Ознакомительная версия.
Anamnesis vitae
Замучили проверками из наркоконтроля! Три дня, обложившись кучами историй болезни, сидит у нас в кабинете старшей сестры капитан – наркополицейский.
Спрашивает:
– Что это у вас больной лежит десять дней и все получает морфин 1 % по два миллилитра три раза в день?! И дежурные ему добавляют то кубик, то два. И так – раза три за сутки! Он у вас наркоман уже, по всей видимости?
– Боли у него сильные. Умрет, конечно, наркоманом, чего уж там… Но умрет, не мучаясь от болей. Кому от этого плохо и кому какое дело?!
– Да, но почему больной с раком легкого лежит у вас в нейрохирургии?
– Он к нам поступил с острыми корешковыми болями. Думали – секвестрация межпозвонкового хряща, но при обследовании нашли множественные метастазы в позвоночник из опухоли правого легкого. Онкологи признали случай неоперабельным, назначили опиаты…
– Ну вот и выписали бы на амбулаторное лечение!
– Это вы, капитан, так свою маму будете лечить, если она раком заболеет! Побегаете за рецептом да по поликлиникам ради пяти ампул промедола, который боли не снимает, – поймете, что к чему. Или у вас в отделе есть запасы «вещественных доказательств», годных к употреблению?
Капитан поскучнел:
– Не понимаю, о чем вы.
Все это случилось много лет назад, но не забывается до сих пор. Жил я тогда в Энской области и, закончив вуз, третий год работал в центральной районной больнице весьма общим хирургом.
Больница эта располагалась на пересечении двух оживленных автомобильных трасс и железной дороги. Тут же находилось несколько предприятий, строек, воинских частей и колония строгого режима. И вот все, что билось на этих дорогах, падало в пьяном виде на стройках с лесов, обжигалось на предприятиях, уродовалось в «зоне», стрелялось в воинских частях, дралось, резалось, ломалось, обострялось в быту, – везли в приемный покой нашей больницы. Ничего не бояться и ничему не удивляться меня научили именно в этой мясорубке – Кольской центральной районной больнице.
В одно солнечное майское утро наш заведующий В. А. З. вызвал меня к себе и говорит:
– Ты, я слышал, намылился сегодня первую свою холецистэктомию делать?
– Так вы же сами меня поставили и обещали помочь!
– Сам поставил – сам и отставляю! Успеешь еще.
Поедешь сейчас в Туманный. Там дура жена закрыла пьяного мужа в квартире. Мужик проснулся. Шланги горят, а из квартиры выйти не может. Привязал он бельевую веревку к батарее и стал спускаться с пятого этажа. Веревка сразу лопнула, и мужик грохнулся на асфальт.
Привезли его в больницу Туманного. Стали раздевать, а из его брюк выпал ключ от квартиры! Глянул бедолага на ключ, матюгнулся и потерял сознание! Так до сих пор в себя и не придет – в коме. Звонил только что тамошний главный врач. Хирурга у них нет. Поезжай, разберись.
На дворе – северная весна в разгаре: земля просохла, светит майское солнце, пахнет первыми клейкими березовыми листочками. Сестрички бегают без толку по больничному двору в коротких халатиках. А мы, параллельные всей этой благодати, загрузились в жестяной ковчег на колесиках под названием «уазик» и повлеклись по разбитой дороге в поселок энергетиков Туманный.
В «буханке» нас было, в самом деле, как в ковчеге – «всякой твари по паре» Я, как воплощение всей хирургии района. Операционная сестра, с которой, если верить великому хирургу С. С. Юдину, мне необходимо спать для лучших исходов операций. Но спать с пожилой Евгенией Васильевной совсем не хочется! Анестезистка Верочка, что упруго подпрыгивала на ухабах, прижимая к себе свой чемоданчик, гораздо желаннее, но у нее есть свой начальник – толстый анестезиолог Антонян.
Сотню километров до Туманного мы тащились три часа. Сразу за Колой, стоило только чуть подняться в сопки, весна кончилась. Зеленый цвет исчез – ни листочка, ни травинки. Голые, чуть прикрытые бурым мхом скалы, россыпи камней и свинцовая вода в бесчисленных озерцах. В отлогих местах – снег. Серо, темно, холодно. Представляли мы собой одинокий отряд идиотов, вообразивших, что они могут кого-то спасти в этой пустыне.
Скатись «ковчег» под каменистый откос да в озеро – и никто нас никогда бы не нашел! Как истолкуют археологи будущего малый хирургический набор, рассыпанный между костей четырех медицинских энтузиастов? Напишут ли потом монографию «Бродячие хирурги в период упадка Эпохи Чрезвычайных Ситуаций»?
