Ознакомительная версия.
Григорич с супругой подарили молодым ключи от новой двухкомнатной квартиры в центре города, зятю – машину, как и обещали. Миша, пока счастливый и выпивший, от сознания того, что взрослый уже, целовал тестя, тёщу и осторожно лапал жену, которая покорно не возражала.
Его родители всё-таки поссорились на свадьбе, как всегда. Чувствовал отец, что совершают они ошибку, торопятся. Мамониха же, в длинном чёрном платье со стразами Сваровски, «точно такое же, как у Ангелины Вовк», была счастлива, целовала сыночка и невестку: «Ох, как хорошо, как славно всё, какие молодые красивые, как смотрят друг на друга!»
Для старшего Даценко всё было решено. Он перебирался в Москву, к родственникам, чтобы работать в России. У его родственников были большие связи, и он планировал года через полтора-два забрать в Москву и семью. Делать им, русским, здесь было нечего. Тем более повсеместно вводился украинский язык, документация переводилась на него же, к этому он точно был не готов и перспективы тут не видел. Теперь же семья, получается, делилась, если Мишка женился и собирается тут бросить корни. Против невестки он ничего не имел, видно, что девушка скромная, хорошая, воспитанная. Но как он не любил вот эти авантюры жены! Они всегда были с продолжением, вернее, они заканчивались с последствиями. И на Мишку он рассчитывал. Учился бы в Москве на заочном, и работать бы начали вместе, тем более рабочие места их дожидались. Всё было обговорено с двоюродным братом, самим замначальника московского городского Комитета по транспорту.
Друзья жениха пялились на невесту сначала молча. Но, выпив от души, начали шутить пошло и зло, называя её то «видавшим виды пожилым зайцем», то «щелкунчиком» – за её широко открывающийся в улыбке рот и, кстати, безупречно-белые и ровные зубы. Ударил ребятам в юные головы алкоголь – и понеслось!
Миша сначала и внимания не обращал, потом прислушался и опечалился. Грустно ему стало, что, не обдумав, женил себя, за машину предал юность, и не знал теперь, что делать, боялся, как же дальше, что же будет. Исчезнуть бы со свадьбы, испариться, забыть всё, как сон.
Тесть был суров, ох как суров! Отцу он и заикнуться не мог, не такие у них отношения. При отце он храбрился и хорохорился, мать расстраивать не хотел, жалел её. Понимал, сколько денег потрачено на эту треклятую свадьбу в непростые купонные времена. О невесте-жене он совсем не думал, она ему была чужой, незнакомой.
В общем, через четыре месяца Миша сбежал. Хотя эти четыре месяца прошли в целом нормально. Миша водил машину, начал оформлять бумаги на открытие магазина. Тесть ему доверял, учил, рассказывал: «Вот, Мишка, года два здесь побудете, чтобы у меня на глазах, потом в Германию отправлю обосновываться. Да, с внуками не затягивайте». С женой они почти не разговаривали, она его почему-то стеснялась, он в глаза ей избегал смотреть. Так, короткие «привет», «пока», «как настроение», «я пришёл», «что будешь есть», да анекдоты, которые Миша рассказывал и хохотал, как мальчишка. Еду им привозили из кулинарии. Каждый ездил на своей машине. Вечером Мишка в трениках смотрел видак и чесал мотню. Но все четыре месяца спали вместе. Миша тренировался. Он наблюдал за Татьяной, как только она шла в спальню, шёл за ней, и, быстро её отымев, без слов и её возражений, возвращался к просмотру боевика. Задница у неё была неплохая, так он считал. Ничего против неё он не имел – «хорошая деваха, не королева, конечно».
Сбежал Миша к отцу в Москву. И больше никогда с Татьяной не виделся. «Опозорил на весь город, сбежал, бросил девочку хорошую!» – Мамониха плакала, извинялась, жалела Татьяну, вела с ней долгие разговоры, что, мол, «молодой он и перебесится». Через год, без присутствия Миши, Мамониха всё же оформила развод. С Григоричем они поначалу не разговаривали. Стыдно ей было ему на глаза попадаться, этот брак был на её совести. Григорич был чернее тучи. Ему и дочери нанести такое оскорбление!
Злата узнала о том, что Миша ушёл от жены, сразу же, информация распространилась быстро. Это же надо – не прошло и четырёх месяцев, как сбежал, уехал и не вернётся никогда! Помогло, значит, шептанье старой Гличерихи, за которое отдала она свои маленькие золотые серёжки. Горевать снова стала Злата, Москва далеко, ей не доехать, и родители не пустят, и денег нет. Не так, она думала, всё будет. Думала, что в городе будут они встречаться, увидит он, какая она стала, бросит жену и её заберёт, поженятся они тайком, нечего будет тогда его матери сказать. Её она винила, что запутала Мишу, разлучила их, не разрешила быть вместе, любовь их разрушила.
