Хорошо, в пиджаке был бумажник, а в бумажнике – карточка. Гоша взял такси и поехал в гостиницу.
Наутро он подстерег босса в коридоре.
– Как супруга себя чувствует? – спросил, давясь от унижения.
Босс взял его за рукав и потащил к себе в кабинет. Уселся на диван, закурил. Жестом указал Гоше на кресло.
– Вчера спьяну проговорился, да? – И, не дожидаясь ответа, вздохнул: – Плохо, друг. Уже три месяца в больнице. Совсем плохо.
– О, господи, – тоже вздохнул Гоша. – Я не думал, что так серьезно.
Босс поднял на него красные невыспатые глаза.
– Не в службу, а в дружбу. Нужно препараты отвезти, ну и еще купить… вот список. Понимаете, Георгий, иногда у меня просто нет сил, входить туда и знать, знать… – у него выкатилась слеза. – Простите.
Гоша молча сжал боссу руку выше локтя.
Сидя на заднем сиденье «Мерседеса», придерживая пакет с фруктами и букет цветов, Гоша вспомнил про Надю. Она утром звонила и сказала, что опоздает. Он подумал: – Интересно, кто станет первым вице-президентом…
Ася и Пася скромные и знаменитые
Приезжая в Москву, Ася всегда жила у одних и тех же людей, хотя с ними настоящей дружбы не было. Ей освобождали лучшую комнату, ухаживали и угощали, но зато в квартире был проходной двор: гости приходили по три раза в день.
Ася догадывалась, что это на нее глядеть приходили. В основном студенты и младшие научные сотрудники.
Она-то знала, почему всякий раз останавливается именно у этих людей. Потому что ее друг и однокашник Пася – такая у него была институтская кличка – жил в двух шагах. По улице, мимо церкви, в переулок – и вот он, серый дом с гранитным цоколем, с лифтером в каждом подъезде, с огромными квартирами, в которых жили разные крупные деятели .
Пася и Ася работали в одной области, начинали вместе, но жизнь у них сложилась по-разному. Ася свою главную ставку выиграла еще в самой свежей молодости – опубликовала пять статей, на которые уже много лет все ссылались, бесконечно цитировали, защищали диссертации. Она была живым классиком и поэтому говорила тихо, выступала мало, печаталась редко. Как будто боялась испортить впечатление от тех знаменитых пяти статей. Пася, наоборот, только сейчас разогнался. Работал очень много и успешно и все время был страшно занят. Поэтому Ася во время своих приездов с ним не встречалась.
Один раз они все-таки увиделись.
Прошлись по улице, потом посидели в садике у церкви.
– Годами втайне размышляя о загадках наших тяготений, – сказал он на своей смеси лирики и канцелярщины, – я понял, что в видах оптимального служения общему делу нам было бы божественно соединить судьбы.
У ног была свежая летняя лужа – только что прошел теплый дождь. Ася заглянула в это рябое зеркало, по которому плавал преждевременный желтый листочек, а у края на цыпочках стоял голубь, пил воду и тоже любовался собой.
Пася был высок и статен. Талантлив, знаменит, богат. А она – живой классик. В юности считалась красавицей. Неплохая пара.
– Погоди, – сказала она. – Ты что, развелся? Когда?
– Как только ты скажешь «да», я объявлю жене о разводе, – сказал Пася. – Прямо сегодня, сейчас.
– Ты слишком рационален, – сказала она, боясь не справиться с собой. – Это едва ли хорошо.
– Мы немолоды, – возразил он.
– Я знала, что ты трусоват, – сказала она, вставая. – Но ты еще и дурак. Жаль.
– Я не трус! – крикнул Пася ей вслед. – Я тебе докажу!
Он попробовал доказать. Очередную свою работу опубликовал за границей. Получил международную премию и большой гонорар. За это его отовсюду исключили. Коллеги публично осуждали. Журналисты писали фельетоны. Он покаялся. Потом умер. – От страха! – сказала Ася и не поехала на похороны.
Стеклянные стены осенний вечер в городе
Вдруг на Лену упал какой-то тип. Пьяный, наверное. Она сидела, а он долго стоял в проходе и вот упал. Лена стала спихивать его с себя, но он мычал, мутно глядел и как будто сам хотел встать, но вроде ноги у него подкашивались.
– Мужчины! – закричала Лена.
Но мужчин не было. А которые были, слушали плееры, закрыв глаза.
Поезд остановился, потом раздалось « Осторожно, двери закрываются », и вдруг этот тип вскочил и выпрыгнул из вагона.
Двери закрылись. Лена увидела, что ее сумка разрезана и на пол сыплются ключи, мобильник, зонтик, овсяное печенье и ручка. Бумажника не было.
– Вор! – Она бросилась к дверям, стукнула ладонью по стеклу.