Городок Туманный сразу начался торчащими из камней многоэтажками: городские поселения на севере лишены пригородов, частного сектора. Когда-то здесь планировали строить каскад ГЭС на реке Серебрянка. Наехала тьма специалистов. Туманный процветал. Но потом что-то не сложилось, и стройки «заморозили». Специалисты и рабочие разъехались. Остался небольшой коллектив, обслуживающий единственную построенную здесь ГЭС.
Въехали мы в городок в час дня, но на улицах – ни души. Многие подъезды заколочены досками. Минут десять разыскивали больницу.
Оказалось, что построенный не так давно пятиэтажный корпус – не функционирует. Только на его первом этаже теплилась какая-то жизнь: тусклый свет за занавесками, и при нас санитарка в стеганом халате пронесла туда кастрюли с чем-то съестным: в нос ударил запах пригорелой рыбы. Чуть позже выяснилось, что там расположился интернат для брошенных детей. Вся теперешняя больница поместилась в одноэтажном бараке, расположенном по соседству с закрытым больничным корпусом.
«Наш» больной хрипел в убогой смотровой. Без сознания. Правое глазное яблоко – максимально отведено кнаружи. Этот хрип и косящий глаз с расширенным зрачком делали его похожим на бешеную лошадь.
Осмотрели, заинтубировали, санировали дыхательные пути. Диагностировали перелом обоих бедер и внутричерепную гематому справа. Кома. Шок. Стали выводить из шока и думать, как быть с гематомой.
– Что думать! – торопил анестезиолог. – Показания – жизненные! С гематомой он нетранспортабелен. Удаление гематомы в этом случае – главное реанимационное мероприятие!
– А где удалять? А инструменты? Трепанационный набор мы не взяли!
– Какие тебе нужны инструменты для трепанации?! Найдем какие-нибудь «кусачки» – и все дела. Трепанируй за милую душу!
С главным врачом пошли в старый, нефункционирующий корпус больницы. Четыре пустых этажа, но везде чисто и порядок. Лифт – работает. В операционной все в рабочем состоянии: светильник, операционный стол, коагуляция.
Чудеса!
– Как это у вас ничего не разворовали?
– Кому воровать! – сокрушенно ответил главный. – А украдешь, так как тогда вывезти? Кому предложить?
Было ясно, что все варианты он уже просчитал.
Прооперировали мы больного. Осталось оживить его: восстановить дыхание, восполнить кровопотерю, обезболить и так далее. На нашу беду, именно дыхательная аппаратура в операционной не работала, и мы «дышали» за больного «вручную» мешком Амбу. Решили, что мужчины будут качать мешок по два часа, женщины – по часу. За окнами операционной выла ночная вьюга. Холодный ветер свободно проникал в помещение через щели в рассохшихся рамах.
На подоконниках образовались маленькие сугробы. Местные медики притащили нам ворох одеял. Накрыли в четыре слоя больного, закутались сами. Хотелось чаю и горячего душа. Часа в три ночи, чтобы разогнать сон, я решил пройтись по остальным этажам пустой больницы. Спустился по одной лестнице, еще по одной и заплутал.
Кругом – ни души. Что-то скрипит, что-то потрескивает… Темно и жутковато. Вдруг – вижу свет, а из-за приоткрытой двери палаты слышу нежный девичий голос:
– Ах ты мой маленький! Спать надо. Закрывай глазки! Я тебе сейчас песенку спою, радость моя.
Спи моя радость, усни.
В доме погасли огни…
Я открыл дверь и заглянул в палату.
В кресле для перевозки сидячих больных сидела очень красивая девушка в медсестринской униформе. Плечи прикрыты вязаным платком. Девушка держала на руках ребенка трех-четырех лет.
Но что это был за ребенок! Огромный череп, широко расставленные выпученные глаза, вывернутые веки. Птичий нос навис над тонкими губами. Голова плохо удерживалась на тоненькой шее и клонилась к левому плечу. Увидав меня, уродец визгливо захныкал, обнажая рыбьи зубы.
– Не бойся, Федечка! – мягко заговорила девушка. – Дядя хороший. Он нашего Кузьму Николаевича лечит.
– Вы откуда здесь? – спросил я.
– Мы из интерната. Здесь на первом этаже интернат для неполноценных детей. Со всей области их сюда везут. Даже из Карелии и Архангельской области привозят тех, от кого мамы отказываются.
А это наш Федюша! Спит плохо и интернат не любит. Я, когда дежурю, ухожу с ним сюда и баюкаю. Он под пение хорошо засыпает и спит до утра. Федя у нас мальчик хороший! Послушный, не вредный. Все понимает.
Ознакомительная версия.
