собой, и произнес:
– Теперь мы видим, наш расчет оказался правильным. Запущенный нами двигатель будет работать. Мы станем добавлять в него топливо, и он увеличит свои обороты.
– Да, да, обороты, – вторил Чегоданов. – Ты великий конструктор. Сконструировал двигатель нашей победы!
– Мы подключим к массовым выступлениям либеральную интеллигенцию с ее ядовитой энергией. Пусть она ходит по московским бульварам и читает издевательские стихи, рассказывает ужасы о твоем правлении, показывает оскорбительные карикатуры, где ты изображен в виде животного. Провинция будет видеть их носатые лица, слышать их картавые речи и возненавидит Москву и Градобоева еще больше.
– Продажное сучье племя! Не я ли одаривал их премиями, посылал на казенные деньги за границу, создавал им репутацию! Я ходил на их ублюдочные выставки, где вместо картин – груды мусора и пустых бутылок. Я приглашал их в Кремль, называя «духовными лидерами». А они в благодарность поливают меня помоями!
– Мы должны подвигнуть их на акт богохульства. Пусть осквернят православную святыню, испоганят алтарь. Народ возненавидит их за это. Еще больше качнется в твою сторону. Патриарх привезет в Москву пояс Пресвятой Богородицы. Пусть они осквернят этот пояс, и патриарх предаст их анафеме. Господь простит нас с тобой за это. Мы сделаем это во имя России.
– Так и будет! Пусть осквернят! А патриарх предаст их анафеме! – Чегоданов смеялся, потирал сухие ладони, и казалось, что из рук его сыплются колючие искры.
Бекетов чувствовал свою власть над Чегодановым. Тот слепо ему верил, вручал свою судьбу в его руки. Чегоданов был беспомощный пациент, лежащий на операционном столе, и Бекетов, как хирург, погружал в него блестящую сталь. Удалял опухоли и полипы. Вливал обезболивающие растворы. Продлевал его жизнь.
– Но теперь наступил второй этап операции. Я еду в провинцию, по заводам, по оборонным предприятиям, в Сибирь, на Урал. Говорю с директорами, с рабочими, объясняю, чем грозит им «оранжевая» революция в Москве. Какой разрухой, каким ужасным повторением окаянных девяностых. Тогда громили конвейеры, лаборатории и научные школы. Рабочим по полгода не выдавали зарплату. Я буду готовить их поход на Москву. Начну собирать ополчение, как во времена Минина и Пожарского. И когда Градобоев соберет свои двести тысяч, мы выведем три миллиона. И Градобоев убежит. Оранжевое чудовище превратится в рыжего зверька, который забьется в норку и станет наблюдать испуганными глазками, как маршируют по Москве верные тебе батальоны.
– Поезжай, поезжай! Благословляю тебя! Наделяю тебя особыми полномочиями! Сам позвоню полпредам, губернаторам, директорам предприятий! Ты – мой личный посланник!
У Чегоданова восторженно блестели глаза. Он двигался по комнате, делая гибкие повороты, как фехтовальщик уклоняясь от разящих уколов, нанося внезапные удары. Он был прежним Чегодановым, готовым бороться, сокрушать врагов, побеждать. Был подобен русским царям и вождям, несущим бремя государственной власти. Подобен исповедникам Государства Российского.
Бекетов ликовал, видя, как возродилась воля Чегоданова, воскресла его личность, доселе дремавшая, околдованная чарами. Чегоданов был раскаленный, пылающий, был слиток, нагретый до температуры плавления. И чтобы он не расплавился, не растекся обжигающими ручьями, его следовало поместить в тугоплавкую форму. Отчеканить медаль с его профилем. Превратить в эмблему Государства Российского и в таком виде внести в историю.