Поезд тронулся. Мужчины вытащили плеерные кляпы из ушей и заговорили:
– Где милиция? Ну, беспредел! Он вас не ушиб?
В бумажнике были документы и, главное, карточка. Карточку надо заблокировать. Банк был за две остановки до дома. Лена бежала, чтобы успеть, и на всякий случай звонила на ходу.
– Спасибо, что вы позвонили в ДеЛюксБанк , – пел голос в мобильнике. – Ваш звонок очень важен для нас. Эксклюзивное предложение – недвижимость в Коста-Брава через кредит в нашем банке…
Через десять минут запищала севшая батарейка.
Вот наконец банк.
Закрыто. Без трех девять. Они до девяти. Видно было сквозь дальние стеклянные двери, как болтают, собирая бумаги, операционистки.
Лена заколотилась в глухое стекло. В дальних дверях показался охранник. Лена замахала руками – откройте, срочно! Охранник показал жестом – суньте карточку в прорезь. Лена показала ему распоротую сумку. Он пожал плечами. Она прижала руки к груди. Он прижал кулак к уху и покрутил пальцем – позвоните, мол. Она схватила мобильник. Там снова сказали про недвижимость в Коста-Брава. Операционистки погасили свет и ушли. В тамбуре тоже погас свет.
Лена спустилась в метро. И увидела этого типа. Он гулял по платформе.
Она бросилась назад, наверх, и – какое счастье! – наткнулась на двух милиционеров. Тряся перед ними сумкой, шепотом крикнула:
– Он там, внизу, там вор, быстрее!
– Смысла нет, – сказал лейтенант.
– Не верите? – оскалилась Лена.
– Верим, верим, – сказал сержант. – А как докажем? Он уже все сбросил.
– Карманника, девушка, поймать труднее, чем террориста, – сказал лейтенант. – Очень вам сочувствуем, извините.
Стало страшно: карточка была с фотографией. Вдруг вор узнает ее на улице, приставит нож и потащит к банкомату. Получит деньги и убьет. Мама жила в Томске. У бывшего мужа другая семья. Ну, хоть подруге позвонить. Два гудка – и батарейка сдохла.
Ночью ей приснился суд Линча. Но линчевали не вора, а ее.
Ни один мускул турнир поэтов
Ярослав Смеляков в молодости написал несколько великолепных стихотворений, но потом, видно, советская власть сильно его напугала. Так что огромный его талант был сильно изгажен лояльностью. Отсидев три раза в лагере, он ни разу об этом не говорил вслух, лагерные стихи были опубликованы посмертно. Хотя, конечно, он оставался хорошим поэтом, и даже иногда в его строфах встречались про€сверки былого. Под конец жизни он совсем спился – не социально (оставался благополучным и весьма уважаемым человеком), а как-то биологически. Пил все время, прихлебывал крохотными глоточками водку из бутылки, которую носил в кармане.
Так вот.
Однажды – в середине шестидесятых – мы с папой зашли в Дом литераторов, и в холле нам встретился поэт Василий Петрович А., занимавший в Союзе писателей какой-то административный пост. Он остановился поговорить с папой. Вдруг откуда-то слева громко раздалось:
– Василий!
Василий Петрович не среагировал.
Я повернулся и увидел – в тяжелом кресле тяжело сидит хмельной Смеляков.
– Василий! – крикнул он. – Покайся!
Я раньше думал, что это только в книжках так пишут – дескать, ни один мускул не дрогнул на его лице . И вот в первый раз увидел, как это бывает. Литератор-администратор спокойно закончил разговор, неторопливо попрощался и вышел из стеклянных дверей на улицу.
– Покайся, Василий! – неслось ему вслед.
Был еще один раз, когда я созерцал железное самообладание.
Мы с папой обедали в ресторане ЦДЛ. С нами был писатель Сергей Гуров. А за соседним столиком сидел еврейский детский поэт Овсей Дриз, замечательный добрый старик. Но в этот раз он был какой-то злой. Он кричал:
– Гурлянд! Муля Гурлянд, что же ты не отзываешься? Витя (это уже он к моему папе обращался), ты думаешь, что он Гуров? Что он Сергей? Он Самуил Гурлянд! Он еврей, как мы с тобой! Муля, ты почему стесняешься?
Ни один мускул не дрогнул на лице Сергея Гурова.
Хотя все-таки видно было, как ему это неприятно.
В отличие от Василия Петровича А., которому было все равно.
Проза жизни спасибо, гуппи, спасибо, рыбка
Миша Попов сначала долго стоял на трамвайной остановке, но потом решил идти до метро пешком. Улица была длинная и темная – сплошные старые фабрики, переделанные под офисы.
Вдруг видит: на асфальте пакет с водой, а в нем рыбка типа гуппи. Наверное, ребенок нес и уронил. Миша поднял пакет, а рыбка гуппи ему говорит:
