Славик отказался от чести присутствовать при этом таинстве, он пил чай на нашей кухне. Прихлебывал из большой кружки, грыз пряник и поглядывал, что там готовит бабушка. Она же была на удивление молчалива, резала чахлый укроп, посыпала им суп, а затем вдруг со всего маху дала Славику могучий подзатыльник. Тот наскочил зубом о край фаянсовой кружки с портретом Марлона Брандо из кинофильма «Крестный отец» и взвыл от боли.
– За что?!
– Все из-за тебя!
– Но как же… – Несчастный Славик, которому еще минуту назад казалось, что тут, на этой кухне, в этой самой квартире он наконец обрел семью, которой у него толком никогда и не было, почувствовал себя вероломно преданным. – Я же… Вы же…
– Что я? Что мы? Во что сына моего втравил?
– Но он сам…
– Сам!
Бабушка тяжко рухнула на стул. Ее узловатые пальцы сцепились в клубок, она мелко и часто била им о стол.
– Сам… Конечно, сам…
Она успокаивалась, Славик облегченно выдохнул.
– Дай посмотрю. Рот открой.
Славик послушно разинул пасть, бабушка взглянула, не навредила ли она зубам соседа. Все как на подбор были на месте.
– Ладно. Будем ждать.
Собственно, дальше все потекло-покатилось предсказуемым руслом. Муся и Дерево, оказавшись на авансцене великих событий, неожиданно легко вошли в роли спасителей отечественного бизнеса – да что там! – самого отечества. Ведь что такое бизнес – залог процветания страны, а потому избавить родину от чудовищного вампира в образе Горькой мамы Фиры представлялось им подвигом истинного мученичества. А то, что им предстояло принять героические страдания, они не сомневались. Хоть и объяснял им Хачик, что никаких последствий не будет, что мелковаты Муся и Дерево, и никогда подозрения не лягут на их белоснежные репутации, но те уже представляли себя – один с терновым венцом голове, а другому отчего-то виделись ромашки… Ромашки на могильном холмике. Нет, нет и нет, отвечал папа – никаких могил. А для верности прикомандировал к партнерам «своих людей» – безумного Гаго и его товарищей, будто у русских не было своей охраны, будто у армян не было своих дел.
Муся и Дерево были вхожи в круги – это да. Но дальше порога их еще не пускали. Возможно, со временем они могли бы пробиться наверх, если бы доказали свою преданность Горькой маме, отстреляв пару-тройку коллег, на которых указал бы ведьминский перст подлой Фиры. Со временем, но не сейчас. Этот факт еще недавно расстраивал их, болезненно теребил неудовлетворенные амбиции, недавно – но не теперь. Нынче их не обидело, когда на приеме в честь надуманного юбилея (триста лет со дня основания завода по производству мочалок) в одном из пригородных дворцов Петербурга их не узнавали или, узнав, не могли вспомнить по именам. Отлично! План работал. Безупречная его стройность проявилась еще две недели назад, когда Муся и Дерево «неожиданно» получили приглашение на этот так называемый «юбилей», который был не чем иным, как воровским сходняком. Это было делом сложным, но вполне выполнимым. Хоть Фира и окружила себя проверенными людьми, но у каждого ее верноподданного имелся стилист, кардиолог и ювелир. А у них, в свою очередь, парикмахер, массажист и сантехник. Многие из этих людей были армянами, хотя национальный фактор здесь и ни при чем. Сложную траекторию, по которой двигались вожделенные приглашения от канцелярии фактической хозяйки города в руки новых союзников Хачика, проследить было невозможно. Это было первой крошечной победой, и все же главное было впереди.
Съезд гостей – обычная, довольно нудная процедура. Чтобы скрасить ожидание гостей, официанты обносили их шампанским и другими благородными напитками. В центре зала плевался мерными волнами фонтан шоколада, камерный оркестр, исполняя Бриттена, настраивал пищеварение участников мероприятия на конечный положительный результат. Щелкали фотокамеры репортеров светской хроники, время от времени в той или иной группе хорошо знакомых, которые, словно невидимым облаком, были окутаны своими прежними отношениями, нынешними тайнами и будущими грехами, громовым раскатом ухал дружный смех, иногда пробивался отборный мат, но строгий Бриттен упрямо выправлял ситуацию.
