Ознакомительная версия.
В Ювашинском сельсовете, в центре села, было чисто и тепло, за столом сидела широколицая женщина лет пятидесяти и настороженно смотрела на меня. Мне, разумеется, и в голову не приходило, что уже все село знает о моем приезде и, пока я в грусти совершал променаж по деревенским улочкам, за мной смотрело десятка два таких же настороженных глаз и силилось понять, что я выискиваю и какой от меня ожидать каверзы.
– Здравствуйте, – сказал я. – Я корреспондент из Москвы, приехал к вам разбираться по письму учителя Кулакова.
– А документ у вас есть? – спросила женщина осторожно.
– Разумеется.
Я протянул ей свою ксиву, она достала очки, нахмурилась и стала разглядывать ее, как рассматривает милиция паспорта подозрительных личностей.
– Учитель просит помочь жительнице вашего села Сыровой, – заговорил я. – Насколько мне понятно, ее выгнала из дома невестка и солдатская вдова живет в очень плохих условиях. Вы пытались ей помочь?
Женщина поджала губы.
– Пытались.
– И что же?
– Не наше это дело, – сказала она сердито. – Я старухе так и сказала: в суд надо подавать. Что тебе по суду положено, то они тебе и дадут. А она не верит.
– Отчего же не верит?
– А вы подите разберите их там в суде. У невестки-то на книжке шесть тысяч лежит, это то, что они со старухиным сыном нажили, и старуха требует свою долю и долю сына из этих денег. А невестка не дает. И имущество свое продает, чтоб старухе не досталось. Она с мужиком-то развестись надумала да второй раз замуж выйти, вот ей и деньги нужны, – говорила она, торопясь, точно боялась, что я помешаю ей досказать.
– Ну а суд?
– Подкупила она судью, – сказала женщина убежденно, – взятку ему дала. Ему да судебному исполнителю, есть там такой Фролов, вот они ее и покрывают. Понятно?
– Понятно, – пробормотал я, сбитый с толку, но втайне обрадованный таким поворотом дела. Вероятно, именно в этот момент во мне проснулось знакомое каждому журналисту чувство гончей собаки, напавшей на след.
– Только вы уж не говорите никому, что это я вам сказала, – попросила женщина, – а то ведь вы ж уедете, а мне тут жить. Засудят они меня.
– Конечно, конечно, – закивал я. – Я их по-другому прижму. А суд-то ваш где находится?
– В районе, – сказала женщина, и в голосе ее мне почувствовалась какая-то напряженность. – Разберитесь, помогите нам, Христа ради. А то ведь сил больше терпеть нет.
– Разберемся, – уверенно сказал я, подымаясь, и уже в дверях вспомнил. – Да, а с религией как у вас дела обстоят?
– С религией-то? – пробормотала она испуганно. – Хорошо все, хорошо. Хот ели у нас тут церковь открыть, стали подписи собирать, так мы тех, которые подписались, на зиму без дров оставили. Вы уж за религию-то не волнуйтесь.
– Однако, – пробормотал я и вышел на улицу.
От Ювашина до райцентра было километров сорок по прекрасной зимней дороге, изредка встречались деревни, тянулись заснеженные поля, замерзшие реки, но вот начались дома побольше, улицы, каменные двухэтажные здания, и автобус остановился. На центральной площади поселка стояли в каре райком партии, военкомат, райисполком и нарсуд. Я поднялся по ступенькам хорошо протопленного деревянного крепкого дома и пошел искать судебного исполнителя Фролова. Два дня самостоятельной работы уже произвели во мне известные перемены, я понял наконец, кто я таков и каковы мои полномочия, и держался деловито, не переживая больше из-за своей моложавости.
Молодой белобрысый бледнолицый человек явно занервничал, узнав, с кем имеет дело, и я ощутил всю сладкую силу своего столичного могущества.
– Жалуются на вас в селе, – сказал я холодно, – законы не исполняете.
– Кто жалуется?
– Люди жалуются. – Я выдержал паузу и продолжил: – Вот, например, Мария Пахомовна Сырова, солдатская вдова. Она к вам обращалась?
– Обращалась, – ответил он с неподдельной тоской.
– И что же вы для нее сделали?
– Я ничего не делаю, – стал объяснять он. – Я только слежу за исполнением закона. Истице было разъяснено, что по закону при разделе имущества, на котором она настаивает, ответчица обязана выделить ей шестую часть в соответствии с количеством членов семьи. В случае, если у ответчицы нет денег, суд накладывает арест на ее имущество и истица получает право на шестую часть. Но истица от имущества отказалась. Требует денег.
– А почему же она отказалась?
– Потому что, – он слегка замялся, – ей же деньги нужны, а при продаже своей части недвижимости она много не выручит.