Окончив восемь классов, Злата пошла учиться в техникум на специалиста-отделочника, подрабатывала нянечкой в детском саду. С Мамонихой она часто встречалась в городе. Проходя мимо, Злата отворачивалась. Мамониха же её во внимание не принимала. Вот ещё, фифа какая! Было и прошло, раз от такой жены, как Таня, он убежал, значит, в Москве будет его судьба, пусть пока сыночек учится.
Отец Мише ничего не сказал, когда он приехал. Не комментировал ситуацию, однако с женой снова перестал разговаривать. «Вот Конан-варвар, – думал он, – ну всё разрушит! Ведь она во всём виновата! И Мишу понять можно, и девчонку жалко». И ругался, и матерился про себя. Он всегда держался в стороне от скандалов. Мишу тут же пристроили работать, и тот с головой ушёл в зарабатывание денег и знакомство с Москвой. Тратил на всё, что хотел, но с отцом у него был уговор – определённую часть откладывать на квартиру.
Через год Миша был совсем другим. Он считал себя москвичом. Мать названивала каждый день: где ты, что делаешь, как дела, во сколько пришёл, что ел, с кем ходил, куда ходил, как там отец? Миша научился у отца – и это стало их общей шуткой – в середине разговора опускать трубку, крича: «Мам, не слышно, давай до завтра, не слышно, целую, связь плохая…» У него образовалось колоссальное количество друзей, был он неутомим. После полного рабочего дня собирался и уезжал в клубную ночь. С отцом жили дружно, молча, по-мужски аккуратно. Деньги зарабатывали хорошие, через полтора года смогли купить просторную квартиру в Москве, в районе ВДНХ. Через полгода к ним должна была переехать и Мамониха.
О бывшей жене Миша не вспоминал, даже боялся вспоминать, потому что немного стыдно ему было, но по молодости поверхностно, не глубоко. Злату он, в принципе, забыл. Была она просто внешним типажом, который ему нравился, и все его девушки были примерно такими. Миша ходил на дискотеки, водил дружбу и с бандитами, и с уголовниками, и со спортсменами, и с охранниками. Все его любили и считали мировым парнем. И заплатит за всех, и развеселит, и на разборку поедет, и за друзей в морду даст, и деньгами выручит, и среди ночи приедет, если надо. Девчонки на него вешались с удовольствием, он был при деньгах, одет модно, щедрый, веселый, «симпотный».
Почувствовав, что пора прибыть на инспекцию, Мамониха приехала в гости. В первый раз. Она каждые две недели отправляла им посылки с поездом: сало, варенье, овощи, закатки[16]. Те ели сами и щедро угощали родственников, считая себя обязанными за обустройство в Москве. Не хотелось ей уезжать с Украины, всё детство её здесь прошло, юность, здесь было столько знакомых, столько нужных связей, климат, дача с черешневыми и персиковыми деревьями. Без всего этого, ей казалось, она и не сможет уже. И не нужна ей была эта Москва, она и здесь жила, как в столице, и всё у неё было. Ну, может, ещё улучшится ситуация. И продавать всё было жалко, тем более что всё так обесценилось – то, что покупалось с таким трудом, старанием, многоступенчатыми комбинациями. Вот хоть этот белый спальный гарнитур «Людовик»!
Приехала и ужаснулась – что за жизнь ведёт её сыночек! Её Миша, который и так заставил её краснеть перед всем городом из-за своего побега от жены. Уезжая, она снова виделась с Татьяной, обещала с ним переговорить и, возможно… «Сынок! Ты же пьёшь пиво, не ночуешь дома, тебе постоянно звонят какие-то девицы!» Пару из их она видела у подъезда и называла их не иначе как проститутками. Вот, кстати, ещё чего она боялась в Москве – город большой, соблазнов и баловства много, бандиты, спортсмены, разборки, а Миша ничего не боится, наивный, добрый, его обманут, обязательно обманут. Да, надо скорее переезжать, чтобы всё тут взять под контроль. Тем более и деньги появились, как бы и мужа не захомутали на работе ушлые, московские, служебные бабы, падкие до чужого.
Посмотрела она на своего благоверного, одноклассника, которого временами ненавидела за его молчаливость, сдержанность, кажущееся безразличие и то, что он такое Мише разрешает. Муж сидел тихо, мирно и душевно после работы, где вкалывал на полную катушку, восстанавливая золотые запасы семьи. Пил водочку и закусывал тремя аккуратно и даже эффектно нарезанными тарелочками закуски– овощей, мяса и рыбы. Да, вот чего не отнять – гурман, красиво и эстетично сидел всегда, не просто с рюмкой, а с хрустальной, не с кусками, а с ломтиками, не с бутербродами, а с канапе, и она всё же улыбнулась.
Ознакомительная версия.