Основные события – тайные, скрытые от пытливых глаз коллективной твари, настойчиво именуемой в газетах «элитой российского бизнеса», – происходили в это время в подсобных помещениях. Вечер должен был начаться небольшой формальной частью – конференцией, на которой собирались подвести итоги деятельности предпринимателей, осветить деятельность завода-юбиляра, доказав его инвестиционную привлекательность, что в переводе на человеческий язык означало: «Делим поляну, зачем нам мочалки, если их можно поставлять из Китая, а тут помещения, территория, коммуникации, кто больше, господа, деньги на бочку!» После этой получасовой вводной части (на которую, к слову сказать, были потрачены немалые городские деньги) предполагалось большое застолье, во время которого едоков должны были развлекать звезды российской эстрады. Затем, уже перейдя в один из красивейших залов дворца, гости, определенно пришедшие в состояние полной благости, перешли бы в другой зал и там насладились бы пением сэра Элтона Джона. Забегая вперед, скажу: в целом план был исполнен, однако ожидаемый эмоциональный строй мероприятия был нарушен с самого начала.
Гости проследовали в просторное помещение – большую придворную гостиную, ранее служившую для сбора фрейлин, советников и караула. Нынче здесь были расставлены стулья, а перед каждым что-то вроде пюпитра с гравированными папками – логотип, девиз: «Личное богатство – залог богатства страны» – все как полагается у серьезных людей. Красивые получились папки. Берешь в руки, понимаешь – вещь. А то, что внутри безвольно сжались совершенно бесполезные материалы конференции, – кого это волнует. Расселись люди, кто-то лениво открыл свой экземпляр. Открыл и… оглянулся, а оглядевшись, обнаружил еще несколько таких же встревоженных лиц с глазами, полными растерянности и даже страха.
А в это время хозяйка приема в свойственной ей решительной манере докладывала своим заклятым друзьям-товарищам:
– Друзья – мы опора отечества…
В папке грузного господина азиатской наружности, сидящего в первом ряду, поверх стандартного набора бумажек лежала фотография коллеги, развлекающегося в бане с полудюжиной девиц.
– Приумножение личного капитала никак нельзя назвать меркантильным занятием. Это бой, который мы ведем ежедневно, ежечасно…
В папке господина с крупным мясистым носом, испещренным сосудистой сеткой и рытвинами, лежала фотография конкурента. Тот был выхвачен камерой, когда выходил из клуба где-то в веселеньких кварталах Амстердама, – он был одет в женское платье, измалеван косметикой, но вполне узнаваем.
– Бизнес – это творчество, и нет такой силы, которая смогла бы остановить наши фантазии, – продолжала Горькая мама Фира, и в сущности была совершенно права.
Болезненно худой господин, со следами выведенных татуировок на руках, получил фото своего соседа справа. Тот был запечатлен во время странного ритуала – то ли новых язычников, то ли старых добрых сатанистов – в сущности, совершенно безобидных, но настолько же безумных.
Люди тревожной волной покачивались без всякого порядка и логики – озирались. Горькая мама уловила беспокойство и форсировала голосом аудиторию:
– Мы диктуем порядок, в наших руках управление умами людей. Это миссия, господа. И мы должны гордо нести возложенный на нас крест.
Она так и не поняла, что случилось нечто экстраординарное. Она почувствовала неладное, ведь была Горькая мама Фира законченной хищницей, но все же не распознала опасность. Инстинкт подвел ее на этот раз, слишком уж обвыклась со своим непоколебимым положением. А люди, ее соратники, приспешники, подельники, ее глаза и руки, ее тугие кошели, ее надежные банковские ячейки, ее безупречные страховые полисы на все времена, на веки вечные, – все эти люди задавались одним-единственным вопросом: кто, кроме нее, мог положить в каждую папку снимки с компроматом? И ответ был очевиден: только она. Кстати, были «счастливцы», которым достались фотографии с их собственными грязными делишками. Но в данном раскладе еще неизвестно, что было страшнее – получить шлепок грязи по собственной физиономии или стать невольным правообладателем чужого грешка. И в любом случае красная лампочка тревоги зажглась в каждой голове, будь эта голова нашпигована формулами из области высшей математики или сермяжным воровским понятием. И тревога эта звучала так: ЗАЧЕМ ЕЙ ЭТО НАДО?!
Пока Горькая Фира продолжала призывать к сплоченности в рядах, каждый из присутствующих, проделав минимальное логическое усилие, пришел к простому умозаключению: она их стравливает. А раз так, то пришло ей время уйти со сцены.