– Ну вот видите, вы же сами признаете, что Сырову обманули. А вы знаете, сколько у невестки денег на книжке?
– Нет.
– То есть как это нет? А почему вы не проверили?
– Тайна вклада: не имеем права проверять по закону.
Я не верил ему, я был убежден, что этот бледнолицый крючкотвор, пользуясь моей неопытностью, меня хочет облапошить, но он достал откуда-то пухлый юридический том, пояснение к законам, где мудреным языком было написано то же самое, что он только что мне изложил.
– Значит, сделать ничего нельзя?
– Ничего. Мы и так сделали все, что могли, заставили, например, ответчицу продать корову.
– Хорошо, – ответил я после некоторого раздумья, – я хочу переговорить с судьей.
– Пожалуйста, – он облегченно вздохнул, – направо по коридору, третья комната.
В обширной комнате с высокими потолками и печью сидел крупный седоволосый мужчина в костюме, похожий на сановника екатерининских времен, и читал какие-то бумаги или делал вид, что читает – настолько рассеянным показалось мне его мясистое лицо с бородавкой у носа и густыми, истинно судейскими бровями.
– Я…
– Подождите, я занят, – оборвал он меня.
– Я из Москвы, – сказал я, полагая, что это магическое слово откроет мне все двери.
– Я же сказал, занят.
– Хорошо, когда я смогу с вами поговорить? – я постарался произнести эту фразу как можно достойнее.
– После обеда.
– Отлично, значит, после обеда.
Последнее слово осталось за мной, и я отправился гулять по райцентру, прошелся вдоль замерзшего озера, зашел в книжный магазин, купил там Трифонова и все представлял, представлял, как буду писать очерк, где раздам всем сестрам по серьгам.
Судья не утратил своей сановности, но то ли изменилось освещение, то ли его настроение, только теперь он казался мне похожим не на графа Орлова или же князя Потемкина, а на несчастного, отовсюду изгнанного, доживающего свой век в Званке поэта Гавриила Романовича Державина.
– Из Москвы, значит, приехали? – вздохнул он устало.
– Да. По письму учителя Кулакова.
– Знаю я этого учителя. И что он пишет?
– Вот. Прочтите сами.
Судья быстро пробежал глазами письмо, грузно покачиваясь на крепко сбитом стуле.
– Так. Ну и что вы будете, молодой человек, писать?
– Посмотрим, я еще не закончил своей работы, но, думаю, старушку надо поддержать.
– А к нам зачем пожаловали?
– А вот узнать, что вы думаете об этой истории.
– Знаете, – тон у судьи неуловимо изменился, – я бы мог просто вас выгнать, потому что нет у меня никакого желания эту кляузу разбирать. Но ведь вы сейчас налетите, нахватаете черт-те чего, напишете, а потом самому стыдно станет, если только стыд у вас есть. Учитель-то этот… Вы думаете, вы тут первый? О бабушке он печется! О себе он печется, интриган хренов. И пишет, и пишет, и в Чебоксары, и в Москву, и в одну газету, и в другую, в прошлом году уже приезжали к нам из «Сельской жизни», – теперь вас вот прислали. И что он вам говорит?
– Что атеистическая работа у вас плохо ведется.
– Плохо ведется, – горько усмехнулся судья. – Да лучше бы она вообще не велась. Верующий человек – он и работник лучший, и не сворует, не прогуляет, до скотства не напьется. Чего вы своим атеизмом добились? Развалили все? Вы вот в магазин тут не заходили?
– В книжный.
– В книжный! – зло сказал судья. – Вы в простой магазин зайдите, куда люди каждый день ходят, и посмотрите, что там есть. А он туда же – атеизму ему мало! Вот заставить бы этого учителя хоть командировку вашу оплатить. От дела вас оторвали, и зачем?
Я покраснел.
– Но ведь старуха действительно живет черт-те как.
– Милай, – сказал судья тоном моей тетушки, – они с этой невесткой по три раза в год сойдутся, разойдутся, а все равно старухе одной не жить. Старая она и, кроме этой невестки, никому не нужна. И коли он учитель, так он помирил бы их, а он вместо этого что? – страсти только разжигает. А теперь корреспондент из Москвы приехал, теперь скажет: все, бабка, держись – Москва за тебя! Она бы не сегодня-завтра вернулась бы, примирились бы они, а теперь что делать? Вы вот помочь вроде приехали, дело доброе сделать, а лучше б не приезжали.
– А правду говорят, что у невестки шесть тысяч на книжке?
– Чего? – вскинулся он.
– Шесть тысяч, и старуха требует свою часть, а вы не имеете права заставить невестку эти деньги с книжки снять.
Ознакомительная версия.
